Александр Удачин

 

Алмазный венец Валентина Катаева

Часть 1, 2, 3

Теперь из всей нашей странной республики гениев, пророков, подлинных поэтов и посредственных стихотворцев, ремесленников и неудачников остался, кажется, я один. Почти все ушли в страну вечной весны, откуда нет возврата.

Валентин Катаев

 

Портреты, лиц «не общего выражения»

1. «Соратник». Николай Николаевич Асеев

Википедия: «Никола́й Никола́евич Асе́ев (10 июля 1889, Льгов, Курская губерния, Российская империя – 16 июля 1963, Москва, СССР) – русский советский поэт, переводчик и сценарист, деятель русского футуризма. Член союза «председателей земного шара». Лауреат Сталинской премии первой степени (1941)».

«Во дворе Вхутемаса, в другом скучном, голом, кирпичном корпусе, на седьмом этаже, под самой крышей жил со своей красавицей женой Ладой бывший соратник и друг Мулата по издательству «Центрифуга», а ныне друг и соратник Командора – замечательный поэт, о котором Командор писал: «…есть у нас ещё Асеев Колька. Этот может. Хватка у него моя. Но ведь надо заработать сколько! Маленькая, но семья».

«Соратник, крупный поэт, был, кажется единственным из всех лефов, признававшим меня. Он настолько верил в меня, как в поэта, что даже сердился, когда я брался за прозу. На одной из своих книжек он сделал мне такую надпись: большими буквами сверху стояло слово ПОЭТУ, дальше было моё имя и потом: «с враждой за его отход от поэзии к «всерьёз и надолго» прозе, любящий его искренне – такой-то».

«Может быть, он был мой самый настоящий, верный друг. Но он был гораздо старше меня как по возрасту, так и по литературному положению, и его дружба со мною имела, скорее, характер покровительства, что ещё Пушкин назвал «иль покровительства позор».

«Тогда ладно, – сказал Королевич, – не хочешь вести меня к Командору, так веди меня к его Соратнику, а уж он меня наверняка подружит с самим. Соратник у него первый друг. А Соратник тебя любит, я знаю, ты с ним дружишь, он считает тебя хорошим поэтом.

Королевич льстиво и в то же время издевательски поглядывал мне в лицо всё ещё хмельными глазами и поцеловал меня в губы. Мы были с Соратником действительно в самых дружеских отношениях, и я сказал Королевичу: «Ну, что ж, к Соратнику я тебя как-нибудь сведу». Но надо было знать характер Королевича.

«Веди меня сейчас же. Я знаю, это отсюда два шага. Ты дал мне слово». «Лучше как-нибудь на днях». «Веди сейчас же, а то на всю жизнь поссоримся». Это был как бы разговор двух мальчишек».

«Не следует забывать, что Соратник и Мулат были близкими друзьями и оба начинали в «Центрифуге» С. Боброва. Теперь же оказалось, что всё забыто, и Королевича принимали с распростёртыми объятьями, а я оставался в тени как человек в доме свой».

 

 

 

2. «Будетлянин». Велимир Владимирович Хлебников

Википедия: «Велими́р Хле́бников (в прижизненных изданиях также Велемір, Велемир, настоящее имя Виктор Владимирович Хлебников; 9 ноября 1885 – 28 июня 1922 – русский поэт и прозаик, один из крупнейших деятелей русского авангарда. Входил в число основоположников русского футуризма; реформатор поэтического языка, экспериментатор в области словотворчества и зауми, «председатель земного шара». Высшую оценку Хлебникову дал знавший его лично Роман Якобсон: «Был он, коротко говоря, наибольшим мировым поэтом нынешнего <двадцатого> века…»

«Во дворе Вхутемаса, куда можно было проникнуть с Мясницкой через длинную тёмную трубу подворотни, было, кажется, два или три высоких кирпичных нештукатуреных корпуса. В одном из них находились мастерские молодых художников. Здесь же в нетопленной комнате существовал как некое допотопное животное – мамонт! – великий поэт, председатель земного шара, Будетлянин, странный гибрид панславизма и Октябрьской революции, писавший гениальные поэмы на малопонятном древнерусском языке, на клочках бумаги, которые без всякого порядка засовывал в наволочку, и если иногда выходил из дома, то нёс с собой эту наволочку, набитую стихами, прижимая её к груди».

 

«Теперь трудно поверить, но в моей комнате вместе со мной в течении нескольких дней на диване ночевал великий поэт Будетлянин, председатель земного шара. Здесь он, голодный и лохматый, с лицом немолодого уездного землемера или ветеринара, беспорядочно читал свои странные стихи из обрывков, в которых нет-нет, да и вспыхивала неслыханной красоты алмазная строчка, например: «…деньгою серебряных глаз дорогá» –при изображении цыганки.

Или:

 

 

Или же совсем великое!

 

 

Многие из нас именно так моделировали эпоху».

«Председатель земного шара не выражал никакого неудовольствия своим нищенским положением. Он благостно улыбался как немного подвыпивший священнослужитель, и читал, читал, читал стихи, вытаскивая их из наволочки, которую всюду носил с собой, словно эти обрывки бумаги, исписанные детским почерком, были бочоночками лото. Он показывал мне свои «доски судьбы» – большие листы, где были напечатаны математические непонятные формулы и хронологические выкладки, предсказывающие судьбы человечества. Говорят, он предсказал Первую мировую войну и Октябрьскую революцию…

Несомненно, он был сумасшедшим. Но ведь и Магомед был сумасшедшим. Все гении более или менее сумасшедшие».

«Я был взбешён, что его не издают, и решил повести Будетлянина вместе с его наволочной, набитой стихами, прямо в Государственное издательство».

«Потом до Москвы дошла весть, что он умер где-то в глубине России, по которой с котомкой и посохом странствовал вместе со своим другом, неким художником. Потом уже стало известно, что оба они пешком брели по дорогам родной, милой их сердцу русской земли, по её городам и весям, ночевали, где Бог послал, иногда под скупыми северными созвездиями, питались подаянием. Сперва простудился и заболел воспалением лёгких художник. Он очень боялся умереть без покаяния. Будетлянин его утешал: «Не бойся умереть среди родных просторов. Тебя отпоют ветра. Художник выздоровел, но умер сам Будетлянин, председатель земного шара. И его «отпели ветра».

 

 

3. Друг. Илья Арнольдович Ильф

Википедия: «Илья́ Арно́льдович Ильф (при рождении Иехи́ел-Лейб Арьевич Фа́йнзильберг (15 октября 1897 года, Одесса – 13 апреля 1937 года, Москва) – русский советский писатель, драматург и сценарист, фотограф, журналист. Значительная часть художественной прозы была написана Ильфом в соавторстве с Евгением Петровым, в том числе романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», книга «Одноэтажная Америка», ряд киносценариев, повести, очерки, водевили. Произведения Ильфа и Петрова были переведены на десятки языков мира, выдержали большое количество переизданий, неоднократно экранизировались и инсценировались».

«Но в «Гудке» произошло ещё одно чудо».

«В числе молодых, приехавших с юга за славой, оказался наш общий друг, человек во многих отношениях замечательный. Он был до кончиков ногтей продуктом западной, главным образом французской культуры, её новейшего искусства – живописи, скульптуры, поэзии.

…Он одевался как все мы: во что Бог послал. И, тем не менее, он явно выделялся. Он дружил с Наследником (так мы назовём одного из нашей литературной компании), который и привёл его к нам в агитотдел ОдукРосты, а потом и в так называемый коллектив поэтов, где он (назовём его просто Друг), хотя большей частью и молчаливо, но весьма неравнодушно, принимал участие в наших литературных спорах».

«Мы полюбили его, но никак не могли определить кто же он такой: поэт, прозаик, памфлетист, сатирик? Тогда ещё не существовало понятия эссеист».

«В нём чувствовался острый критический ум, тонкий вкус, и втайне мы его побаивались, хотя свои язвительные суждения он высказывал чрезвычайно редко, в форме коротких замечаний «с места», всегда очень верных, оригинальных и зачастую убийственных. Ему был свойственен афористический стиль».

«Можете себе представить, каких трудов стоило устроить его на работу в Москве. О печатании его произведений не могло быть и речи. Пришлось порядочно повозиться, прежде чем мне не пришла на первый взгляд безумная идея повести его наниматься в «Гудок».

«По странному стечению обстоятельств в «Гудке» собралась компания молодых литераторов, которые впоследствии стали, смею сказать, знаменитыми писателями, авторами таких произведений, как «Белая гвардия», «Дни Турбиных», «Три толстяка», «Зависть», «Двенадцать стульев», «Роковые яйца», «Дьяволиада», «Растратчики», «Мастер и Маргарита» и много, много других.

«Вы меня великодушно извините, – обратился ответственный секретарь к Другу, которого я привёл к нему, – но как у Вас насчёт правописания? Умеете ли Вы изложить свою мысль грамотно? Лицо Друга покрылось пятнами. Он был очень самолюбив. Но он сдержался и ответил, прищурившись: «В принципе пишу без грамматических ошибок». Тогда мы берём Вас правщиком, – сказал Август. Другу вручили пачку писем, вкривь и вкось исписанные чернильным карандашом. Друг отнёсся к этим неразборчивым каракулям чрезвычайно серьёзно. Он уважал рабочий класс, невиновный в своей безграмотности – наследии дореволюционного прошлого».

«Это была маленькая газетная революция…

Создатель же этого новаторского газетного стиля так и остался в этой области неизвестным, хотя через несколько лет в соавторстве с моим братишкой снискал мировую известность, о чём своевременно будут рассказано».

 

 

4. «Синеглазый». Михаил Афанасьевич Булгаков

Википедия: «Михаи́л Афана́сьевич Булга́ков (15 мая 1891, Киев, Российская империя – 10 марта 1940, Москва, СССР) – русский писатель советского периода, драматург, театральный режиссёр и актёр. Автор романов, повестей, рассказов, пьес, киносценариев и множества фельетонов в 1920-е годы. Известные произведения Булгакова: «Собачье сердце», «Записки юного врача», «Театральный роман», «Белая гвардия», «Роковые яйца», «Дьяволиада», «Иван Васильевич» и роман, принёсший писателю мировую известность, – «Мастер и Маргарита», который был несколько раз экранизирован как в России, так и в других странах.

«Синеглазый же, наоборот, был весьма консервативен, глубоко уважал все признанные дореволюционные авторитеты, терпеть не мог Командора, Мейерхольда и Татлина и никогда не позволял себе, как любил выражаться Ключик, «колебать мировые струны». А мы эти самые мировые струны колебали беспрерывно, низвергали авторитеты, не считались ни с какими общепринятыми истинами, что весьма коробило Синеглазого, и он строго нас за это отчитывал, что, впрочем, не мешало нашей дружбе».

«В нём было что-то неуловимо провинциальное».

«…Он любил поучать – в нём было заложено нечто менторское. Создавалось впечатление, что лишь одному ему открыты высшие истины не только искусства, но и вообще человеческой жизни. Он принадлежал к тому довольно распространённому типу людей, никогда ни в чём не сомневающихся, которые живут по незыблемым, раз навсегда установленным правилам. Его моральный кодекс как бы безоговорочно включал в себя все заповеди Ветхого и Нового Заветов».

«Несмотря на всё несходство наших взглядов на жизнь, нас сблизила с Синеглазым страстная любовь к Гоголю, которого мы, как южане, считали своим, полтавским, даже как бы отчасти родственником, а так же повальное увлечение Гофманом. Эти два магических Г – Гофман и Гоголь – стали нашими кумирами. Все явления действительности предстали перед нами как бы сквозь магический кристалл гоголевско-гофмановской фантазии».

«…Он не был особенно ярко-синеглазым. Синева его глаз казалась несколько выцветшей, и лишь изредка в ней вспыхивали дьявольские огоньки горящей серы, что придавало его умному лицу нечто сатанинское».

«Синеглазый вообще был склонен к общению со злыми духами, порождениями ада. Ненависть наша к НЭПу была так велика, что однажды мы с Синеглазым решили издавать юмористический журнал вроде «Сатирикона». Синеглазый дал журналу название «Ревизор».

«Он вообще был большой поклонник оперы. Его любимой оперой был «Фауст». Он даже слегка наигрывал в обращении с нами оперного Мефистофеля, иногда грустно напевал: «Я за сестру тебя молю», что я относил на свой счёт».

 

Продолжение следует

 

 

---

№94 дата публикации: 01.06.2023

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore