ГРАНИ ЭПОХИ

этико-философский журнал №93 / Весна 2023

Читателям Содержание Архив Выход

Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Сапоги всмятку

К 100-летию Первой Мировой войны

 

 

 

 

1

Какие у сапожника враги?

У него покровители временем хуже всякого врага. Вот как у Петрея Стародубцева с Байрацкой слободы.

Дело сапожное у него наследственное. Ещё и прадед чёботы тачал, и дед с отцом иглой да дратвой орудовали. И Петрея с четырёх лет посадили за колодки – подмётки мелом размечать.

Так и покатились Петреевы денёчки. А потому месяцы сложились в годы, и к двадцати двум перенял он семейную мастерскую у престарелого отца и стал самым известным мастером на всю бирюченскую округу.

Сиденье сызмальства в скособоченном виде сделало его фигуру крюковатой, девки на него не заглядывались. Потому без всякой приглядки привёл ему отец из Гредякина, как телушку, краснощёкую девку с крупными пятками. Сказал: «Бери, жена тебе».

Петрей взял – даже имени не спросил. И через год посыпались у безымянной жены дети – одинаковые, словно сапожные головки.

Так и жил Петрей, не помня имени жены, не зная счёту детям. А вот ремесло постиг до тонкостей. Слава сапожника с Байрацкой слободы расходилась по губернии кругами, и скоро докатилась о Воронежа. В августе, на день Успения Богородицы, приехал в фамильном экипаже его высокопревосходительство, Действительный тайный советник Михаил Иванович Скрябин. Состоял Скрябин по военному времени представителем Комитета Всероссийского земского союза на Западном фронте, и в Воронеж вырвался на три дня всего. Вот эти дни он и отвёл тому, чтобы прилично её дворянскому званию обуть четырнадцатилетнюю дочку, Елизавету Михайловну.

Вся беда в том, что у девочки левая ступня с изъяном. Ещё в совсем малые годы наступил ей на ногу мерин, когда городской увалень на сонном битюге развозил по лавкам стекло. Первое время думали: похромает Лизонька, да оправится.

А оно дальше – хуже. Ну, пока с няньками сидела – беды мало. А как в гимназию поступила, как невеститься начала – тут оно и показало себя. Никакой сапожок, никакая туфелька с ногой не сопрягаются. Уж помыкался Михаил Иванович по магазинам да сапожным мастерским – а всё впустую. А тут кучер его высокопревосходительства, Савелий Латышев, возьми, да и угоди барину: «Есть, дескать, под Бирючом редкостный сапожный кудесник. Он не токмо по человеческой ноге – он по медвежьей лапе бродячим циркачам обувку подогнал. Да о том и у «Губернских ведомостях» сообщено!..»

Генерал почитал. Верно – сообщено. Конечно – ножка Лизоньки – не медвежья лапа, однако ж – и тут работа отдельная, штучная.

В Байрацкой слободе вышел генерал из кареты и несколько минут пятаки мальцам раздавал. Это его Петреевы дети окружили.

Потом сам Петрей у порога мастерской выслушал генерала, посмотрел на девочку и нырнул назад, в чрево мастерской. Оттуда вышел с листом чистой белой бумаги и чернильницей с тряпицей:

– Давай, – говорит, – красавица, ступню чернилами нанесём да и шмяк на бумаге сделаем… Вот таким макаром, красавица!..

Поднял Петрей лист с земли, глянул сквозь него на солнце:

– Вы теперь, Ваше высокопревосходительство, по городу свои интересы сделайте, а я часа через три всю обувку сточаю до последнего гвоздика.

И нырнул спиной вперёд назад в мастерскую.

Генерал в городе интересы справил, вернулся. Глядь – а на табуретке, поверх чистого льняного платка, стоят два красных сафьяновых сапожка. Лизонька подбежала, поменяла обувь, топнула ножкой:

– В самый раз, папенька!

И пошла, пошла по дорожке, ничуть не припадая вбок, как прежде.

Генерал по-царски оплатил и работу, и кожаную заготовку. И пацанов петреевых одарил на прощание гривенниками.

Соседи потом дивились и завидовали. А Петрей скоро и забыл про генеральский заказ. Только иногда прицокивал языком от восхищения, вспоминая пронырливость скрябинского кучера Савелия Латышева.

Но кто сказал, что нет врагов у сапожника?

Иногда покровитель ему больше, чем враг. Ровно на Сретенье 1916 года в уездном воинском присутствии вручили нестроевому запаснику Петру, Африканову сыну, Стародубцеву повестку на фронт, в Действующую армию.

– Так я ж горбатый! – начал возмущаться сапожник. – Я ж ружья вблизи ни разу не видал!

Воинский начальник, полковник Троицкий, бессильно развёл руками:

– На тебя, брат, особый именно вызов. От его высокопревосходительства, генерала-майора Михаила Ивановича Скрябина. Так что велено быть тебе в Воронеже, в распоряжении губернского Комитета Всероссийского земского Союза. Уездное земство выделяет тебе подводу с тем, чтобы ты взял с собой всякий сапожный инструмент.

 

 

2

Что мы знаем о русских солдатах Первой мировой войны?

Ну – любили Родину. Были выносливы, набожны, достойны. Они не пустили немца в великорусские губернии, они одинаково легко громили и австрияка, и германца и турка. Они были верными наследниками петровских гренадёр, екатерининских драгун, александровских героев Шипки. Раненый кавалерийский вольноопределяющийся Николай Гумилёв в лазарете написал стихи, прекрасно рисующие и самих солдат, и их время:

 

Ночь порвёт наболевшие нити,

Вряд ли я доживу до утра.

Напишите, сестра, напишите.

Напишите два слова, сестра.

 

Напишите, что мальчика Леву

Я целую, как только могу,

И австрийскую каску из Львова

Я в подарок ему берегу.

 

Напишите жене моей бедной,

Напишите хоть несколько слов,

Что я в руку был ранен безвредно,

Поправляюсь и буду здоров.

 

А отцу напишите отдельно,

Что полёг весь наш доблестный полк,

В грудь навылет я ранен смертельно,

Выполняя свой воинский долг…

 

На той войне под ружьём стояли все – царь с дочерьми, генерал Скрябин с сыновьями, поэты Блок, Есенин, Гумилёв…

Но Петрею Стародубцеву это было неведомо. Зато он знал, какая и из чего у солдат обувь.

А обувь старой русской армии была особенная. Как, впрочем, и всё прочее обмундирование. А оно до последнего шва, до витой нитки было из натуральных материалов. Льняные кальсоны и рубаха, хлопчатые штаны и гимнастёрки, шинели из чистой шерсти, папахи из натуральной овчины…

И – сапоги. У последнего рядового они – из натуральной кожи, добротные, крепкие. По средним крестьянским меркам, не сапоги – а настоящее богатство. Да и как иначе в лапотной стране воспринимать обилие миллионов пар кожаных сапог?

А война каждый день пожирала сотни тонн взрывчатки, тысячи солдатских жизней, десятки тысяч пар сапог. И если заводы исправно пополняли боезапас, воинские присутствия – личный состав, то сапоги на фронте убывали с ужасающей быстротой. К середине шестнадцатого года был исчерпан весь мобилизационный запас обуви.

И тогда генерал-майор Скрябин вспомнил об искусном мастере с Байрацкой слободы. «А что если, – спросил себя Михаил Иванович, – организовать военный сапожно-починочный отряд? На полях сражения валяются миллионы штук обуви, которую только починить – и опять можно пускать в дело!»

На почин генерала тут же откликнулся губернский Комитет Всероссийского земского союза. Умные головы просчитали, во что обойдётся такой отряд, и какую выгоду он способен принести. И выходило – выгода от нового почина огромная!

Я не стану утомлять вас бухгалтерскими выкладками. Скажу лишь, что к началу апреля того года сапожно-починочный отряд в Воронеже был создан. Старшим мастером при нём в списочном составе числился и Пётр Африканович Стародубцев.

 

 

3

Петрей до того и паровоза-то вблизи не видел. А тут погрузили его мобилизованную повозку вместе с земской лошадью, и ещё тринадцать возков, на открытую платформу – и загрохотали они по железке на Брянск. Сидел согбенный Петрей посереди своего скарба и видел, как передвигается по путям империя. Шли на фронт составы с новобранцами, ржали в столыпинских вагонах, распахнутых из-за спёртого воздуха, кони чубатых казаков, по перелескам виднелись пики шедших к фронту своим ходом Диких полков. Резко, по больному, кричали встречные санитарные паровозы, а уже за Гомелем налетели полудюжиной четверокрылые самолётики с крестами, покидали бомбы на состав.

Состав прокричал и стал, попрыгали военные на землю, уткнулись носами в насыпь. А когда от края до края состава прозвучало: «По ваго-о-нам!», то Петрей поднялся, а солдат рядом – нет. Развернул его лицом к небу Петрей и узнал. Савелий Латышев, кучер генеральский.

По привычке скользнул взглядом на сапоги и обомлел. Знакомые голенища! Это ж они пропали из мастерской в памятный день генеральского приезда.

Дружно подняли тело Савелия, переложили на платформу, в сено повозки. Командир отряда, капитан Александр Исаевич Саинчук снял фуражку. Сняли и прочие. Велел капитан похоронить солдата и обещался исхлопотать помощь семье погибшего.

– Ваше благородие, дозвольте сапоги снять с убиенного, – попросил Петрей. – Ему уж всё равно, а нам в дело сгодится.

Делопроизводитель, урядник Пётр Галактионов, было возмутился:

– Это ж чистое мародёрство!

Но капитан разрешил:

– Мы за тем и прибыли на фронт, чтобы сапоги с убитых сымать.

 

 

4

Отряд придали армейскому корпусу со штабом в Пинске. Сапожники развернули повозки на берегу Припяти, тут же задымила их походные кузница и кухня.

И началась адова работа! Петрей никогда не думал, что в мире есть столько негодных сапог. Их везли повозками с передовой, несли мешками из тыловых контор, приносили подмышкой солдаты и офицеры. И всем срочно, и всем чтобы точно по ноге. Запомнился кавказский князь с гозырями. Кричал, что у него сапожки медвежьей кожи, и чтобы починили их из такой же.

– Где ж я Вашему благородию медведя возьму? – недоумевал Петрей.

– А вон у тебя на помосте стоят разве не такие?

– Нет, это обычная юфть. От солдата Латышева остались, для образца.

Еле отбился от князя. Тут привезли партию новых немецких сапог, трофейных. Командир велел пустить их на заплатки.

– Какие там заплатки, – возмутился старший мастер. – Это же эрзац-кожа, бумажный заменитель! У немцев только шанцевый струмент прочный, а сапоги – дрянь. Если уж везёте трофейные, то давайте австрийские. Там у них тоже натуральная кожа. Потому что и Австрия – империя.

…Так, под открытым небом, работал до глубокой осени. Фронт так и стоял у Пинска. Солдаты пообвыкли к окопам, завшивели, роптали. Чтобы как-то успокоить служивых, рядом с сапожным отрядом развернули военно-полевую почту. Разрешили всем солдатам отравлять на родину посылки из трофеев. Посылки пошли с немецкими консервами, с австрийским обмундированием, польской бижутерией.

Сапожники тоже сочиняли посылки домой. Командир – к Петрею:

– Пётр Африканыч, ты бы тоже детишкам чего отправил. На вот ящик, пиши адрес.

– Да неграмотный я , Ваше благородие.

– Ничего, я помогу.

Петрей снял с полки юфтевые сапоги , что украл у него некогда Латышев, завернул в газету и положил в ящик.

– И… всё? – спросил капитан.

– Будя... чего там, у них усё есть.

Капитан поставил в ящик пару железных банок, положил плотно свернутый пёстрый польский платок и засыпал всё конфетами:

–Заколачивай.

Потом взял химический карандаш, примерился писать адрес:

– Кому писать-то?

– Так жене…

– А зовут как жену?

Петерей перемялся с ноги на ногу:

– Ну… так и звать – жена…

Капитан рассмеялся и вывел на крышке посылки: "Воронежская губерния, на Бирюч, в сапожную мастерскую Петра Африканова Стародубцева".

 

 

5

Как только стала Припять, отряд до весны отпустили домой. Ехали на своих подводах через Брынские леса, по курским заснеженным холмам, мимо сумеречных городов и тёмных деревень. Петрею казалось, что людей в России не осталось вообще, и когда погожим утром, на праздник Введения, 21 ноября он въезжал в ворота собственного подворья, то у него зарябило в глазах от соломенных волос собственной ребятни.

На пороге с младенцем на руках стояла жена и первое, что спросил у неё Петрей, было:

– Как тебя зовут, жена?

Она ответила. Но, похоже, муж тут же забыл её имя. Ведь первое, что увидел, войдя в хату – юфтевые сапоги Латышева на полочке под лампадой.

И на другой уже день Петрей занялся привычным делом. Шил, точал сапоги, чёботы, туфельки, боты. К Рождеству получил денежные выплаты по отряду, жене говорил:

– Эти деньги отнесу в банк под проценты. Весной опять на фронт поеду. А как замирим немца – поставлю новую сапожную лавку прямо в торговом ряду в Бирюче.

На Сретенье порученцу от генерала Скрябина сточал новые туфельки для Лизоньки. Сказал порученец, что девушка теперь учится в Англии, но там такого умелого сапожника не нашлось.

Но на фронт его больше не позвали. Потому что весной развалились и фронт, и империя. Кончились у России боеприпасы, солдаты, поэты и сапоги. А новая, Красная Армия, воевала уже в обмотках – ей сапожники были не нужны.

Да и никому они стали не нужны. Началась Гражданская война, и люди одичали. Рванье и дрань стали их одеждой. Пришли болезни, и по весне глотшная выкосила вполовину петреевых детишек.

Впрочем – что такое враги для сапожника?

Он продержался ещё год и умер, когда Бирюч был под белыми. В доме было шаром покати. Чтобы отпеть мужа и купить для него гроб, безымянная жена продала усатому пожилому ротмистру последнюю семейную ценность – юфтевые сапоги Латышева…

 

 


№63 дата публикации: 01.09.2015

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020