Грани Эпохи

этико-философский журнал №86 / Лето 2021

Читателям Содержание Архив Выход

Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Черти на магнитной тяге

 

 

А

Последними из Верхососенска уходили дойчмейстеры. Матёрые вояки, числом в две дюжины. До того они сутки сдерживали передовые отряды генерала Голикова, наступавшие через лес от Будённовска. Дойчмейстеры дали время мадьярам и венграм бежать из села вполне организованно и сами отступили к Новому Осколу боевым порядком и почти без потерь.

Стоял январь 1943 года.

 

Б

Завязка этой истории началась лет восемь назад, когда я столкнулся с несправедливостью к участнице войны, сестре Героя Советского Союза Михаила Котова – Марии Семёновне Котовой. Я навестил её в родовой столбяной избушке в два окошка на улицу. Сидела старая женщина за пустым скоблёным столом, на котором стояла только плошка с куском варёной свёклы. А рядом лежала раскрытая коробочка с новенькой юбилейной медалью. Марии Семеновне медаль часом раньше вручил сельский глава. Вручить – вручил, а на собрание ветеранов в Дом культуры не пригласил.

– А меня никогда не зовут, – отмахнулась фронтовичка. – Ждут, когда помру. Тайна у меня на властей припасена, так они шестьдесят лет трясутся. Боятся – проболтаюсь.

И мне она свою тайну поведала. Если кому интересно – я отсылаю вас к своей маленькой повести «Саваоф, или Соломенный остров». А сейчас возвращаюсь к нынешнему сюжету:

– Немцы – те в школе стояли. Немного – человек двадцать – двадцать пять. С ними две женщины. Нас, людей, не трогали. Мы и не знали, чем они занимались. Изредка протарахтят на мотоциклетках к Западной роще, на аэродром, а потом обратно – и вся их оккупация. Мама, да и все мы, немцев чертями звали. За то, что одеты в чёрное и сельчан совсем не замечают. Как будто в пустой деревне жили. Голышом на мороз выскакивали, или окна в школе распахнут, и радио на всю улицу включут с музыкой.

Мария Семёновна перебирает на коленях узловатые пальцы и продолжает:

– А вот мадьяры по хатам стояли – те звери. Тянули у людей всё живым и мёртвым. Ребёнка для них ударить – как щенка. Под ихнее Рождество – самый жгучий декабрь – заставили нас, подростков, воду им в баню таскать. Под баню колхозную молоканку приспособили, вшей там выжигали. Я тогда и поморозила руки до костей, слегла с лёгошной. А у тётки Тани Теленьковой Варя была, дочка. Так та умерла.

У них корова Гуля, много молока давала. Так повадился к тётке Тане немец, самый главный у них. Назвался Отверкиным. По кувшину молока выдувал. Но всегда рассчитывался плиткой шоколада. Как-то мадьяры увели корову, так немец страшно на них кричал. Вернули Теленьковым Гулю. С той поры, как только мадьяры совались на подворье, она грозилась:

– Вот щас позову господина Отверкина!

И мадьяры враз исчезали.

Мне уже шестнадцать лет исполнилось. Матушка привела фельдшера, Антона Стефановича. Он был пленный словак, ещё с Империалистической войны. Прижился в селе, его все уважали. Фельдшер назвал лекарство – да где ж его взять в нашем Верхососенске? У нас и по мирному времени-то всё больше травками пользовались, а тут – война. «Впрочем, – сказал Антон Стефанович, – у мадьяр такого лекарства нету. Разве что у немцев».

И мама пошла к чертям. И привела с собой женщину с железными погончиками и холодной костяной трубкой. Женщина ощупала меня до синяков железными пальцами и оставила на столе железную коробочку с порошками.

Так я и поправилась. А в январе пришли наши. Весной меня взяли на окопы, а оттуда попала я на курсы военных топографов. Всю Европу прошла, в Германии была. Честно скажу – хотела найти ту докторшу, спасибо сказать. Да война всё так перемесила, что и не поймёшь – где победители, где побеждённые. Где добро, где зло – кто знает? Сижу вот тут, с орденами, забытая. А тот чёрт Отверкин, может, сейчас в большой чести у себя где-нибудь в Гамбурге. Да вот, – спохватилась Марья Семёновна, – Вы поспрашайте у Василия Степановича Дитяткова, он с ними воевал уже после оккупации.

– -С кем – с ними? – не понял я.

– Так с чертями же! Они ж возвращались в Верхососенск летом сорок третьего года, как раз в разгар боёв под Белгородом.

 

В

Газета «Коммуна», 11 июля 1940 года. «СЕЛЬСКИЙ АЭРОДРОМ. В Будённовском районе с начала этого месяца действует новый аэродром, способный принимать на свою грунтовую полосу даже военные самолёты и гражданские борты. Используется он как место дислокации подразделения сельскохозяйственной авиации, обслуживающего несколько западных районов нашей области. Аэродром оборудован всей современной навигационной инфраструктурой и имеет громадный ангар для ремонта и обслуживания самолётов. На открытии аэродрома побывали Герой Советского Союза М. В. Водопьянов и председатель профсоюза лётных работников С. И. Тупикин. Почётные гости отметили возможность использования колхозного аэродрома в учебных целях для подготовки лётных кадров через систему ОСОАВИАХИМ».

 

Г

Пехотного капитана Григория Ивановича Скокова комиссовали по ранению в конце апреля. А Первого Мая он, с инвалидной палочкой на резиновой пятке, появился на сельской площади. Здесь готовилась праздничная демонстрация.

Верхососенск медленно возвращался к мирной жизни. У длинного лубяного корыта, рядом с правлением колхоза, лизали куски соли ленивые волы – в упряжках, неуклюже выворачивая шеи через ярма. Колхозная полуторка, без пассажирской дверки, качалась взад-вперёд посередине громадной лужи. Со столба, на плохом контакте, прорывалась вездесущая «Катюша». Бабы и подростки, почти во рванье, становились под столбом в праздничную колонну.

Председатель сельсовета, фронтовик Трифонович, с изуродованным лицом и двумя орденами «Славы» на стиранной гимнастёрке, обнял Скокова:

– Рад, рад. Не увечью твоему, понятно, а тому, что на одного мужика в селе теперь больше. Председателем колхоза выберем.

Скоков осторожно выкарабкался из председательских объятий и студил его пыл:

– Не получится, Трифонович. Я по дороге заглянул в военкомат, стал на учёт. Так меня назначили старшим команды призывников. Будем собирать брошенное оружие по округе. Много тут такого добра от фронта осталось?

– Да уж осталось!.. Пацанам пальцы отрывает чуть не каждый день. А тут ещё чёртов аэродром! Как опечатали его военные в январе, так туда будто магнитом людей тянет. Чёрт его знает – что там немцы после себя заминировали?

– Вот и проверим! – Скоков перекинул палочку в левую руку; правой подхватил фибровый офицерский чемоданчик: – Мои-то живы?

– Да куда они денутся! Ступай, Григорий Иванович. А я – на трибуну. Чай – Первомай у нас, назло всем врагам!

 

Д

«И тогда бог Ру(д)ра ударил по Земле железным посохом. И где опускал он посох, там становилась земля железом, и название местность получало железное, с частью имени Ру(д)ры: Урал, Курск, Рур, Таганий Ру(о)г, Кривый Ру(о)г,и всем язЫкам указал они именовать железо – феррум, и молниям небесным бить в железные места обережения иных мест ради (Младшая Эдда)».

 

Е

– Мои пра-прадеды пришли на Белгородскую засечную черту из города Данкова. Оттуда принесли они фамильную страсть к пчеловодству. Сколько помню – в нашем роду никто от пчелиного жала не страдает. Накиньте, накиньте сеточку от греха. Вот, смотрите – круглые ульи. Я нарочно в Москву ездил, на пасеке самого Юрия Михайловича Лужкова их приобрел. Хозяин бесплатно дал! Внедряй, говорит, Василий Степанович, новую забытую методу.

У Дитяткова на окраине Нового Оскола – большое подворье. Замечательный ухоженный сад, дорожки среди газонов. Сразу видно – хозяин.

Ем мёд, прихлёбывая его холодным кипятком. Хозяин садится в плетёное кресло напротив.

– Как же – помню. Да он, Скоков-то, похоронен тут, в Новом Осколе. Последние годы доживал тут у дочери. У меня часто бывал. Сиживал в той качалке, где и Вы сейчас… Да, было время.

Мне весной сорок третьего только исполнилось пятнадцать. А тем, кто был всего на год старше, пришли повестки. Ребята того призыва почти все попали на Дальний Восток.

Но военная чаша не минула и нас. Восьмого марта два десятка верхососенских пацанов 1927 года рождения тоже вызвали в военкомат. И там из нас сформировали команду по сбору и сдаче в сельсовет оставленного на полях сражений и припрятанного у населения оружия. Командиром поначалу назначили морячка-мичмана из райцентра. Морячок оказался запойным, и до самого мая мы почти ничего не сделали.

А в мае нам назначили капитана Скокова. Ну – доложу я вам – зверем поначалу показался! Гонял нас, босых, по прошлогодним бурьянам и стреляным гильзам, по ночам тревоги объявлял. Чего ещё удумал – каждому велел вооружиться деревянной винтовкой. Представляете – кругом настоящих стволов сколько угодно – а он деревяшки нам навязал. Дескать – до настоящего оружия ещё не доросли.

Ну – мы притерпелись постепенно. И всё просили Григория Ивановича наведаться на заброшенный аэродром. На Троицу, помню, дождик прошёл, пыль прибил. Капитан говорит: идём к аэродрому – туда свежие следы тянутся – вдруг диверсант? Ну – пошли.

Там за весну всё высокой травой заросло, след в ней потерялся. Да он и не след вовсе, а так – полосой дождя пыль прибило.

Подошли к двери ангара. Громадные створки, метров семь в высоту. А по ним – двухметровая красная надпись на русском языке: «ХО ЛЕ РА». И – выше – белый череп над скрещенными костями.

Мы и вернулись ни с чем.

– А что в этих ангарах было при немце? – спрашиваю.

– Да кто ж его знает! До войны там часто самолёты садились на полосу. Но близко никого не пускали – по краю стояли вышки с красноармейцами. Как-то в сентябре – уже война шла, в сорок первом – над ангаром появлялся дирижабль. Дня три висел. Потом уплыл очень тяжело. Видать – гружёный.

Немцы пришли – сразу обнесли аэродром колючей проволокой. Черти из дойчмейстеров там то ли охранниками были, то ли мастерами какими… Потом над ангаром начали возводить цилиндрическую надстройку. На селе говорили – немцы церковь строют. Но они на цоколь купола не поставили, а подняли высоченный железный штырь. Вроде громоотвода или антенны.

А потом на дальнем выгоне огородили громадную площадку и нагнали на неё наших военнопленных. Там появились бараки, задымили какие-то печи. Но нам, пацанам, было интересно – что пленные строят на самом аэродроме? Их туда загоняли партиями каждый день, без выходных.

Совсем интересно стало, когда от Западной рощи, прямо по гребню старинного вала Засечной черты, пленные начали строить железную дорогу. Судя по всему, немцы решили связать ниткой Новый Оскол и стройку на колхозном аэродроме.

А в октябре, на Покров, уже в сумерках, случилось чудо. На виду всего села над аэродромом поднялся громадный жёлтый шар. Он уходил в небо очень медленно, и когда стал совсем маленьким, взорвался ярким оранжевым огнём. Гром небесный сотряс землю и задребезжал стёклами во всех наших хатах. От шара, от взрыва, словно выброшенный им, ушёл в небо и совсем исчез непонятный чёрный штырь, карандаш, палец…

В тот вечер у наших чертей был явный праздник. Немцы пели в школьной беседке, потом долго стреляли в ночное небо разноцветным ракетами и на огни эти залетел даже наш самолёт, спросивший несколько бомб, безвредно упавших на пустой выгон.

Потом каждый четверг немцы стали запускать свои шары. Видать, дело это было нелёгким, потому что наши черти уже не праздновали, а еле таскали ноги от усталости.

После Нового Года остановились работы на железной дороге, как-то незаметно рассосался и исчез концентрационный лагерь рядом с аэродромом. На Крещение, помнится, в последний раз от ангара взлетел шар. Да не один, а четыре, один за одним. Как будто немцы избавлялись от запасов.

В последних числах января наша разведка выскочила на окраину села. Мадьяры побежали. Они драпали на лошадях, машинах, пешком. Негодяи изымали у людей салазки и заставляли вести себя в сторону Нового Оскола. Попался и я. Дюжий дядька в украденном полушубке уселся в наши санки и велел мне тащить себя вдоль по насыпи неудавшейся железной дороги. Рядом такой же подлец ехал на Ванюшке-Свистке. Ванюшка был дурачок: в детстве навсегда испугался паровозного крика над головой. Так вот он упал на коленки, а мадьяр выстрелил ему в голову. Потом мадьяр схватил меня за плечо, но мой седок оттолкнул нахала. Пока они выясняли отношения, я кубарем скатился и утёк.

Так вот немцы тогда весь световой день держали Красную Армию. А потом, как говорили, отошли к аэродрому, и то ли заразили его холерой, то ли заминировали. Когда пришли наши, им было не до разминирования. Опечатали ангар и строения – и ушли на запад.

А нам оставили загадку.

И вот так вся босая гвардия капитана Скокова оказалась у громадных ворот аэродромного ангара.

 

Ж

«Особенно богаты железными рудами Коробкинское, Погромецкое, Верхососенское месторождения. Причём, о последнем можно говорить, как об отдельной магнитной аномалии».

(География Белгородской обл. Белгородское кн. изд. 1960 г).

 

З

Для увязки повествования не хватало звена. Мне нужен был человек или документ, близкий к событиям на старом колхозном аэродроме. Возможно, в немецких бумагах и сегодня можно что-то найти. Немцы – они учёт знают.

Но ведь проводился государственный учёт состояния народного хозяйства после оккупации и у нас. Повсеместно составлялись комиссии по учёту ущерба, нанесённого захватчиками нашим городам и весям.

И вот я закапываюсь в фонды бывшего Партархива. Ныне это – Архив Современной истории Воронежской области.

И точно. Есть! После ряда согласований и разрешений мне выдают «Протоколы Будённовской районной комиссии по выявлению зверств фашистских оккупантов и причинённого ущерба народному хозяйству района». Удивительно то, что этот важнейший документ написан вручную прямо поверх печатного текста районной газеты «Ленинское знамя». Ну – не оказалось под рукой у комиссии чистой бумаги. Что нашли – на том и запротоколировали.

И вот раздел: «По Верхососенскому сельскому совету»… Ага, угнано жителей, уничтожено скота, сожжено строений… Вот: «Осмотрены территория и строения бывшего аэродрома колхоза «16-й Октябрь»… Ангар представляет из себя помещение с подвешенным к надстроенному куполу массивным маятником Фуко. На стенах вывешены диаграммы непонятного назначения, пульты отключенных радиосигналов… Всё внутреннее наполнение ангара опечатывается представителем органов СМЕРШ лейтенантом Ковтуновым А. В. Так же опечатываются ворота с сохранением на них надписи «Холера»… В трёхстах метрах от ангара находится вновь возведённое деревянное строение из одного этажа. Внутри электрическая лаборатория непонятного назначения. На полу лежит лист документа на немецком языке. Подпись под ним: гауптман фон Вёртке (fon Woptke). Под строением – бункер со стенами из чёрного графита. Бункер залит полузастывшей массой коричневого цвета. В массе и вокруг строения лежат несколько полуистлевших тел в остатках красноармейской формы. Строение опечатано представителем СМЕРШ».

 

И

– Василий Степанович, медок у вас душист. Небось – в Верхососне держите дачку на фамильном подворье?

– Ещё лет десять назад держал. Сейчас уже силы не те. Да и корней в селе не осталось – не зачем туда ездить. Разве душу растревожить воспоминаниями…

– Вот и я о Ваших воспоминаниях. Сейчас ведь на месте бывшего аэродрома находится комплекс по откорму поросят.

– Да. Но ещё в семидесятых годах стоял подремонтированный ангар. Потому что аэродром служил: кукурузники с него взлетали, обрабатывали посевы. И язык от маятника Фуко – такая круглая юла, центнера на три, валялась у лесополосы. Уже в перестройку, когда металлолом стал доходным делом, кто-то его уволок. А на месте главного поста сейчас озеро…

– Так Западное озеро – это на месте бункера?!

– Ну да. Там ещё и сейчас можно куски графита найти. И чёрный осадок на дне. И ещё арматурины торчат из берегов. Там много дурачков пострадало, купаючись.

– Так зачем взорвали-то? Вдруг там научная или технологическая загадка!

– Так немцы и взорвали.

– Но как? Их же от Белгорода попёрли безостановочно!

– Так я и говорю. Нас под деревянным ружьём у капитана Скокова два десятка голов. Июльская ночь с зарницами, короткая. Капитан по тревоге нас собрал на выгоне. Это как раз между крайним домом и видом на ангар. Босыми пятками постукиваем, зеваем. Спать охота. А капитан про уставы втюхивает.

А потом – самолёт загудел. Глядим – от заката. Через пять минут – купола развернулись в небе. Начали считать – больше десяти. К земле всё ближе, летят прямо на аэродром. Капитан наш стянул портупею потуже и командует:

– Отряду занять оборону у ворот ангара. Дистанция между бойцами – пять метров!

А кому занимать? Босякам с досками. А у капитана только палка-посох.

Бежим к аэродрому, сопим. А парашютисты уже там. Скрылись в ангаре, ушли к строению управления.

На автомате команду выполнили. Залегли. А тут и немцы – прямо перед нами.

Заря уже занялась, их хорошо видно. Те самые черти, что в оккупацию в школе стояли. Нагло идут, у каждого в руках по коробке. Четверо несут что-то вроде носилок. На них какая-то тушка или болванка. Тяжёлая, у носильщиков ноги подгибаются.

А нам что делать? Винтовки выставили, а головы в землю уткнули. Капитан как гаркнет:

– Хонде хох!

Хоть бы кто из немцев дрогнул. Как шли, так и идут. Прямо мимо нас, к селу. Капитан опять

кричит:

– Рота, к бою!

Я от страха поднял голову и от него же начал умирать. Потому что от немцев отделились вдоль нашей цепи, двое, с обоих краёв, и начали стрелять одиночными. Скоро подошла и моя очередь.

Выстрел над плечом показался небесным обвалом. На какое-то время я потерял себя. Очнулся от того, что Скоков трясёт за плечо:

– Жив? Беги в сельсовет к телефону, звони в комендатуру! Им нельзя дать уйти.

А я гляжу – а мои пацаны лежат и еле шевелятся. И возле каждого – деревянная винтовка с расколотым выстрелом прикладом. Это немцы так нас унизили. Не постреляли сопляков, а навек припугнули. А капитанову палку просто переломил фашист через колено.

Скоков посчитал, что немцы станут уходить на запад, к фронту. Потому и послал меня в село, на восток.

Но немцы тоже пошли в село. Я, бегущий налегке, скатился по другому боку косогора и скоро оказался на сельской улице.

Над трубами уже стояли соломенные дымы, бабы доили коров перед выгоном в стадо. Я выбил стекло сельсовета, снял телефонную трубку.

Телефон не работал. Тогда я побежал в конюшню и растолкал сторожа. Долго боролся с ним, стараясь вырвать верховую лошадку. Так и сел на неё без седла, накинув веревочную узду. Лошадка упиралась, и я ещё управил ею на улицу.

И увидел, что опоздал. Немцы уже были тут. Больше того, они вывели из колхозной конюшни самого сытого коня, впрягли его в телегу и уложили на солому свою тушку, или чурку. Я ещё проскакал некоторое расстояние, и спрыгнул на землю у растерянной тётки Татьяны Теленьковой. Она квадратными от страха глазами глядела не столько на смертельную кавалькаду, сколько на одного немца. Тот внезапно отклонился от отряда и подошёл к нам. Он снял с кола в заборе пустой кувшин и сказал на неверном русском:

– Молко…

Тётка Татьяна подняла от ноги ведро с только что надоенным парным молоком и налила кувшин. Немец выпил, чистым рушником отсюда же, с плетня, отёр губы и подал женщине плитку шоколада:

– Данке.

Похлопал меня по щеке, сказал «Гут», и присоединился к отряду.

Тётка Татьяна ещё с полминуты простояла копной, а потом села прямо юбками в пыль:

– Отверкин…

И немцы, вопреки здравому смыслу, ушли в лес, прямо на восток. Туда надо было и мне, на единственную дорогу в райцентр. Но тут на аэродроме так гукнуло, что было поднявшаяся тётка опять оказалась на земле. Громадное, в полнеба, зарево занялось над аэродромом. Я кинулся назад, к ребятам. Оказалось – они успели уйти, никто не пострадал. Но когда рассеялись дым и пыль, то на ангаре уже не было цилиндрической надстройки, гигантские створки ворот валялись искорёженные в сотне метров.

На месте домика пульта управления зияла многометровая яма. На наших глазах она наполнялась водой.

Теперь там озеро Западное.

 

К

Я ничего не утверждаю, ибо сам многого не понял. Из всего рассказанного я вынес лишь то убеждение, что немцы смогли использовать местную магнитную аномалию в каких-то прикладных научных целях. Зачем-то им нужна была именно Верхососенская железорудная плита. Может быть – отгадка вот в этих строках: «Физики Третьего Рейха смогли разгадать способы левитации древней Гипербореи, когда перемещение в пространстве грузов любой тяжести и выход за пределы земного тяготения совершалось по силовым линиям магнитного спектра Земли. Очевидно, что железорудные месторождения являлись узлами спектра, чем-то вроде нынешних транспортных центров. Перед современной наукой только вырисовываются задачи, ответы на которые, возможно, были получены ещё в середине ХХ века (Эниология, М., 2007 г).

 

 


№66 дата публикации: 01.06.2016

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020