этико-философский журнал №90 / Лето 2022
Владимир Калуцкий,
член Союза писателей РФ
420 лет назад родился русский поэт Евстратий
Язык, известно, до Киева доведёт. Инока Донского монастыря Евстратия он довёл до Иерусалима.
Нет, понятно, сначала и был Киев. Да оттуда инок и не помышлял идти дальше. Мнил – в Матери городов русских сыщет он знаний, каких не хватало.
Ан нет. Полтора года подвизался в Печерах, да скоро и понял, что у него самого знаний поболе, чем у тамошних молитвенников.
Гордыня, конечно. Вот, чтобы и присмирить её, и пошёл Евстратий ко гробу Господню, где, наверняка, живут мужи многомудрые, перед которыми северный пилигрим будет выглядеть по уму младенцем.
Чего искал Евстратий?
Он родился одиннадцатым младенцем в семье рыбака с озера Неро. Прежде, чем ходить, научился он вязать узлы на сетях. Так и рос, вяжучи снасти, в тени храма Покрова, что подняли к небу неведомые мастера за триста нет до того. И вместе с памятью пальцев входила в мальчика и память былин и сказов, что приносили сюда извечные русские бродяги – калики перехожие. И как-то незаметно, вместе с ремеслом, начал юноша вязать и словесные узлы. А скоро понял, что и сам уже сочиняет песни...
А те калики сказывали, что живут на земле особые люди – сочинители виршей, сиречь пииты. И захотелось сыну рыбаря тех людей повидать и ума у них набраться.
Долго ли, кротко ли наше повествования, но пятнадцати лет оказался Евстратий в Донском монастыре. Да, там он встретил поэтов. И первым среди них выступал Иван Хворостинин – сочинитель громоздких, как архиерейские дроги, стихов. Уже там Евстратий понял, что у него самого стихи получаются лучше. но Хворостинин учил – дескать, в тебе, отрок, много от народа, да мало от науки.
Вот тогда и пошёл Евстратий в Киев. И дальше – в Святую. землю.
Семь лет ходил. А когда вернулся в Донской – был он уже многомудрый муж, читавший по-гречески и по-латыни, знавший языки польский и малороссийский. И в заплечном мешке у него, помимо Кормчей, были тетрадки собственных стихов. Это были не былины и не сказы. И не правильные вирши. на манер хворостининских. У Евстратия в тетрадках жила новая русская поэзия, замешанная на всеславянских веяниях. Это была та самая вязь узлов, но узлов словесных, собравших в одну сеть русский язык Москвы, Киева и Полесья.
Опять перепрыгнем через время и сюжет. Теперь мы видим Евстратия в кремлёвских палатах, где он числится личным царским стихотворцем. Василий Иванович Шуйский приблизил поэта к себе и наделил властью определять языковые правила по всему государству. С лёгкой руки Евстратия каменный язык церкви начал меняться. Начинались вековые подвижки русской литературы.
И Смутное время.
Объявился новый царь – Дмитрий Иванович. Он заявил о своём праве на престол и правом этим воспользовался. Дмитрия короновали, как и его жену Марину, и новый царь завёл новый двор. А при дворе – и театр, и университет, и консерваторию. А главным стихотворцем при Димитрии Ивановиче подвизался наш старый знакомый – Иван Хворостинин.
А зачем при дворе два главных стихотворца? Вот Димитрий Иванович и устроил им на Сретенье испытание на пригодность.
Евстратий, по пленении Василия Шуйского, оставил Москву и тайно жил у матушки на озере Неро. Да кто ж в России упрячется от соглядаталей? Донесли, руки за спину завернули, поставили в Грановитой палате пред царские очи. Собрался на прю весь двор, "с архиереи и послы", с дамами в припудренных пышностях.
Жаль, никто не вёл протокола. Но по глухим отголоскам в бумагах тех самых "архиеереи и послы" мы узнаём, что Хворостинин отстаивал незыблемость старославянских форм в поэзии, а Евстратий убеждал в том, что поэзия – это не форма, а содержание. Хворостинин твердил о несовместимости "подлых" и высоких представлений в стихе, Евстратий же настаивал на обязательном замесе стиха на обиходной речи "всех славянских племён". За что Хворостинин обозвал спорщика "врагом народа".
Дмитрий Иванович слушал-слушал, да и говорит:
– Вместо, чтоб лаяться, вы стихи почитайте. А мы тут сами решим, кто из вас первый русский стихотворец.
– Чур, я первый! – Хворостинин поднял руку. Скинув за плечи бобровый воротник, он стал на середину палаты и с чувством прочёл:
Полки обнищавшие, Иисусе, вопиют к тебе,
Речение сие милостивное приими, Владыка, в слух себе.
Еже на нас вооружаются коварством сего света,
Всегда избави, Господи, нас от их злаго совета.
Иван читал, но "архиереи и послы" через минуту начали позёвывать. Царь поднял руку.:
– Ты прав, Иван Андреевич, – сказал царь. – И впрямь – стих твой соответствует всем нормам и даже европейского стихосложения. Его можно легко перевести на любой язык. Ты достоин славы первого русского поэта. Но давай теперь послушаем песнопевца царя Василия.
И вышел на средину зала Евстратий. Не снимая скуфейки, он полузапел, полузагнусавил:
Богови – Богу, свету от света,
В слоге ли, в слове – лету от лета.
Воспевание и слава, на честь поклонение,
Величальная держава на благодарение...
Странное дело – за благозвучанием стиха исчезла гнусавость чтеца, и никто не зевал. А когда Евстратий дочитал и склонил в почтении голову – в Грановитой палате, первый раз в её истории, раздались рукоплескания.
Русская публика аплодировала, на немецкий манер, русскому поэту.
Приговор был: первый поэт России – Евстратий. И посему быть ему царским стихотворцем с жалованием и титлованием.
Но Евстратий ещё раз низко поклонился царю:
– Сердце моё преисполнено благодарности. Но дозволь, государь, сходить мне ещё раз в Киев, ко святой Софии. Иначе это же сердце высохнет от бескровья, и ты оставишь Россию без первого поэта.
Засмеялся царь и подивился мудрости Евстратия. Он не стал держать поэта. Как отринул от себя и Хворостинина, уже через месяц замеченного в стане князя Пожарского. Иван Хворостинин и стал первым стихотворцем Русского ополчения.
А Евстратий как вышел из Грановитой палаты – и как в воду канул. Не появился он ни в Донском монастыре, ни в Киеве. Смутное время втянуло его в кровавый водоворот и убило. На Руси так повелось: в смутные времена первыми погибают поэты. Хотя...
...спустя много лет кравчий царя Михаила Федоровича Иван Андреевич Хворостинин приезжал в рыбацкую деревушку на озере Неро. Он привёз с собой большой дубовый крест, который и водрузил на безымянную сельскую могилу. Крест ещё двести лет назад видели там пленные наполеоновские солдаты и запомнили надпись на нем кириллицей и латиницей "Евстратий".
"Eustraty".
№78 дата публикации: 01.06.2019
Комментарии: feedback
Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore
Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...
Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru
copyright © грани эпохи 2000 - 2020