Владимир Савич
Рассказы
Старик и дерево
Павел Александрович проснулся. Отдёрнул занавеску и ахнул.
Не так, как это делают, положим, удачно проскочившие таможенный контроль мешочники: Уф уф-уф , но и не так, как, скажем, коллекционер, ухвативший в руки давно разыскиваемый им раритет. Павел Александрович ахнул так, как это умеют только впервые прыгающие с самолёта парашютисты, да художники, столкнувшиеся с произведением великого мастера. Павел Александрович не был парашютистом, но зато был художником. Скрипачом, обладавшим светло-трагической внешностью рембрантовских натурщиков.
Грустные глаза, мясистый нос. Седые и давно не встречавшиеся с ножницами волосы. Велюровая курточка с причудливыми выцветшими галунами (пенсионный подарок театра скрипачу). Спортивные штаны с широкими генеральскими лампасами и пёстрые тапочки со стоптанными задниками.
Жил Павел Александрович, как это водится среди людей творческих профессий, одиноко, но не надо думать, что был он угрюмым, завистливым, нелюдимым старикашкой. Нет, когда-то и у него были друзья, жена и дети. Жена, а затем и друзья ушли один за другим, точно отыгранные звуки. А дети - что дети, у них своя (если придерживаться муз. аллегорий) музыка, в которой Павел Александрович не хотел звучать фальшивой нотой. Был, правда, у старого музыканта один друг, но о его существовании, из боязни угодить в невесёлое заведение , Павел Александрович никому не рассказывал. И в этом был свой резон. Другом Павел Александрович называл росшее за его окном дерево! Мало того - скрипач ещё возьми да сочини и посвяти своему другу небольшую пьеску с очень симпатичным мажорным разрешением во второй части. Гимн дереву назвал он пьесу.
Дойди всё это до нужных ушей, вполне могло закончиться койко-местом в палате для тихо помешанных. Но, несмотря ни на что, включая и мрачные перспективы, Павел Александрович любил своё дерево. И дерево отвечало старику взаимностью. А что, хороший человек этот скрипач! - думало дерево. - Цветник возле моего ствола разбил. Ветки сухие спиливает. Не дай Бог случись с ним что! Вселится тех-ти кто! Дети начнут ножиком на стволе неприличные слова высекать. Родители - жаловаться в горсовет, что я им свет заслоняю. Пилы, топоры. Сучки да ветки. Хорошо если из поленьев какую безделушку сделают, а то ведь и сгоришь ни за понюшку табака в камине. И что останется? Горстка серого пепла, а кому охота быть пеплом!?
Прости читатель, что я завалил тебя лишними, не касающимися истории и портящими композицию рассказа деталями. Ей-же Богу, будь я сочинителем, я бы, отбросив весь этот словесный мусор, начал бы так.
Павел Александрович проснулся, встал, отдёрнул штору и ахнул. Деревья, кусты, уличные фонари и тянувшиеся от дома к дому электропровода были покрыты тонким слоем ослепительно точно хрусталь сверкавшего инея. Тонкий ледок, лежавший на тротуарах и проезжей части дороги, напоминал потрескавшееся зеркало. Щёлк. Вжиг. Щёлк. Вжиг. Остановись мгновенье, ты прекрасно! - весь день бегали по городу фотографы и камероманы. За фотографами по покрытому льдом точно катку тротуару осторожно скользили люди. Ах! Ох! Fu.., но это слово мы опустим, вскрикивали они, валясь на бок. Вж-ж-ж-ж - не слушая тормозов, виляли бамперами машины. Но, несмотря на неудобства, люди радовались воцарившейся в их городе сказке. Надо думать, они радовались в полной уверенности, что завтра от всего это не останется и следа. Ведь чудо так недолговечно. Сегодня иней как хрусталь, а уже завтра мутная водица в канализационном люке…
- Ура, сегодня в школу не надо! - Проснулся на следующий день Павел Александрович от детского крика, доносившегося из соседской квартиры. - Неужели возможно слышать то, что говорят за стенкой? - удивится читатель. Конечно, нет, если у вас собственный блочно-кирпичный дом, а не длинная, узкая напоминающая скорбный ящик (такой скорбный, что даже и название его не хочется называть) квартирка в муниципальном доме.
- С чего это ты взял? - послышался женский голос.
- По радио передали! - воскликнул мальчик.
- Можно подумать, что в другие дни ты в школу ходишь, - хрипло пролаял мужской тенорок.
Павел Александрович встал, подошёл к окну и отдернул штору. Вчерашняя сказка за ночь трансформировалась в декорацию к грустной истории о злом ледяном волшебнике. Лёд, вчера сверкавший серебром и горным хрусталём, сегодня выглядел мощным серым панцирем. Столбы под тяжестью обледеневших электропроводов угрожающе прогнулись. Одинокие прохожие скоре походили на скалолазов, чем на пешеходов. Машины, начхав на тормоза, расхристанно виляли покатыми задами.
Тр - р - р-р.- Трещали, обламываясь ветки. Дзин- н-нь - падали они на обледеневший тротуар. Весь день простоял Павел Александрович у окна.
- Держись, друг! Держись! - говорил он своему другу. - Несчастья, брат, скоротечны. Я как Татусеньку похоронил, знаешь, как страдал. А душевная боль, брат, это тебе не лёд на ветках. Лёд что, сегодня есть, а завтра одни воспоминания. Я вот тебе сейчас помогу .
И Павел Александрович принялся шваброй сбивать наросший на ветках дерева лёд. Толку от этого было, однако не больше, чем если бы Павел Александрович дул бы на дождевые облака, что посреди зимы повисли над городом.
- Вот незадача! - воскликнул Павел Александрович и отбросил швабру. Так только тебе ещё больше навредишь. Я тебе лучше что-нибудь расскажу. Про Снежную королеву! Впрочем, что слова. Слова - куски льда, которыми разбивают сердца. Музыка! Музыка вот, что врачует раны и топит льды! - воскликнул старый скрипач, прижимая к плечу инструмент…
Следующей ночью под тяжестью налипшего снега оборвались электропровода, и дом Павла Александровича погрузились в непроглядную темноту.
Кры-кры , дзинь-дзинь - падали под тяжестью льда на землю деревья. А ближе к обеду на перекрёсток где жил Павел Александрович улиц прикатила дурно визжащая лесопилка.
- Вжи-и-и-и! - вскрикивали ветки, исчезая в тёмной утробе адской машины.
- Уж-ж-ж - натужно жужжали стволы, раздваиваясь под мощными, умело разведёнными зубьями стальной пилы.
- Жив- жив - живей! - подгонял работников коммунального хозяйства бригадир.
Горстка опилок, да запах свежих досок, вот и всё, что осталось от былых клёнов, вязов и лип.
В этом случае пепел выглядит предпочтительней. Из него говорят, возродилась птица Феникс. А опилки в лучшем случае трансформируются в фанеру . Невесёлые мысли вертелись в обледеневшей кроне друга Павла Александровича.
Прошёл ещё день и ещё один. Дождь, оборачивавшийся на земле льдом, лил не переставая. И вскоре улица, где жил Павел Александрович, да что улица - город стал походить на Содом и Гоморру в день страшного суда. Чёрно-голубые скелеты деревьев уже никто не убирал. Владельцы не обращали внимания на исковерканные упавшими столбами остовы своих машин. Тёмные коробки домов с нависшими до земли сосульками стояли без света и отопления. Все только и были заняты, как бы согреться, как бы выжить и только неугомонный старик всё думал, как бы помочь своему другу. В это трудно поверить, но Павел Александрович пытался свечой растопить заиндевевшие ветки…
Наконец, в дом Павла Александровича явилась спасательная служба и отвезла старого скрипача в центр помощи пострадавшим от ледяной бури.
- Не пойду, - упирался скрипач.
- Пойдёте как миленький. У нас приказ, - выталкивая старика за дверь, объяснил спасатель.
- Прости, - обращаясь к другу, негромко сказал Павел Александрович и, прихватив скрипку, вышел из дома. Старый скрипач думал играть на пункте помощи, музыкой согревать людские сердца, но том стоял такой шум, что грянь там и гром небесный, вряд ли бы он был услышан. Дождавшись вечера, когда пострадавшие и работники понемногу утихомирились и засопели носами, Павел Александрович незаметно выскользнул на улицу и отправился домой. Он шёл среди кромешной темноты, спотыкаясь о мешанину упавших столбов, деревьев, проводов и ледяных глыб. Центральный вход его дома, на случай мародерства, был закрыт и опечатан. Павлу Александровичу пришлось лезть через забор и подниматься в квартиру по обледеневшей пожарной лестнице. Долго карабкался старый скрипач. Падал, скользил вниз. Вставал и снова карабкался.
- Не могу я там, - зажигая свечу, сказал Павел Александрович своему другу. - И музыка моя им ни к чему. Я лучше тебе сыграю. Скрипач прижался морщинистой щекой к холодному лакированному корпусу инструмента.
Скрипка болезненно взвизгнула под озябшими исцарапанными в кровь пальцами музыканта.
Che bella cosa e na iurnata e sole. И засияло солнце
Ma na tu sole chiu belo oi ne. Растаял лёд за окном .
O sole mio sta infronte a te
O sole, o sole mio sta infronte a te
Sta infronte a te…
Павлу Александровичу почудилось, что он лежит под сенью своего дерева. Нежные изумрудные листья нежно касаются его лица. А где-то там за листьями, за ветками, за кроной - зовущее к себе пронзительно голубое апрельское небо. Блаженство, которое испытывал в эти мгновения Павел Александрович, невозможно передать бессильным русским алфавитом. Разве только сравнить этот миг с исполнением вечно неподдававшейся прежде ноты. Ах, вот каков он звёздный миг , - подумал Павел Александрович, смыкая веки. Тело дрогнуло, вытянулось, и бледный румянец на миг озаривший лицо старика уступил место непроходящей ледяной синеве.
К утру дождь прекратился, и лёд стал потихоньку таять. Ближе к обеду на пункте хватились Павла Александровича.
- Ба, а где ж старик!? Где скрипач!? - восклицал начальник пункта.
- Может быть, он домой пошёл? - высказал предположение сосед Павла Александровича. Он всё о каком-то друге говорил. Может у него там пёс или кот остался?
- Это мы сейчас вмиг проверим, - заверил начальник.
И к дому Павла Александровича выехала спасательная бригада. Не прошло и часа, как она уже погрузила и вынесла из квартиры дерматиновый мешок с телом Павла Александровича. Дерево своими оттаявшими, но ещё согнутыми до земли ветками коснулось мешка. Из него дохнуло холодом…
Спустя неделю лёд окончательно стаял. Ещё через две в городе восстановили освещение. Пострадавшие деревья спилил горкомхоз. Много было работы. В числе тех немногих, кого пощадил шторм, оказался и друг Павла Александровича. Даже ни одной ветки не поломала ледяная буря! Не считая тех, что нечаянно обломал шваброй старый скрипач.
Весной в квартиру скрипача явилась ремонтно-отделочная бригада местного ЖЭКА.
Плюх - плюх, - полетел на стены раствор.
Чирк - ширк, - заскользили валики.
Ужжжж ! - натужно гудела паркетно-шлифовальная машина. К Первомаю в квартиру въехала новая жиличка. Скверная, вздорная баба. И началось!
- А я вам говорю, что наша квартира недостаточно освещена, - возмущенно кричала новая квартиросъёмщица в кабинете у начальника зеленхоза.
- Но счётчик показал нормальную освещённость вашей квартиры, - упирался инспектор.
- А я вам говорю, плохо. Никуда не годно! Вот если спилить дерево, тогда будет нормально. Потом, от него столько мошек! Спасу нет! А кто знает, может они вируса носители!
- Мы обсудим ваше заявление на ближайшем совещании, - пообещал начальник и как- то утром у ствола друга Павла Александровича затормозила машина с опознавательными знаками зеленхоза на борту.
Вжиг , вгиг. Взвизгнула электропила пила.
Тр-ррр Ух - тух - тух, - треща, рухнуло дерево на зеленеющий газон палисадника.
Тюк! Тюк! Тюк! - споро затюкали топоры.
К вечеру от дерева, от того, кто ещё недавно слыл другом, остался лишь слезящийся пень.
Ах, если бы из меня сделали скрипку. Мне так не хочется сгореть в камине - думало дерево, лежа в кузове грузовика.
Но из него не сделали скрипку.
- Вот если оно было клёном, - рассматривая древесную структуру, заявил скрипичный мастер. - А если даже и клён? Всё одно ему лет двадцать отлежаться надо!
Но и в камине друга Павла Александровича к счастью тоже не сожгли.
- Слишком сырое для дров, - забраковали друга на заготовительном участке.
- Отдайте его мне, - попросил резчик по дереву.
И, получив древесные останки, сделал композицию с почти хемингуэевским названием - Старик и дерево . Композиция эта, говорили, отхватила даже какой-то международный приз. Не знаю, насколько это соответствует истине, но именно это утверждали в случайно подслушанном мной разговоре листья растущего под моим окном молодого дерева.
Эль и Адель
К носатой физиономии и долговязой фигуре природа наградила Михаила Борисовича ещё и фамилией Гримов. Куда с такими выходными данными можно податься? Ну, только что в писатели-сказочники! После некоторых жизненных колебаний, как-то: институт связи, медицинский факультет - Михаил Борисович так и сделал, то есть пополнил собой ряды отечественных сказочников.
В дни, когда писательская голова М.Б.Гримова пуста, точно вылизанный голодными котами, сметанный жбан и не может придумать даже мало-мальски приличной фабулы, тогда сочинитель обращается за помощью к безделушкам (куколкам, котикам, собачкам), что стоят на его рабочем столе. На первый взгляд – абсолютно бесполезные вещи. Но это только на первый, а в правильном же раскладе (в дни творческой импотенции) они становятся бесценными помощниками. Некой созидательной Viagra .
Вот, например, в один из таких дней плюшевая собачка с огромными грустными глазами поведала Михаилу Борисович занимательную сказку «о счастливой мозговой косточке».
Гримов получил за неё весьма неплохой гонорар и хвалебную статью известного критика.
Глиняная колченогая лошадь рассказала историю о «бесстрашном рыцаре».
Историю экранизировал выдающий режиссёр.
М.Б.Гримов и по сей день получает неплохие отчисления с этой «фильмы».
Каменные, потрескавшиеся от времени мексиканские божки, перебивая друг друга, раскрыли сказочнику тайну «золотой долины».
Тайна принесла сказочнику золотую ветвь престижной литературной премии.
Богемского стекла ваза нашептала сказочнику о влюблённых цветочках.
История вошла в сотню лучших сказок тысячелетия.
Теперь послушаем, что рассказала Михаилу Борисовичу бронзовая статуэтка «Юноша и Девушка», и, может быть, в недалёком будущем узнаем, какие дивиденды она ему принесёт.
- Я появилась на свет в городе? Впрочем, я уже не помню его название, - начала свой рассказ статуэтка, - и не в названии дело… так вот прежде, чем стать тем, чем я сейчас являюсь, то есть статуэткой, я была частью огромного валуна, что лежит на берегу красивой речки. Валун же этот…
Нет! Все по порядку!
Город расположился в долине окружённой живописными (поросшими вечно-зелёными лесами) горами. Очевидно, поэтому его и назвали Зеленогорск: тенистые сады, широкие проспекты, величественные площади, добропорядочные люди, крепкие семьи…
Детский смех в парке аттракционов. Горожане по праву считали себя счастливыми людьми.
Горы защищали город от холода и зноя. Давали людям воду и пищу. Металлы и минералы…
- Мы не должны этого делать, - сказала как- то одна из гор (самая младшая), обращаясь к сёстрам.
- Чего этого, - не поняли ее сёстры.
- Заботится о них!
- О ком?
- О людях!
- Почему?
- Да потому, что они не пекутся о нас. Они вырубают наши леса. Терзают наши недра, отнимают наши богатства: металлы, драгоценные камни…
Если так будет продолжаться, то вскоре нам придёт конец!
- Глупая, - ответили ей сёстры, - мы для того и созданы, чтобы служить людям! Поэтому выбрось из головы, сестрица, свои глупости. Лучше стой спокойно, да помалкивай…
Гора аж посинела от злости, что ей закрыли рот. Вскоре она приобрела голубой оттенок, и горожане прозвали ее «голубой горой».
«Ну, нет, голубушки, вы как себе хотите, а я так этого не оставлю. Я начну бороться!»
Голубая гора стала выбрасывать в речку, что текла из неё недр и давала жителям города воду, голубые фемионы.
- Что это такое - фемионы, вы узнаете чуть позже, - заверила Михаила Борисовича статуэтка и продолжила свой рассказ.
Мужчины города стали походить на изнеженных женоподобных особей, а женщины вообще Бог его знает на что.
Город стал хиреть, чахнуть.
- Мы вступили в благодатную эпоху декаданса, - объяснял эти явления известный философ.
Правые газеты называли его идиотом и писали следующее:
- Деторождение упало до критической отметки, если так пойдёт и дальше, то таких идиотов, как наш философ, некому будет свести в крематорий!
- Свобода выбора - выше процветания и деторождения! - возражали им в своих передовицах издания левого толка.
Город угасал. Экономика чахла. Горы заросли непроходимыми чащами. Ведь их теперь никто не беспокоил. Дети не рождались. Казалось вот-вот и придет апокалипсис.
Они родились в один день в одном и том же роддоме. В этом нет ничего удивительного, ибо к тому времени в городе почти всё существовало в единственном числе…
Черноволосого зеленоглазого мальчика назвали - Эль.
Золотоволосую голубоглазую девочку - Адель.
«Не дети, а херувимы небесные! Быть им женихом и невестой! Услышал таки Всевышний наши молитвы. Апокалипсис отодвигается!» - торжествующе восклицало религиозно настроенные обыватели.
Так вышло, что родители Адели и Эля поселись в одном доме.
Красивый старинный обвитый густым плющом дом этот являл собой скорей декорацию к сказочному фильму, чем к людскому жилищу.
На первом этаже поселилась семья Эля.
На втором Адели.
Недалеко от дома раскинулся сосновый лес. Возле него текла красивая речка.
Эль и Адель часто вместе гуляли в лесу. Вместе собирали полевые цветы. Плели из них венки. Бросали их в воду. Река расцветала.
Они вообще всегда были вместе. Никто никогда не видел их порознь.
«Тили-тили тесто», - кричали им в след.
Но Эль и Адель не обижались. Они и без острословов знали, что они и жених и невеста и только ждали нужного часа, чтобы стать мужем и женой.
На Рождество Эль и Адель обручились. Летом должна была состояться их свадьба.
Но! Но! Но! В январе у Эля изменилась походка. В феврале голос. Весной же, когда всё зацвело и запело, Эль и вовсе, изменил своё имя на «Элеонор» и стал откровенно избегать своей возлюбленной.
- Что случилось, Эль, - спросила его как- то Адель, - почему ты сторонишься меня? Может быть, я чем-то обидела тебя…
- Не называй меня этим дурацки именем! - возмутился возлюбленный.
- А как же мне тебя теперь называть?
- Я вообще не хочу, чтобы ты меня как-нибудь называла.
- Что ты хочешь этим сказать?
- А то и хочу. Я тебя больше не люблю. Мне теперь мил совсем другой человек.
- И кто же она? -дрожащим голосом спросила Адель.
- Не она, а он, - поправил её Эль.
- Не понимаю… ты любишь… ты любишь мужчину. - Адель побледнела. Как ты можешь!
- Почему тебя - так удивляет! Мы живём в свободном городе и всякий волен любить, кого вздумается.
- Но ведь…
- Прости, Адель! Прости и прощай. Мне некогда с тобой разговаривать… меня ждут…
Эль убежал, а Адель побрела, как любят говорить в сказках, куда глаза глядят.
Очнулась она на берегу реки, той самой, что брала своё начало в «Голубой Горе»
Девушка присела на камень и горько заплакала.
- Отчего ты плачешь, милая, - поинтересовался журчащим точно лесной ручей голосом у девушки кто-то невидимый.
- Как же мне не плакать, - ответила невидимке Адель, - ведь меня бросил юноша, которого я люблю пуще самой жизни. И ушёл к… даже не к другой, а к другому… почему? разве так может быть?
- Простите, не знаю, - Адель огляделась по сторонам, - кто Вы и как вас называть?
- Меня зовут речная вода, - ответил невидимка.
- Но этого не может быть! Вода не умеет разговаривать.
- Может, милая моя, может. У воды есть и голос, и память, и сердце, - Адели даже показалась, что речная волна улыбнулась ей, - вода знает много такого, чего и не снилось вашим мудрецам.
- И ты знаешь, почему мой возлюбленный бросил меня?
- Ну, это проще простого. Посмотри вот на эту голубую гору. Видишь её?
- Вижу, - Адель кивнула головой.
- Вот она и есть виновница бед вашего города. Она виновата в том, что твой любимый ушёл от тебя. Она хочет извести город, стереть его с лица Земли, а меня, - речная волна нахмурилась, - использует в качестве инструмента. Хотя я категорически не хочу в этом участвовать! Но я ничего не могу поделать! Да только вот сама я от них освободится не могу. И поэтому несу в себе – чуму вашего города.
- А что это такое? - поинтересовалась девушка.
- Голубые фемионы – невидимые глазу частицы, которые делают мужчину равнодушным к женщине. Благодаря им в вашем городе больше не рождаются дети…
- И что, ничего нельзя сделать? Что-то изменить? Спасти город, людей…
- Можно, но это весьма трудно и, увы, не каждому это по силам, а даже если и найдётся такой человек, то вряд ли он решится на это.
- А что нужно сделать для этого?
- Видишь ли, если в реку войдёт золотовласая девушка, то её волосы превратятся в золотой песок, который будет нейтрализовывать эти частицы и сделает меня вновь чистой, а город цветущим и счастливым.
- Но у меня точно такие волосы, как ты говоришь, - Адель взяла в руки локон своих золотых волос.
- Да, но ты на это не решишься.
- Ради любви я готова на всё! Ведь Эль, как ты говоришь, очистится, вновь станет нормальным и вернётся ко мне.
- Нет, - тяжко вздохнула речная волна, - он не вернётся к тебе.
- Почему?
- Да потому, что не только твои волосы, но и ты сама превратишься в песок. И пока он будет лежать на речном дне, до тех пор люди в вашем городе будут жить нормальной счастливой человеческой жизнью. Ну, а теперь подумай и скажи. Согласна ли ты пожертвовать своей любовью и жизнью ради счастья людей?
Адель ненадолго задумалась.
- Согласна. Ведь если я останусь жить, то в этой жизни не будет моего возлюбленного, а для чего же мне она тогда нужна? Так пусть хоть другие будут счастливы! Я согласна!
- Ну, если так, то разденься и зайди в реку.
- Ничего не надо делать, - вода забормотала что-то бессвязное и сказала, - теперь иди в реку.
Адель сняла платье, осторожно поставила ногу на скользкие речные камни.
- Погоди, - сказала вода, - не торопись. Пусть тело твоё привыкнет к реке, в которой тебе отныне лежать до скончания веков. Вода забормотала что-то бессвязное, но отдалённо похожее на какую-то молитву, и сказала, - теперь ступай.
Адель стала медленно двигаться к середине реки. До колен. До пояса. Но как только её волосы коснулись воды, то она тотчас же рассыпалась на мелкие золотые песчинки…
Вскоре вода в реке сделалась чистой. Мужчины города вернулись к своим жёнам и любимым. Пришёл к своей возлюбленной и красавиц Эль.
- Где мне найти Адель? - спросил он у её родителей.
- Мы не знаем! Вот уже несколько недель как она ушла из дома… К кому мы только не обращались. - Родители горько заплакали.
- Я найду её, - заверил их Эль, - обязательно найду!
Эль обошёл весь город, расспросил множество людей. Все они отрицательно качали головами. Тогда он пришёл на реку. Сел на тот же самый камень, на котором сидела когда-то Адель и заплакал.
- Отчего ты плачешь, милый юноша? - поинтересовался журчащим точно лесной ручей голосом у Эля кто-то невидимый.
- Как же мне не плакать, - ответил невидимке Эль, - я потерял свою любимую, которую я люблю пуще самой жизни.
- Я знаю, где твоя любимая.
- Правда? Так скажите, мадам, или, может, месье… не знаю, как Вас величать.
- Меня зовут речная вода, - ответил невидимка.
Элю показалась, что речная волна приветливо улыбнулась ему.
- Песок на дне реки - твоя Адель, - сказала вода. Благодарю ему я стала чистой, а мужчины вашего города вернулись к своим жёнам и любимым.
И речная вода рассказала юноше и о голубой горе, и о голубых фемионах.
Эль взял в руки горсть золотого песка и зарыдал…
- Вы не знаете, где наш Эль? Кто видел нашего Эля? - спрашивали жителей города родители черноголового зеленоокого Эля, но никто не мог им ответить. Тогда родители обратились к известной городской прорицательнице, предрекавшей когда-то, правда, в пустоту о счастливом спасении города через смерть златовласой красавицы.
- Идите на реку и там найдёте его, - ответила она им.
Родители отправились на реку.
- Ты нас обманула, - набросились они на прорицательницу, - мы обыскали всю реку, но видели только огромный, похожий на сидящего человека, валун на берегу, а сына так и не нашли.
- Валун этот и есть ваш сын…
Вот так закончилась эта история, - сказала в заключение своей истории статуэтка, - а из куска этого валуна один известный мастер отлил «Юношу Эля и Девушку Адель», то есть меня.
______________________
С другими рассказами автора можно познакомиться здесь: http://savich.lit.com.ua/
Ваши комментарии к этой статье
№26 дата публикации: 01.06.2006