ГРАНИ ЭПОХИ

этико-философский журнал №92 / Зима 2022-2023

Читателям Содержание Архив Выход

Ольга Ерёмина

 

Записки экскурсовода

Часть 14

Часть 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14.

 

Жажда

Особенности зимних экскурсий этого, 2023, года – жадность народа до знаний и впечатлений. Нет этакой ленцы, как прежде, есть жажда.

Вот, к примеру, 7 января. Экскурсия в Мураново, потом в Абрамцево. На улице дубак. Теплее, конечно, чем было накануне в Твери и Лихославле, но градусов двадцать пять есть. Посмотрели два этажа господского дома в Муранове, побегали по парку, метнулись на источник Казанской Божьей Матери. Без обеда! Переехали в Абрамцево. Там экскурсия по главному дому – и затем свободное время. За это время по своему желанию народ может сидеть в кафе или ходить по объектам – это керамическая мастерская Врубеля, баня-теремок, церковь, дом с экспозицией художников ХХ века и прочее – всё это двумя группками сконцентрировано в разных концах парка. Летом-то народ там хоть до ночи гулять готов. На берегу пруда сидеть, по мостикам ходить, дышать, понимаешь. А тут уже Cолнце садится, мороз забирает.

И что? Говорю: в 16.30 собираемся в автобусе и отъезжаем.

Так загалдели: мало нам полутора часов! Хотим до пяти!

Я говорю: так замёрзнете!

Нет!

Муж и жена подходят ко мне обречённо: мы, говорят, вчера на Селигере были, все каникулы в поездках. Сегодня уже не вмещаются впечатления, так всего много. Мы, говорят, в кафе посидим.

И вот хожу я по выставке ХХ века. И встречаю их. Как же кафе, говорю. Они мне отвечают: так всё хочется посмотреть! Вот как красиво! Завтра рабочие дни настанут – вот и отдохнём.

А на втором этаже сияют на скатерти ослепительно-прекрасные яблоки Грабаря.

 

 

Культурное поле

Что такое культурное поле?

Это когда один русский человек говорит: «Мороз и Cолнце!» – А второй подхватывает: «День чудесный».

И вот город Торжок. 2 января 2023 года. Мороз, ветер и Cолнце. Солнце такой силы, что, когда мы выходим из автобуса возле церкви Тихвинской Божьей Матери, у всех выступают на глазах слёзы, всё жмурятся и вспоминают Пушкина. И где же вспоминать Пушкина, как не в Торжке! Здесь он бывал 25 раз, не меньше. Пушкинисты, дотошные, посчитали.

Тихвинская церковь стоит на высокой горе над Тверцой, на самом её обрыве. Рядом сосна – невысокая, но крепкая, кора на морозе горит. Мы отходим подальше от церкви по Грузинской улице. Грузинская – значит, ведёт в село Грузины, названное в честь иконы Грузинской Божьей матери. Такие вот забавные повороты.

Отходим по дороге еле-еле: очень скользко. Чтобы найти лучшую точку для съёмки. Солнце в спину – и полным потоком на рудые брёвна XVII века. Тени на слепящем снегу – синие-синие, переходящие в кобальт. И небо от горизонта вверх – от голубого к пронзительно синему.

«Пора, красавица, проснись!»

 

 

Орган полёта

Перед поездкой в Торжок запоем читала письма Пушкина, адресованные из Михайловского Анне Петровне Керн. Божественная игра.

Смотрю на портрет Анны Петровны – женщины с судьбой настолько драматичной и необычной, что понятно становится, почему к ней, как к магниту, притянулся Пушкин. «Божественная» – так он обращался к ней.

На миниатюре, выполненной неизвестным художником, ей уже за тридцать. Золотистые волосы разделены двойным пробором. В прекрасных глазах – печаль. Отец, граф Полторацкий, вышедший из семьи певчих, хотел видеть дочь генеральшей. И выдал её, совсем юную, замуж за человека старше на три десятка лет. Муж фактически торговал ею. Она вырвалась погостить к своей родственнице Осиповой – та испугалась её как пожара (сын увлёкся Анной) и постаралась побыстрее отправить назад. Отец продал имение, предназначавшееся ей, и она осталась без средств к существованию. Пыталась вернуть имение – не вышло. Ждала смерти мужа – и, отказавшись от генеральской пенсии, вышла за того, кого полюбила, – за юношу младше её на 20 лет. И прожила с ним 40 лет жизни – бедной, почти нищей, но гордой.

В письмах Пушкина к ней главное для меня: «Сходство характеров, ненависть к преградам, сильно развитый орган полёта».

Какой бы грязью ни пытались заляпать Анну Петровну, алмазом по стеклу останется: «сильно развитый орган полёта».

 

 

Великая женщина

Осенью возила я группу сотрудников института общей физики: там были сами физики и разнообразные родственники. Ездили в Зарайск. Я, конечно, старалась соответствовать: рассказывала об истории мест, которые мы проезжали, логично, последовательно, основательно. Физики кайфовали. Один, правда, меня поправил, когда я лирично сказала, что пахнет осенними листьями: мол, не листьями пахнет, а бактериями, которые эти листья разлагают. Это было очень мило.

Родственники физиков в количество двух человек под конец выговорили мне с упрёком: дескать, нам бы попроще.

Высадились мы на конечной метро в Москве. Прощаемся. Один физик, солидный такой, основательный, говорит мне:

– Вы так логично всё рассказывали. Так много знаете. – И дальше – полуутвердительно: – Ну, мужа у вас, конечно, нет.

– Есть. И дети есть. Трое.

Физик – искренне:

– Вы великая женщина!

И да, это была единственная группа за семь лет, которая дала мне чаевые.

 

 

Утки атакуют и выигрывают

Зимой в Твери, возле памятника Афанасию Никитину, – стада уток. По набережной гуляет множество народу с детьми. Завидев людей, утки бегут навстречу и начинают щипать у детей сапожки.

Плавают они в полынье у ручья, который впадает в Волгу из трубы чуть ниже памятника.

4 января 2023 года полынья ещё была, хотя мороз крепчал. А вот 5 января, когда доходило по Тверской области до тридцати, полыньи уже не было, и утки исчезли. Куда они делись?

В Торжке утки облюбовали памятник архитектору Львову. Под ним тусуются. Все туристы мимо проходят – утки буквально окружают туристов, кричат, выпрашивая еду.

И их кормят.

В Смоленске, в Лопатинском саду, у пруда, колонна, поставленная в честь победы 1812 года, зимой просто взята в утиное кольцо. Издалека кажется, что снег стал коричневым, – так много уток сидит на вокруг. И тоже атакуют.

Народ приходит туда с целыми батонами. А им всё мало.

Перестали эти птицы улетать, понимаешь. Лягушка теперь бы не превратилась в путешественницу.

Что за притча?

 

 

Гало

7 января я приехала в Тверь на «Ласточке», около девяти утра встретила туристов на вокзале – и мы сразу поехали на левобережье Волги, где стоит памятник Афанасию Никитину. С утра мороз был не меньше двадцати пяти, ясно, и Cолнце вставало из-за Дома Ворошиловских Стрелков – сияло по Волге лучами, светя прямо в лицо Афанасию Никитину и туристам, пытавшимся сфотографировать противоположный берег.

Я обычно приглашаю туристов спуститься вниз, ближе к Волге: по задумке скульпторов, с воды должно казаться, что Афанасий Никитин стоит в ладье. И туристы очень радуются, когда находят нужный ракурс для съёмки.

И тут – надо отдать должное – даже в такой морозный день люди не уходили в автобус, а искали ракурс. Подпрыгивали от холода, но фотографировали. И дивились на гало. Лишь один турист, приехавший из Петропавловска-Камчатского, увесисто сказал, что он жил в экспедиции на Антарктиде и там разных гало насмотрелся. Дескать, свет преломляется в кристалликах льда. Но красиво! – возражали ему четыре молодых петербурженки.

В этот день мы ещё раз увидели подобное явление, уже вечером, в Лихославле: два красных столпа стояли вокруг садящегося Cолнца. В ту ночь мороз дошёл до тридцати, и микроавтобус, приехавший параллельно с нами на «Мармеладную сказку», заглох. Наш водитель «давал ему прикурить»: не могли же мы бросить полный людей автобус на морозе. Сами вернулись в Тверь благополучно с полными сумками мармелада.

После таких экскурсий, когда вместе переживаешь яркие впечатления, не хочется расставаться с туристами.

 

 

«Гимназистки румяные»

5 января 2023 года. Тверь. У меня полный автобус туристов и во второй половине дня обзорная экскурсия по городу.

Центр был невероятно забит машинами. Встать было совершенно негде, тем более на большом автобусе. А надо встать так, чтобы пешком дойти до городского сада. Я всё же присмотрела улочку, где обычно парковка платная, а в праздничные дни бесплатная. Заехали туда и едва нашли там местечко приткнуться.

Пока мы перешли дорогу, пробежали мимо краеведческого музея к воротам парка, Cолнце село. В этот день выезжали из Москвы – там была оттепель, а тут мороз начал забирать – дошло уже до 17 градусов. Пробежали через парк, останавливаясь пару раз.

Звучала экскурсия примерно так:

– Вон там находится уникальный памятник Карлу Марксу. Кто-нибудь желает его поближе посмотреть?

Дружное:

– Нет!

Вот что стужа окаянная делает!

На набережной я всех повела к памятнику Пушкину. Небо синело. Над Волгой встала Луна, оказавшись за левым плечом Александра Сергеевича. Народ походил к Пушкину, фотографировался с ним и с Луной. В парке было полно горожан с детьми на санках и ватрушках, они гуляли не спеша – и это по такому-то морозу, с любопытством поглядывая на нас, странных людей.

Потом все двинулись за мной в сторону Дома Ворошиловских Стрелков, но когда я дошла до ларьков с мороженым (!), стало ясно, что до стрелков мы не дойдём – холодало стремительно. Моя группа сильно растянулась, надо было всех собрать. У меня был надет на шею усилитель звука, подключённый.

Ожидая растянувшихся, мы приплясывали на месте от мороза. Тогда я запела:

– Москва золотоглавая…

Туристки подхватили:

– Звон колоколов!

Вокруг меня образовался круг из поющих и танцующих. Горожане стали быстро собираться вокруг нас – набережная, мороз, поют – надо посмотреть!

На «гимназистках румяных» плясали уже все, кто стоял вокруг меня.

Когда мы допели песню, наши подтянулись. Я предложила пойти в автобус – и все радостно согласились. Горожане разочарованно протянули – у-у.

А мы ускоренным маршем, прикрывая носы, двинулись в машину.

 

 

На верхотуре

В Серпухове – 12 февраля – снег взметается, вихрем кружится меж домов и церквей, взвивается ввысь.

Подъехали мы к Соборной горе. Высоко над нами – смотровая площадка на месте одной из башен кремля. Я ласково так говорю в тепле автобуса:

– Может, я вам в автобусе всё расскажу и мы из окошка посмотрим?

– Нет, идём!

– Ну, – говорю, – тогда я вам там наверху рассказывать ничего не буду. Всё равно слова сдует.

Взяла свой флаг – ярко-розовый бант на телескопической указке, – и мы, застегнувшись покрепче и закутавшись, устремились.

Дорога идёт по древнему въезду в крепостные ворота – траверсом. Этот траверс пересекает накатанная ледяная горка – от самого основания башни, от смотровой площадки. Я всегда говорила, что серпуховские детишки – самые суровые детишки в Подмосковье. Слететь с высоты пятиэтажного дома – почти отвесно – до дороги – пересечь её – подлететь и продолжить пусть по чуть более пологому, но всё же неимоверно крутому склону. И что замечательно: ветрище, метель, хороший хозяин собаку на улицу не выпустит, а серпуховские на ватрушках катаются с этой горы! Папы не катаются, папы внизу ловят или сверху подталкивают.

44 человека группы растянулись, как первомайская демонстрация. Наверх влезли – и начинают меня спрашивать: а это остатки крепостного вала? а в том овраге речка – как-как её называют? Серпейка? а почему три церкви подряд? а можно мы вниз пойдём?

Я кричу сквозь ветер: конечно!

Но вниз мы не пошли. Двинулись ещё до памятника в честь Великой Отечественной войны – где стоит самый первый памятник – как Алёша в Трептов парке – только тот первый авторский, с которого потом сам Вучетич большого делал, и до остаточка-обломочка белокаменной крепостной стены.

Уж не знаю, что мои туристы услышали там, но запомнят это вьюжное восхождение надолго.

Для меня особенно важно бывает, когда в группе есть гости Москвы. На этот раз было три человека из Омска и двое из Магадана! Я всегда выкладываюсь на полную, а в таких случаях тем более.

 

 

Кодовое слово

По монастырю в Серпухове все ходят сами, но три туриста уцепились за мной. Я им пытаюсь что-то рассказать про архитектуру Введенского собора Владычного монастыря – пытаюсь, потому что в такую пургу толком даже говорить не получается. Говорю, что вот эти полукружия не несут конструктивной нагрузки. И тут один произносит слово «закомары». Потом уже его приятель кивает на него – дескать, он архитектор.

Действительно, несколько раз у меня такое уже было: если говоришь – закомары, тебя никто не понимает. Полукружия – понимают. А если человек понимает «закомары» – то точно либо искусствовед, либо архитектор.

 

 

Февральский ледоход

В Алексине на середине Оки открытая вода. Волны – ветер против течения дует, восточный. Небо синее, Солнце слепит, белые, присыпанные свежим снегом, ровные полосы льда вдоль берегов – а в середине по чёрной студёной воде стремительно плывут остроугольные, геометрически правильные льдины.

– Странные льдины! – говорят туристы.

Потом – с моста – видим, что ниже опор лёд прочно стоит, и наши льдины врезаются в этот затор, заталкиваются под прочный лёд, утолщая его.

 

 

Спаситель

Живёт в Алексине мужик. 10 лет назад приключилась с ним такая история. Приехал он на рыбалку на своё привычное место – октябрь, листья облетают потихоньку. Чувствует, будто из кустов на него кто-то смотрит. Глядь – Иисус стоит.

Он другу позвонил, сварщику. Говорит:

– Тут в кустах Иисус.

Сварщик решил: всё, белочка. Кукуха поехала. Говорит другу: никуда не ходи, я сейчас за тобой приеду.

Приехал, смотрит – Иисус в кустах стоит.

Забрались они вдвоём в кусты – точно: деревянная статуя Иисуса. В рост десятилетнего ребёнка, крашеная в коричневый цвет, и вырезана – ну в точности как человек.

Хотели ею стоянку украсить. Но испугались: вдруг придёт кто-нибудь, повредит статую. Оттащили в лес, травой и листьями закидали. Домой вернулись. А на сердце неспокойно. Десять дней ездили в лес – статую проведывать. Потом надумали – священнику показали. Тот говорит: это Иисус во гробе.

Привезли в церковь, пригласили специалиста из Тулы. Тот говорит: девятнадцатый век. Аналог плащаницы.

Сделали Иисусу ложе, положили, людям открыли.

И люди пришли.

И мы тоже пришли.

Две церкви в Алексине рядом – обе Успенские. Маленькая – XIX века, побольше – более поздняя.

Большая открыта – там бабулечка – просим её статую показать. Она строго говорит: это не статуя, это Спаситель! И ласково отвечает: сейчас я за ключом сбегаю. И сама усмехается на себя. Побежала – медленно-медленно через обледенелый двор в служебное помещение за ключом. Пришла – к старой церкви – ключик повернула, а дверь открыть не может: тяжёлая. Ну, открыли, мужики в группе были.

В храме было светло – Солнце яркое. Спаситель как живой. Я оробела, а потом представила, как были потрясены рыбаки, увидевшие его в кустах.

На запястье и на колене краска уже стёрлась – зацеловали, прикладываясь.

…И как он на берег Оки попал?

Бабулечку мои туристы, закрыв дверь, потом назад под руки отвели.

 

 

«В пропорции один к пяти»

Если кто-то из туристов покупает сувенирный магнитик, я участливо спрашиваю:

– А у вас что – место на холодильнике есть?

Это, конечно, шутка.

Мы перемещаемся в пространстве со скоростью, которая никак не соответствует физиологической скорости нашего организма. Лучшая – и почти забытая пропорция – один к пяти, как пели и поют Иваси: за один час пять километров.

Но мы летим по трассе под сотку, а в небе – в разы быстрее.

Перемещаемся так стремительно, что наша психика, в течение сотен тысячелетий затачиваемая под названную выше пропорцию, даёт сбой. Причём так коварен этот сбой, что мы его сразу не замечаем.

Психика не успевает за физиологическими реакциями организма. Мы не успеваем вживаться, нам кажется, что всё происходит как во сне. Мозг отмечает, я бы даже сказала, регистрирует изменения, а психофизиология на глубинном уровне запаздывает.

Поэтому для нас такими важными, актуальными становятся фишки-зацепки-крючки, которые мы сами себе расставляем-закидываем. Большинство это делает бессознательно, помогая своей психике.

Что я имею в виду?

Фотографии, которые мы делаем. На которых я на фоне пейзажа, я на фоне цветка, я на фоне церкви и так далее. Раньше они забивали альбомы, теперь карты памяти – но они нам совершенно необходимы. Это подпорка для психики – чтобы пережить – допережить! – то, что мы по природным причинам не смогли в самой поездке. Мы листаем фотографии – проявляя, фиксируя, закрепляя в памяти впечатления.

Ещё – сувениры: календарики, магнитики, буклеты, предметы с символикой, кулоны, брошки – да всё что угодно. Психика цепляется за них, как за якоря, помогает возвращаться к полученному корой и опустить это полученное на уровень подкорки.

Важно также – всё съедобное. Тот же мармелад можно купить в любом магазине Москвы, но важно привезти мармелад именно из Лихославля, сыр – из Костромы, стерлядь – из Алексина, пастилу Белёвскую – из Тульской области, пряники – из Вязьмы или Покрова.

Постепенно мы съедаем привезённое – и оно работает как закрепитель.

Я совершенно осознанно на маршрутах уделяю внимание запахам. В Вязьме, у стены Предтечева монастыря, у мозаичной иконы Симеона и Иулиании Вяземских, я предлагаю сорвать с пышно разросшихся туй по шишечке, растереть в пальцах и понюхать, и положить шишечку в карман: вы о ней забудете, а потом случайно достанете – и вспомните, искра пробежит, нейронная цепочка обновится. (Последнего я, конечно, не говорю, но подразумеваю.)

В Марфино летом, помню, срывала для туристок будру плющевидную, которая обильно покрывала газон и, разогретая Солнцем, пахла сладко и терпко одновременно.

Домотканово пахнет сиренью и спелыми яблоками.

Таруса – лавандой, которую высадили на клумбе у памятника генералу Ефремову.

В Талдоме – ни с чем не сравнимый дух болота на экологической тропе.

Пушкин гениально сказал: «Там русский дух. Там Русью пахнет!»

Запахи тоже надо искать. И закреплять.

И звуки.

В автобусе я стараюсь говорить глубоким тоном, не используя высокие резкие звуки. Обаивать, убаюкивать. Высокий тон на больших расстояниях часто вызывает напряжение, отталкивает.

С ощущениями особенно сложно: народ отвык трогать и щупать. Эту сферу восприятия у нас активно разрушали и разрушают, обедняя нас, делая осязательными калеками.

В Торжке – всегда обнимаю угол сруба деревянной церкви Тихвинской. Глажу брёвна. И народ после меня подходит, обнимается с брёвнами XVII века. В Боровске в Высоцкой церкви – тоже.

В Хмелите – дубы и ясень с их ребристой, фактурной корой. В Ярославле – изразцы. И это правильно, когда удаётся их потрогать, погладить. В Юрьеве-Польском – погладить камни Георгиевского храма, обнять ладонями выступы резьбы.

Как психолингвист я говорю о первичном восприятии и вторичном, о закреплении и переходе информации в долговременную память. И это надо делать осознанно.

 

 


№93 дата публикации: 01.03.2023

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020