Грани Эпохи

этико-философский журнал №90 / Лето 2022

Читателям Содержание Архив Выход

Олег Чеглаков

 

Златовласка и Молчун

 

Ты пришёл. Молча зашёл. Был незаметен. Если бы знали или узнали, то спросили бы, почему. Дышал ровно и не слышно. Сидел неподвижно. Когда говорил и вообще говорил или нет, не вспомнил никто. Попрощался ли или так, как тень… Вспомнят многих в тот вечер, даже кто и что сказал. Но о том, кто молчал, вдруг сказала лишь дама одна. Вся худая и бледная, кажется, еле живая, обронила о нём, не подумав, что станет в глазах оживлённых гостей, как и он, тоже чужой.

 

Тот, кто об этом нам рассказал, имел славное имя Георгий, а ту девушку-даму, что запомнилась ему без желания его, звали то ли Анной, то ли Евгенией. Анной, потому что послышалось. Кто-то назвал, увидев её в профиль. А вообще Георгий её и не разглядел, только так: худощава, бледна и на других гостей не похожа…

 

Через несколько дней Георгий по случаю попал на собрание поэтов. В поэзии его влекла какая-то тайна, которую он не мог для себя сформулировать.

 

Был вечер. Георгий опоздал. Народу было много. И было тесно очень. Поэты и любители стихов стояли, сидели и ходили. А в середине, прямо перед ним стихи читала наша героиня. Она была рыжеволосой – как не разглядел? И шея была изящной, как у лебедини. Но что сразило – это невообразимые глаза. Скажите, давно ли вам приходилось наблюдать зелёные глаза? Да, именно зелёные, но не кошачьи. В глазах Евгении читалась и мудрость, и покровительство, и снисходительность. Приветливость чередовалась с какою-то особой строгостью. Но главное, читалось в них какое-то воспоминание, загадочность и тайна.

 

Когда она читала произведение своё, её лицо и вся фигура передавала всё, что было в нём. Но так, возможно, было лишь для тех, кто чувством острым наделён.

 

«В заброшенном саду цветы росли.

Я приходила к ним, но в мыслях к ним была всё ж далека.

Мечты мои о нём прекрасные цветы не отвлекли.

Судьба его меня влекла и тайною казалась глубока…»

 

Читала она вдохновенно. А из зелёных глаз струился свет лунно-печальный и одновременно солнечно-радостный.

 

Я не стал знакомиться. Хотел её забыть. Предчувствовал трагедию. Но она впечаталась в моё сознание. По-прежнему думал о загадочной даме. Особенно вечером, перед сном. Вот и сейчас вечер. Тихо. Забыть, стереть… Но Евгения словно присутствует в комнате и смотрит таинственно своими зелёными глазами…

 

Решил не думать я о ней. Призвал для этого и волю. Но в это время мысль стрелой вошла – ведь Златовлаской можно мне её назвать! О, Боже, дал себе зарок не думать и не представлять в воображении совсем, никак, всё! Навсегда! Но тут же я подумал: а почему она моё внимание сумела чем-то вдруг привлечь? Да, вспомнил: там сидел какой-то молчаливый человек… Его никто не замечал. И только Златовласка обратила взор всех гостей: он здесь, сидит, он есть… Назвал я поэтессу Златовлаской, а раньше рыжей называл… Что происходит?

 

Продолжу мысль. Загадочный Молчун мог слиться со стеной или столом – так неприметен был. Черты его лица – как будто не было лица. Не буду тратить сил, чтоб вспомнить хотя бы что-нибудь. Но что мне до него?

 

Промчался день, три дня, а далее неделя. А после этого раздался вдруг звонок. Был незнакомым номер. После раздумий я ответил – меня пронзила мысль. Не смог волнение унять.

 

Она… та Златовласка голосом чудесным обняла. Не я ей, а она мне позвонила. К тому же пригласила. Да, именно она, не я. Назначила мне встречу не в кафе, а рядом с ним. Название персидское – «Тебриз». В себе самом и для себя успел я поворчать: а почему встречаться надо рядом, не в кафе? Но скоро я утих, бунт мой вдруг незаметно удалился. Пока же ждал, взглянул на окна я «Тебриза». Порадовался: столики все у окна были свободны. Но скоро подошла она, и я волнением покрылся. Она была изящна и стройна. Пока я думал, как её назвать – Евгенией или попроще, Женей, мелькнула в то же время мысль, что всё пространство изменилось. Мой взгляд упал на столик, что виден был в окне «Тебриза». За ним сидел… тот молчаливый незнакомец. Сидел, смотрел куда-то вдаль. В воображении…

 

Подумал, что и здесь, в кафе, не будет он кем-либо и замечен. И мы с Евгенией вошли в кафе. Наш столик оказался рядом с тем, где находился наш Молчун. Но почему он здесь? Случайность? Какое в этой встрече участие имеет Златовласка? Как мне хотелось в этот миг, чтоб встреча с Молчуном была случайной! Но вспомнил, что случайности и не бывает.

 

Мне многое хотелось сказать Златовласке, но язык мой словно окаменел. Но и она была неразговорчива. Я даже стал сердиться на себя за свою потерянную находчивость. Тогда я отпустил свой рассудок «погулять». Будь что будет. Без него как-то свободнее, и дышать легче… И тогда пришло вдохновение.

 

Молчали оба мы. Но на душе всё словно просветлилось. Зачем вообще нужны условности людей? Сердца пусть говорят. Когда они горят, тогда неважно даже то, что на столе. Общались молча долго. Как можно много молча рассказать! Но всё ж язык устал молчать. Язык с рассудком сговорился. И я спросил её:

 

– Кто он? – и я глазами показал на Молчуна.

 

При этом я опять заметил, что не вижу вновь его лица. Как будто дымка покрывает всё его лицо, словно вуалью. На мой вопрос Евгения ответила не сразу. В её глазах была мольба не говорить о тайне Молчуна. Я понял и мгновенно обнаружил, что столик его… пуст, свободен.

 

Пока я в изумлении моргал глазами, рассматривая столик Молчуна, исчезла и Зеленоглазка. Там, где стояли на столе приборы, было пусто… В отчаянии решил её догнать, спросить, что происходит?

 

У официанта я спросил:

 

– Где дама, что сидела за одним столом со мною?

 

Лицо его всё напряглось, он что-то пробурчал, развёл руками, подняв на всякий случай плечи. Когда повторно я спросил, тогда и он меня же вопросил:

 

– А кто и где?

Я вышел из кафе мрачнее тучи. Как это может быть – уж не в бреду ли нахожусь?

 

Решил тогда я посетить собрание поэтов, собрание «В гостях у Вероники». Понятно, что надеялся увидеть там Евгению свою. Свою? Какой же я нахал, когда назвал её своею! Ведь толком даже незнакомы. Сплошная тайна. Как во сне. Спасибо тебе, сердце, что ты меня тогда насторожило! О, мой рассудок, полный любопытства! Его остановить будет себе дороже. Он хочет всё узнать, везде всё понимать, а прикоснувшись к истине хотя бы лишь по форме, рассудок предвкушает славу.

 

Вот и вечер наступил, а я в волнении стою пред дверью, ведущей на собрание поэтов. Наполнен мыслями мечты, воображения и неразгаданных мистических явлений. Но сердце жаждет видеть Златовласку. В ней тайна будет раскрываться – уверенность в том быстро нарастает.

 

Зашёл к поэтам. Было шумно. Вот кто-то, кто были ближе, вошли в такой непримиримый спор, что мне вдруг явно увидалось, что чешутся их кулаки. И спор их был научный: «Как интонацией решать вопросы красоты?»

 

А рядом трое восхищённых дам или девиц, достаточно опрятных, внимали басу модного поэта, огромного мужчины с широкою спиною.

 

– В моей поэме шкаф есть символ, а перечисление белья в шкафу есть содержимое моей души, – внушал поклонницам поэт. Внушал так громко, что читавший новое творение Зебров был начисто заглушен басом. А многие пришли ведь на Зеброва…

 

Ну, ладно, я ведь не об этом повествую. Мой взор в волнении искал лишь Златовласку. Её не находил. Но вдруг услышал сзади шёпот:

 

– Не оборачивайтесь, тихо! Пройдите в комнату, что справа, там нас никто не заприметит. Должна я многое сказать и рассказать.

 

Какое счастье! Здесь она! Тревогу заменила радость, но всё ж не до конца.

 

Вошёл в указанную дверь. В той комнате был полумрак. Не покидало чувство, что за мною наблюдают. Минута за минутой шли, но Златовласка вопреки всему не появлялась. Тогда вернулся в общий зал, в котором собрались поэты. И там не сразу увидел я её. С ней разговаривал солидный, но не поэтический мужчина. И почему я так решил, что этот господин не может быть поэтом? Да потому что сам я был немножечко поэт. Поэт – мечтатель, живёт он в грёзах, и взгляд его задумчив – смотрит словно сквозь предметы. А этот тип самоуверенный и наглый. Во всех его движениях пренебрежение преобладает. Глядит самодовольно и явно Златовласку поучает. Вот и сейчас: схватил клещами руку жёстко и, глядя на неё грозой и тучей, унижает. Кто он? И что быть может общего между утончённой поэтессой и наглым типом, укоряющим мою загадочную даму? Опять я говорю: мою, свою… Вот собственник!

 

А Златовласка, или Зеленоглазка, видимо, совсем забыла про меня и что хотела сказать нечто важное. По моим наблюдениям она длительное время даже не взглянула в сторону комнаты, где мы должны были встретиться. Но всё же в голову пришла нелепая мысль: а может быть, это я перепутал эту комнату с другой. Мне она сказала, что эта комната направо относительно себя? И когда я не увидел её в зале, захотел проверить ту комнату, что была слева. И тут же я увидел Евгению, которая как раз туда и входила. Вот и я вошёл в эту комнату через некоторое время. Комната была чуть больше той, что справа, но… никого в ней не было. Я внимательно огляделся: по стенам висели картины и репродукции. Мебель словно в музее, отображающем жизнь ХХ века. По середине одной из стен стоял узкий, невысокий шкаф с книгами. Спрятаться Златовласке было негде.

 

Иной бы впал в уныние, но трудности мне придавали силы.

 

 

Вдруг неожиданно и для меня мой дух преодолел эмоции души, и словно кто-то в волны счастья окунул. Я сбросил бремя увлечения и трепетного ожидания свиданий с той, которая одновременно излучала и опасность. Но равнодушие моё было недолгим, да и по сути напускным. Мой взгляд искал её, хотя, как мне казалось, и напрасно. В тот вечер больше я её не видел. И не звонил ей – полон был гордыни. Но вдруг в сознание пришла простая мысль: что если с ней что-либо случилось, а я в сомнении или в обиде даже не стал её искать? Решил, что утром позвоню. Но тут же, несмотря на поздний час, набрал я номер Златовласки. Гудки пошли, но скоро голос мне ответил:

 

– Недоступен!

 

Тогда я смс послал: «Где ты? Я беспокоюсь. Ты в обществе поэтов неожиданно исчезла, словно тень».

 

Утром я отправился в клуб поэтов «В гостях у Вероники». Как же так: я не спросил ни номер телефона, ни кто есть Вероника вообще или кто по-настоящему организатор клуба? На каких принципах он существует? Одни вопросы. Даже не смог сразу вспомнить, кто меня в него впервые пригласил.

 

Ах, да! В большом просторном офисе, где я работал, буквально через стол сидел малозаметный и необщительный сотрудник.

 

Однажды вдаль куда-то я задумчиво смотрел. Увидел я богатую картину жизни. И в это время где-то сбоку прозвучало:

 

– Здравствуйте! Привет!

 

Я обернулся. Передо мной стоял тот необщительный сотрудник.

 

– Геннадий, – вдруг он твёрдо произнёс.

 

– Георгий, – я ответил и посмотрел ему в глаза.

 

Скажу вам, я давно не видел такой твёрдой воли, проявляемой через глаза, да и, пожалуй, всей фигурой.

 

– Из Вас получится прекрасный кандидат, – сказал он так, что возражать бы было невозможно. Как в канцелярии у Императора. Сказал: – Вам надлежит поэзию сегодня же принять как свою жизнь! Вот адрес. Там собираются все лучшие и модные поэты. Отказ не принимается. Там быть, присутствовать – высокая награда.

 

Признаюсь, я давно хотел попасть в какой-нибудь закрытый клуб, познать какое-то иное действо.

 

В то время вдруг пришла необычная мысль: а ведь Геннадий очень похож на Молчуна. Не братья ли они? Решил, что надо присмотреться.

 

Но вот и утро наступило. Был выходной. Подумал, что к 10 часам будет не рано и поспешил искать Зеленоглазку. Ну, вот и клуб. Я позвонил, и мне открыли. И, право, передо мной закрыли б дверь, но, к счастью, дверь ту открывавший меня узнал. И надо же – хвала и новому везению – пред левой комнатой стоял всё тот же гражданин, который в прошлый раз стоял в такой же позе у двери. Одежда вся на нём поизносилась. Как видно, гонорар его давно не прикасался, да и не скоро подойдёт. «Весь с головы до ног он был в стихах». Но я преодолел неловкость, оттого что потревожу. Когда спросил его, могу ли несколько вопросов я задать, он неожиданно ответил мне доброжелательной улыбкой. При этом он прервал меня на полуслове и робко произнёс, что ждёт, когда его на кофе позовут. Я понял, что знакомый новый мой голодный до изнеможения. Тогда я предложил ему пройти в соседний ресторан.

 

О, диво, я никогда не видел столь голодного субъекта. Вот образец отрыва от Земли. Парит он высоко в своих стихах, о теле позабыв. Когда он был от голода спасён, нашёл он силы, произнёс: «Антон, Антон Грушевский». Ему ответил я: «Георгий, не поэт». И вспомнил я: фамилия поэта на слуху.

 

– Итак, о чём меня хотели Вы спросить?

 

Ему я вдруг открылся и рассказал про Златовласку, не позабыв и Молчуна.

 

Только с числом блюд и лакомств Антон всё более и более приоткрывал завесу тайны, лежащей на всём салоне «В гостях у Вероники». На мой вопрос, куда могла исчезнуть Евгения из комнаты, когда я сам видел, что только что входила туда, он было уж почти ответил, но тут же перескочил на пищу и стал затем бормотать что-то невнятно о поэзии. Свою же фразу Антон начал так: «Там есть особая…». И не сказал что – дверь, ниша, стена? Но теперь я уже знал, где моя область вопросов.

 

– Скажи, Антон, а где собираются члены ложи? – спросил я, упомянув ложу, о которой мне даже не намекали. Но попал в точку.

 

Антон напитался, раздобрел, а когда я ему заказал и вина, вообще размяк, повеселел и начал раскрывать передо мною всё то, что знал или о чём только догадывался.

 

Я спросил его:

 

– А какие цели преследует ложа?

 

– Скажу только то, что ты тоже кандидат и тебя теперь ведут. Будут наблюдать и испытывать.

 

– А откуда тебе известно это? Ты – член ложи?

 

Антон не ответил, а украсил своё лицо одновременно и улыбкой, и какой-то грустью, когда люди тяжело вздыхают. Но через некоторое время не сдержался:

 

– Да, я бываю на заседаниях, хотя мне многие уже не доверяют. Моя судьба трагична. Дело в том, что из ложи выйти нельзя. На меня смотрят как на уже несуществующего.

 

– Что значит «несуществующего»?

 

– Умершего? – переспросил я.

 

– Да, именно так! – Антон при этом совсем раскис.

 

Действительно, ему было что-то около от 35 до 40 лет, но выглядел он как человек, которому за 75 лет. Таковы были страдания известного поэта, о котором не знает никто.

 

– А кто тот господин, что сядет у окна, и словно его нет, молчит?

 

– Тот господин – фантом. Глаза и уши Наблюдателя.

 

– Это не тот ли господин, что в день исчезновения Зеленоглазки ей что-то грозно говорил у этой же двери?

 

– Это Аркадий, он и есть Хозяин. Клуб создавала Вероника, но нет её уже лет пять. Аркадий же владеет магией и быстро Вероникой овладел. Она послушной стала. Теперь он приручает поэтессу Женю.

 

– Ту, что назвал я Златовлаской?

 

– Да, ту, которая златыми волосами ярко отличима.

 

– Она в опасности?

 

– Ещё в какой! Её готовят к мессе посвящения, а потому ей не дозволено общаться с теми, кто всего лишь кандидат.

 

– Но как я смог стать кандидатом, если со мной никто не говорил, и я даже не слышал, в чём же буду кандидатом?

 

– Это обычные, для быта созданные люди, не знают, что есть и те, кто нами править возжелали. Воздействие очень велико. Если однажды подчинишься им, то будешь ты послушен воле их уж навсегда.

 

– А какова их цель?

 

– Над ними тоже установлено незримо наблюдение. Задача их всё человечество опутать паутиной. А мне осталось в этой жизни лишь кому-то рассказать, чтоб умереть достойно. Тебе я рассказал, но ты теперь в опасности большой. Будь осторожен даже с Златовлаской. Как влюбишься, так будешь ей служить. Она же будет управлять тобой с Геннадием попеременно.

 

Пока шёл разговор, я не почувствовал печали. Всё, что касалось Златовласки, воспринимал, как будто речь идёт о героине из романа. К чему готовят Златовласку, вошло в сознание не сразу. Мысль об опасности великой возникла лишь тогда, когда в порыве откровения Антон без моего вопроса сам сказал, что дверь для входа в место посвящений находится в шкафу.

 

– Прости, Георгий, что открыл тебе я тайну. Теперь осталось долг исполнить: пойти на подвиг или погибнуть в схватке с тёмной силой.

 

Когда закончил речь Антон, увидел я на его челе печать совсем уж близкой смерти. И на себе почувствовал чрез Тонкий Мир воздействие незримой силы. Как правило, такое действие парализует волю и нагоняет страх, который входит безвозвратно. Но вспомнил я молитву друга своего о Мории. Собрал я волю словно бы в кулак и стал твердить с таким упорством, что весь вдруг оказался словно бы в огне. Во мне проснулась сила. И вот тогда возникло осознание ответственности за Зеленоглазку. Забыл тогда я о её вине, что привлекла её в обитель тёмных, и стал во пламени своего огня ей помощь посылать.

 

Наступили тревожные дни. К тому же и погода стала пасмурной. Было не то чтобы холодно, но зябко.

 

Мысли летели во все стороны, хаотично. Так, надо собраться. Сосредоточиться. Тут же позвонил Златовласке. Долго никто не отвечал. Затем она всё же ответила:

 

– Сейчас я не могу, потом…

 

Я же старался по голосу определить её состояние. В сознании рождались различные образы будущего «посвящения» Зеленоглазки. Преобладали среди них два. Первый выражал торжество восхождения на трон рядом с Бафометом, вернее, с тем, кто изображает Бафомета. И, скорее всего, им будет Аркадий. В этом случае Евгения представлялась с бледным лицом, словно покрытая белилами, с контрастно подведёнными чёрной тушью ресницами и бровями, а в рыжих волосах чёрная роза. И где такая растёт? Воображение моё не шло далее ранее виденных в кино обрывков картин чёрной мессы.

 

Вторая картина была уже самая неприятная. Златовласка лежала обнажённая на ложе, напоминающем открытый гроб. Ей предназначалось стать жертвой Бафомету. Она… улыбалась, словно её ждала высокая награда. Пришла и мысль, объясняющая её поведение. Златовласку напичкали наркотиками до состояния восприятия ею искажённой картины мира, лишили понимания действительности. Но и гости перед мессой побывали за торжественным столом, на котором подавалось тёмно-красное вино, смешанное с кровью и, конечно, с добавлением надлежащего наркотика. Но в сознание входила и другая тревожащая мысль. Мне самому было непонятно – люблю ли я по-настоящему Златовласку или это так, что-то мимолётное, привлекающее тайной увлечение, увлечение необычной и загадочной женщиной. А если я действительно влюблён, и любовь моя нарастает, то как я мог влюбиться в ту, что связана с какой-то чёрной ложей?! Вот что значит быть не любознательным, но любопытным! Тут же пришла ещё более острая мысль: а если Златовласка сознательная служительница тьмы?! Да, не обманутая и вовлечённая с помощью психологических приёмов, а именно сознательная служительница зла, умеющая своим образом вызывать сострадание?

 

Я гнал эти мысли прочь, но они, как прилипчивая слизь, цеплялись, налипали, обволакивали. Начались метания, угрызения, переживания, и бессонница постепенно вытесняла сон.

 

Но что с ней может быть сейчас? И тут же вспомнил я, что твёрдо мне сказал поэт:

 

– Ты тоже кандидат.

 

Сказал он так, что словно пригвоздил. Нет, надо бороться за Зеленоглазку, а может быть, и за себя. Но почему лишь мы должны быть спасены, когда расставлены их сети? – Вот правильная мысль. Но кто с кем будет биться и сражаться? Кто эти мы, хотя известно, кто они? Допустим, это и поэт Грушевский. Но он измучен и устал, и смерти ждёт своей он обречённо. А кто же будет враг? Все те поэты из салона? Теперь Геннадий. Не он ли тайный наблюдатель? А кто, как не Геннадий, есть породитель Молчуна, фантома, рождённого магическим искусством?

 

Позвонил Златовласке. Услышал её голос. Нет, такой голос не должен принадлежать сознательной служительнице тьмы. Он был искренний. Такой голос был бы красив и очарователен, если бы в нём не присутствовала печаль. Всё это укрепило меня на мысли об опасности для Златовласки. Мы решили встретиться. Она согласилась охотно, видимо, почувствовав возможность помощи с моей стороны.

 

Кафе для встречи мы выбрали не в самом центре города, а несколько подальше, чтобы не было вероятности встретить кого-либо из знакомых. Но, когда встретившись, переходили дорогу, на противоположной стороне улицы неожиданно мелькнула фигура… Молчуна. Показалось или нет, но я осмотрелся. Вошли в кафе, там за столом, посередине зала, напротив входной двери сидел Молчун. Но как? Каким образом он узнал, где мы будем встречаться? Решили сесть подальше от Молчуна и не обращать на него внимания, хотя оба понимали, что это невозможно. Я спросил Евгению, а не носит ли она на себе или в сумочке какой-нибудь маячок? Она стала искренне копаться в своих мелочах в сумочке, потрогала и колье. Тогда я спросил: «Что дарил тебе Аркадий в последнее время?»

 

– Ой, – вдруг вспомнила Златовласка, – он же всем поэтам вручал брелки, изящные такие.

 

И тут же она извлекла из глубины сумочки красивый брелок. Мы оглянулись на Молчуна. Он был весь насторожен и похож на шпиона, который читает газету вверх ногами, чтобы не быть заподозренным. Евгения взяла брелок и незаметно положила в горшок с цветами. Мы расплатились и решили оторваться от Молчуна. Выйдя из кафе, мы резко повернули во двор. «Оторвались!» – пронеслось в наших сознаниях. Пока стояли и ожидали во дворе, я получше рассмотрел Златовласку. Не знаю, что она обнаружила в моём взгляде, но мне отчётливо увиделось в её загадочных и сияющих зелёных глазах чувство родства и доверия ко мне. Если бы она ещё ко мне прижалась, то моё чувство оказалось бы верным. И в этот же момент она буквально вросла в меня. В глазах её были слёзы – то ли благодарности, то ли переживания, но в них не было ни горя, ни печали, ни страха. А мне и не хотелось вытирать её слёзы, к тому же она была так красива и трогательна…

 

Двойная жизнь – как можно в ней найти покой, уют и радость бытия? Как люди могут жить и улыбаться, чтобы затем направить мысль на гибель тем, кому так мило улыбались? И такова картина, сложенная силой зла, рождённого в далёкой глубине веков. Но всё же злу мы также свою долю благодарности отмерим. В борьбе с коварством зла мы научились взращивать дозорность, зоркость, собранность и воинскую храбрость. И разве не достойно благодарность посылать всем силам зла, погибель в жестокосердии несущим? Давайте вспомним, сколько обращений, просьб, молений было направлено к Владыке в Образе Спасителя, Отца, Учителя и Бога!

 

Но такова картина хороша для тех, кто волю накопил в веках. И потому на каждое явление от зла мог тут же доставать свой острый меч из сердца. К тому же, если враг был большей силой наделён, мог Силы Света призывать, любовь и преданность являть Им. Но тёмные, сканируя своим лучом, сумели заразить сердца огромных масс людей, а чтобы люди не роптали, представили им развивать свой интеллект. Таков был договор негласный. Но дух мятежный всё равно не мог уснуть. Взывал, порою пробивался и требовал участие своё не только с толстой свечкой, но как источник радости и счастья бытия…

 

Но что это со мной? Совсем забыл о Зеленоглазке, так мило и доверчиво прижавшейся ко мне. И всё же мысли о борьбе со злом меня же вдохновили. И я решил спросить Евгению без всяких предисловий и намёков. Вопрос был: кто она? Участница сознательной злой воли или попавшая в беду, летящая в полёте птица, сердечно устремлённая к добру?

 

– Что знаешь ты о посвящении своём? – спросил и замер я. Ответ был для меня особо важен.

 

Когда она вдруг стала отвечать и говорить о том, о чём обычно все молчат из страха, в тот час я пожалел, что и спросил. В её ответе был весь ужас.

 

Что было в её взгляде: и необычная какая-то чужая сила-страсть, одновременно слёзы и мольба, и вновь потом, словно от молнии удар… и лик её приобретал отталкивающий вид. Хотелось от неё сбежать. Но тут же на меня смотрели будто неземные зелёные глаза. В них можно было прочитать любовь, но только если существует хладная любовь. Хотя я знал, что холод и любовь несовместимы, но так почувствовал. Уверен – было так.

 

– Я Люцифера с детства полюбила. Увидела картины Врубеля в музее и вдруг во мне проснулось сострадание к нему, а далее любовь. И это было величайшей тайной. Трагедия была осознана чуть позже. Но сила притяжения к нему была сильнее. И ни родителям, ни близким из родных и ни друзьям такое рассказать я не могла. Когда же я пришла в известный поэтический салон, ко мне необыкновенно тихо, незаметно, словно разведчик, подошёл Молчун. Должна здесь сделать маленькое отступленье. Молчун – фантом, которого наш Старец сотворил. Его зовут Геннадий. Продолжу о себе. Геннадий сзади, шёпотом сказал: «Пришла, ты наша, как долго ждать тебя пришлось…» Когда и я ему призналась в страсти по Хозяину Земли, мы стали вместе сети расставлять. Кто попадал – тот кандидат. Но предварительно давали кандидату что-либо почитать о том, что ждёт нарушившего клятву – договор молчать или уйти из церемониального магического круга. Когда же кандидат запятнан был участием в кровавой мессе, он в ужасе готов бы исполнять всё то, что приказали.

 

– Но для чего, Евгения, рассказываешь это мне? Где и когда я заявлял, что склонен к Сатане? Как вы могли подумать, что стану я великим? Где признаки того или намёки подавал? Разве что с детства я привлекался тайной, необычным. И почему ты мне рассказываешь так открыто, откровенно, когда так доверительно не говорят даже с друзьями?

 

– Геннадий и Аркадий изображали хохот и сарказм, когда я, прочитав из книг, их вопросила: «А правда, что Хозяин-Люцифер покинул Землю? В одном Учении я прочитала, что он повержен и даже дух его определённым образом рассеян».

 

И вдруг в меня вселился словно Ангел. Он не желал, чтоб я сотрудничал со тьмой. А кто как не Евгения призналась, что любит с детства Сатану? Во мне смешались чувства все, что были. Любовь и гнев как будто породнились. И я решил покончить с этой паутиной. Решительность во мне проснулась с удесятерённой силой, что я себя мог напугать. И, бросив взгляд на ту, что мог бы полюбить, с полуоборота бросил ей:

 

– Прощай!

 

Успел я сделать несколько шагов и тотчас же услышал:

 

– Стой!

 

Как много было в этом крике чувств – отчаянья, надежды и страданий, которые не изобразить для сцены.

 

Я мигом обернулся…

 

– Я всё тебе скажу, послушай только прежде, чем уйдёшь! – взмолилась та, которую назвал я Златовлаской.

 

И сердце дрогнуло моё, я приготовился услышать то, что мне расскажет дама из чужого стана. Но долго ждать мне не пришлось – стал слушать откровение Зеленоглазки.

 

– Не знаю, что на меня нашло, но о любви к злодею Люциферу с детства я из легенды привнесла. Я – лейтенант спецслужбы Евгения Володина. Аркадий Рывкин – он майор и мой начальник. Задание моё было проникнуть в ложу. В течение трёх лет пропало десять человек. Все те, кого нашли, убиты были ритуально. Наш спецотдел не стал бы уголовным делом заниматься, но в городской элите заметны стали вражеские голоса против России. Они усиливались или утихали, как будто в ритме том работал генератор.

 

Меня однажды вызвал генерал наш Воронцов. В деталях план свой рассказал. Сказал, что буду под началом Рывкина, майора нашего отдела. Его Аркадием зовут. Но добавил: «По-настоящему, оперативно, ты будешь связана со мной». Есть мнение, что именно Аркадий ту ложу прикрывает. Официально в ложу Аркадий нами был внедрён. Позднее поступил сигнал, что в ложе видели его задолго до начала наших действий. С Геннадием он быстро подружился. Есть данные, что именно Геннадий ложей управляет. Другое мнение сложилось лишь по той причине, что обнаружился Ефим, перед которым он стоит униженно коленопреклонённо. Когда обмолвилась о паутине, которую с Аркадием плетём, имела я ввиду, что расставляем сети тёмным, но в то же время представляла и ловушку для майора. Но Рывкин был хитрее, чем с генералом мы предполагали. По тайному уставу ложи должна пройти обряд я посвящения. В нём посвящаемый проходит через отдачу себя в жертву Сатане. Тот, кто успешен в испытании как кандидат без подозрений, обряд проходит с кровью от животных. Лежащего «прокалывают» на одре кинжалом бутафорским, наполненным экстрактом из крови свиньи. Но если кто где-либо вдруг проговорился, поведал что-нибудь запретное кому, то в ритуале посвящения его приносят в жертву наяву. Антон, мой друг, успел сказать, что мне Аркадий смерть определил. Обряд назначил мне Аркадий. Сказал, что это просто ритуал, зато тебе все будут доверять, и мы с тобою зло разоблачим. Антон услышал разговор Геннадия с майором. Аркадий дату указал, при этом важное отметил, что после множества магических усилий Геннадию всё ж удалось серьёзный нанести удар по сердцу генерала. Теперь Евгения должна исчезнуть.

 

– Но почему ты мне так много рассказала?

 

– Ты явно светлый человек. К тому же ты мечтал вступить в особый тайный орден. Тот орден создан для борьбы со тьмою тайной. Но в органы спецслужб не приходи – есть данные от генерала, что у Аркадия есть покровитель наверху.

 

Что делать нам? К кому мне обратиться? Связи со светлым орденом я не имел. Ложу негласно опекает незримо кроме Аркадия какой-то высокий чин спецслужб. И если бы не это обстоятельство, то Зеленоглазка и сама могла предпринять меры по пресечению деятельности ложи. За мною тоже слежка. Хотя бы стоит вспомнить Молчуна. Но самое ужасное, что действо столь опасное для Златовласки, должно произойти не через дни, а завтра. Событие назначено на вечер, завтра.

 

Сегодня вечером увидеть надо нам Антона. Теперь вполне союзником он может называться. Для нас же главная задача фантом не встретить. Сегодня на работу не ходил, а потому Геннадия не встретил. Но Златовласке не случайно Аркадий позвонил. Приказывал он как начальник немедленно в салон явиться. Сегодня подготовка к ритуалу. О, Боже! Наш генерал ещё в больнице! Туда, где он лежит, вход лишь по особым пропускам, а связи нет. Он под усиленной охраной. Но если Златовласка выполнит приказ майора, то ей придётся там остаться до обряда. Её обмоют и натрут благоухающей отравой. Дадут и зелье. После которого действительность теряет смысл.

 

Но как наивен был я в прежние года! О тёмных рассуждал, но полагал, что круг деяний их лишь где-то далеко. Был не готов бороться с ними, – но думал, что не скоро предстоит! Не научился мыслями я изменять пространство, но полагал не скоро это пригодится, – лишь в будущем, потом. Не научился быть невидимым и превращать в невидимость того, кого желаешь ты укрыть – когда ещё мне это может пригодиться?! Учитель помогает в Тонком Мире, но здесь, в земных делах?! Не думал, что мой зов услышит. И тут в меня вошла простая мысль: как я могу так сомневаться в помощи своего Архата? Ведь вера в том и состоит, что в трудную минуту помощь непременно будет?! И я собрал все силы, весь огонь и обратился всем сознанием своим с такою мощью, что явно обнаружил пламя в чаше и во всей груди. И вдруг перед глазами явно огненным письмом возникло сообщение. В нём появился номер телефона генерала. Его я тотчас же Зеленоглазке прочитал. Сказал ей:

 

– Быстро позвони!

 

При мне Зеленоглазка кратко, чётко доложила обо всём. Ей генерал дал телефон своего зама. То был полковник по фамилии Манойлов. Сказал тот, чтоб ждали мы на том же самом месте. Когда пришла машина, в одежде штатской вышел аккуратный, энергичный человек. Скрывал в устах улыбку, и это вызывало в моём сознании вопрос: а он ли? Но Златовласка ранее его встречала в кабинете генерала, а потому доверилась ему. Он не представился, а лишь слегка кивнул и жестом показал нам на машину.

 

В машине зам был веселее, особенно, когда он выслушал по телефону чей-то рапорт.

 

– Ну вот, уже всех взяли, осталось только взять Геннадия и его «гуру» Ефима. Ефим по донесениям на месте, а вот Геннадий словно растворился… Но я надеюсь, в этом нам Аркадий и поможет.

 

Опасность не ушла, но был я рад другому, тому, что Златовласка к стану тьмы не принадлежит. О, кто бы знал, – какое это счастье!

 

14.04.2022 г.

 

 


№90 дата публикации: 16.06.2022

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020