Игорь Муханов

 

ИЗ ЦИКЛА
«СКАЗЫ И БАЙКИ ЖИГУЛЕЙ»

ГОРШОК С ЗОЛОТОМ

Раз в году, а именно на масленицу, появлялся в селе Усолье весёлый отшельник. Встанет на чьём-либо пути, хлопнет три раза в ладоши и обернётся синим забором, на котором солнце, луна и часты звёзды нарисованы. Забор длинный-предлинный: только и остаётся человеку, что перелезть через него или перепрыгнуть!

Весёлые игры - масленицы украшение. Соломенное чучело Зимы на солнце бесцветным пламенем горит. Сложенные в стопку блины - как золотые колонны. Мало-помалу к синей диковинке привыкли. Посчитали тот забор игрою забавной и стали через него прыгать - все-все. И никто, будь то баба брюхатая или старик трухлявый, за него и валенком почему-то ни разу не задел.

Только на вторую масленицу заметили: забор тот то ниже, то выше становился. Смотря от того, кто прыгал. По прыгливости, так сказать, человека и препятствие вырастало! Удивились и ещё больше синюю диковинку полюбили.

Даже Федька Кузьмин, герой Крымской войны, от игры той весёлой не уберёгся. Забыл видно, в общем раже победном, что ноги у него от самого туловища отрезаны. Выполз на тропку разбеговую - забор перед ним не выше крылечной ступеньки предстал. Руками в снег упёрся и туловище своё, как пешку шахматную, через тот забор перенёс… Плакал от радости до самой ночи!

А вот барский конюх Никита полюбил не только весёлую игру, но и самого отшельника. Стал он к нему в жигулёвские горы наведываться. Уйдёт - и два-три дня пропадает. От этого ли, или ещё по какой причине, да только вырос перед Никитой на третью масленицу забор высотой с Молодецкий курган. Никита не струсил - разбежался и прыгнул. По небу как раз большое облако проплывало. Никита в него залетел, а обратно - не вылетел!

Барин, владелец всей Луки Самарской, понятное дело, обиделся. Непорядок, когда его крепостной живым на небо попадает! Причислил барин Никиту к беглецам, а в потакательстве ему не Бога, как следовало бы, а усольских крестьян обвинил.

Объявил он крестьянам такой указ: или они ему Никиту живым или мёртвым доставят, или пущай за него всем селом горшок золота выплачивают. А если ни то и ни другое в течение месяца барин не получит - быть всему селу, от мала и до велика, битым плетьми беспощадно!

Вот назначенный месяц к концу подходит - где же крестьянам Никиту разыскать, где и горшок золота раздобыть? На исходе последнего дня является откуда-то из Жигулей сам Никита, и прямо к барину. "Я, - говорит, - тебе больше не слуга. И сельчан моих ты не тронь: они тут ни при чём. А что горшок золота за свободу мою требуешь - что ж, будет тебе эта жёлтая ерунда!"

Хлопнул Никита три раза в ладоши и в воздухе, как печной дымок, растворился. Смотрит барин, а на том месте, где Никита прежде стоял, глиняный горшок, полный золотых червонцев, блестит. Подбежал, стал пробовать монеты на зуб - самые настоящие! Отнёс барин горшок тот в подвал и ссыпал всё золото в сундук.

Стал внимательно затем сам горшок разглядывать. Оказался весьма грубой работы, блескучей глазурью даже не покрытый! Хотел было выбросить его на помойку, но почему-то раздумал. Запер и золото, и горшок в подвале и спать отправился.

Всю ночь барину снилось, будто бы цари иноземные у него золото выкрасть хотят. Утром пришёл в подвал с проверкой. Золото на прежнем месте лежало, а никому не нужный горшок куда-то бесследно исчез.

 

 

ОТШЕЛЬНИК И СОЛОВЕЙ

Кто из вас, дорогие читатели, о Мордовой поляне, что в Жигулях, неподалеку от села Подгоры расположена, не слышал? О той самой, значит, поляне, на которой родник с водой врачующею имеется? Многие, думаю, из вас слышали. А вот про берёзу, росшую когда-то возле этого самого родника, слышали немногие. Потому как сказ-то про неё имеется, да в книжки всякие пока не попал. Ну, да ведь и я, байщик-обманщик, на то и родился, чтоб вас потешать. Слушайте!

Берёза та рослая была: верхушкой своей с облаками соседничала. Приятно было в полдень, в самое пекло, в тени её отдохнуть. И вот повадился под ту берёзу ходить один жигулёвский отшельник. Уж какой у него ранг был - у них ведь, у отшельников, тоже ранги имеются - Бог его знает! Садился тот отшельник в траву, клал на колени толстую книжицу-ижицу, на три застёжки закрытую, поверх неё - свои руки, и начинал проповедовать. Кому, спросите вы? Да сначала лишь пчёлам да бабочкам, что весь день возле родника вились-крутились. А спустя короткое время и подгорцы, кто посмелей да полюбопытней, стали под ту берёзу приходить.

Проповеди у отшельника ладные всегда получались. Сильно намагничивали они человека. О чём, спросите вы, он говорил? Да всё больше безбожников мудрость поддельную корил. Иногда и о людях духа рассказывал. О таких, значит, ангельских существах, которые ныне на землю редко являются, но в будущем в превеликом количестве придут.

Целое лето, почитай, тот отшельник проповедовал. Под конец почти всё село Подгоры к нему по вечерам приходить стало. А как осенние простудные дни наступили, в горы отшельник засобирался.

Тут уж, понятное дело, все его упрашивать стали. Путеводи, дескать, нами и дальше! Ну, да отшельник тот однодневным другом быть и не собирался, вновь весной обещался прийти.

Сдержал отшельник своё слово - вернулся, лишь только оттепель пути рассметанила, под берёзу свою. Сначала на голом-то месте, под ветром-свистуном, слово Божье ой как зябко вещать было. Ну, да у весны дела ладятся: скоро вода по оврагам отжурчала, сочные травы взошли!

И вот - дело уже в начале мая было - собрался народ в очередной раз у той берёзы. Вздохнул отшельник полной грудью и только собрался начать свою проповедь, как вдруг запел в молодой листве соловей. Эдакая-то серая пташка, каких в Подгорах и его окрестностях видимо-невидимо по весне водится! Видать, только что из своей Африки прилетел: пёрышки почистил, хвостиком дрыгнул и запел. Плескучая какая-то радость в той песне была. Любовь, ещё мало знакомая человеку, ко всему, живущему на земле, под землёй и на небе!

Недолго, совсем недолго пел соловей. А как замолчал, поднялся отшельник со своего места, сверкнул глазами, в которых соловьиная песня радость зажгла, и в пояс подгорцам поклонился. «Проповедь окончена, - возвестил. - Потому как всё, о чём я намеревался рассказать вам за целое лето, поведал в своей короткой песне соловей».

Странный был всё же тот отшельник! Перекинул через плечо сермяжную свою сумку, в которой звякнули чашка и кружка - единственные вещи, которые при нём тогда были - и в горы ушёл. Так больше и не возвратился.

А очередной весной - это и некоторые старики, ещё живущие в Подгорах, подтвердить могут - прилетел на ту берёзу соловей с человечьим лицом. И лицо у него отшельника, что ушёл и не возвратился, в точности было. Запел соловей так, что загрезишься, однако осечка в этом вопросе вышла. Одни крылечные разговоры, полные беспокойства, тот соловей и породил: к войне или к миру такое чудо?

Я, байщик-обманщик, так разумею, что каждому своя дорога на этой земле уготована. И всё полезно, что не скабрезно, что Белобога вызывает во тьме на подмогу, и что открывает дверцу, ведущую к каждому сердцу.

 

 

СОН И КАЛИКА ПЕРЕХОЖИЙ

Не в былые времена древлянские, а в наши, троянские жили-были в Жигулях муж да жена. Иван, значит, да Марья. Венчались по обоюдному согласию, а ссорились каждый божий день. Не любовь и не битва - любитва какая-то промеж них была!

И вот однажды, во время очередной ссоры, вырвалось из груди Марьи заклятье:

"Чтоб ты в кусок льда превратился!"

Не успела досчитать до трёх, как муж её, Иван, превратился в кусок звонкого льда.

Тает лёд под ярким весенним солнцем на глазах. Марья плачет, что делать - не знает. Наконец, догадалась: спустила тот лёд в погреб, положила на прошлогодний снег.

День, другой, третий проходит - Марья всё плачет. Сама себя, как скорпион, жалит и жалит. Вот проходит мимо её ворот калика перехожий, странник божий. Марья его и зовёт: "Помоги!" А прежде, бывало, каликам никогда ворот не открывала. Объедалами да жулябисами* божьих людей называла!

Выслушал калика Марью, подвёл её к зеркалу, над комодом висевшему, и пальцем в него ткнул:

"Что ты мужу своему пожелала, то и себе пожелай".

Марья исполнила указ калики. И оглянуться не успела, как сама превратилась в кусок льда.

Калика слазил в погреб, достал оттуда другой кусок льда, который Иваном прежде был. Бросил оба куска - Ивана да Марью - в кастрюлю. Раздул огонь в печи и стал ту кастрюлю разогревать.

Растаяли оба куска льда, перемешались. А вскоре и вода закипела - пар клубами пошёл...

До самой ночи сидел калика возле печи, думу свою думал. Наконец, вышел во двор, взял стоявшую возле сарая лестницу и слазил на небо. Отколол от сиявшей луны небольшой кусочек, спустился на землю и бросил его в кастрюлю. Утром, на заре, сбегал к соседнему лесу и отломил от солнца, всходившего над ним, также кусочек. Затем, уже в полдень, поймал в платок тёплый южный ветер, оторвал у цветка яблони лепесток, на котором сидела бабочка, и всё это также бросил в кастрюлю. Спустил ту кастрюлю в погреб, и когда вода в ней замёрзла, вынес на свет. Разломил свежий, искрящийся на солнце лёд на две равные половинки и приказал им снова превратиться в Ивана да Марью...

Что божий человек задумал, то и получится! Не успел калика ворота за собою закрыть, как Иван да Марья, вочеловеченные, уже во дворе стояли, друг дружке сердечно улыбались. Приняли они всё происшедшее с ними за чудесный сон. Когда же выяснили, что один и тот же сон им обоим приснился, очень, конечно, тому удивились.

Как бы там ни было, а стали с тех пор Иван да Марья жить дружно и калик перехожих у себя в доме всегда привечать.

 

-----

* Жулябис - жулик, вор (местное название).

 

 

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№47 дата публикации: 21.09.2011