Грани Эпохи

этико-философский журнал №85 / Весна 2021

Читателям Содержание Архив Выход

Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Коршуны Беловодья

Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна.

Николай Языков

 

Капрал Калистрат Косинов вернулся в родное Быково с одной ногой и медалью за викторию над поганым Емелькой Пугачёвым. Дa ещё маленькую иконку нательную имел старый вояка, подаренную ему в лазарете отцом Онуфрием. И пистоль с надраенным стволом – приз от самого господина полковника Рылеева – за голенищем единственного сапога торчал. А этот самый поп Онуфрий и настроил Калистрата на дальнюю дорогу, куда решился пуститься старый солдат после отпуска.

Дома, как водится, и слёзы были, и самодельное хмельное. Жена Марфа держалась настороженно, всё прикрывала собою востроглазого мальца, прижитого невесть от кого за время десятилетней отлучки мужа.

– Ты, Калистратушка, на бабу не гневись, – поучал его отец, крепкий старик Фома Аверьянович, подливая в стакан, – душа ить живая, невтерпёж, видать, стало.

Калистрат пил, но под столом сжимал кулаки: грешил он на родимого батю в этом деле. И от того ещё больше утверждался в мысли о дальней дороге. А тут ещё дружок со службы вернулся, Игнасий Голята. Тоже калека: бунташные башкирцы ему глаз вышибли. Сидели отставники, обнявшись, за дубовым столом, тянули хмельное и солдатскую песню:

 

Судил тут граф Панин вора Пугачёва:

«Скажи мне, Пугаченька, Емельян Иванович,

Много ли перевешал князей да боярей?»

«Перевешал вашей братии семисот семи тысяч,

Спасибо тебе, Панин, что ты не попался!»

 

И поведал Калистрат дружку Голяте небывалый сказ. Будто слышал он в лазарете от отца Онуфрия, что за морем-окияном есть землица, где живут русские люди, а правит ими не царь-государь, а православный патриарх. Именуется та земля Беловодьем, и живут там люди в добре и достатке. Всяк крестьянин имеет вдоволь и пашни, и скота всякого, и промеж людей там одна любовь. Не бывает в Беловодье бунтов и войн, не становятся там хлеборобы под ружьё, а жёны их (свирепо глянул на Марфу) блюдут мужнюю честь пуще глазу.

И дорогу отец Онуфрий к тому Беловодью, иначе – Опоньскому царству, поведал. И при таком жизненном раскладе нет у Калистрата иного пути, как в тую далёкую страну православного патриарха.

Изо дня в день твердил это Калистрат, и Игнасий согласился. Холостой, безлошадный – что ему? А Калистрату отец говорил:

– Ну, куда вы двое о трёх ногах и в три глаза? До Коротояка али Воронежа ещё доковыляете, а дальше? Хозяйство у нас крепкое, жена у тебя в самом соку – оставайся да живи!

Но уговаривал отец как-то вяло, а Марфа и вовсе молчала. Угрюмый капрал набил вещами походный ранец, опробовал под мышкой высокий посох:

– Ну, не поминайте лихом. Коли доберусь до Опоньского царства – дам знать с оказией. Коли нет – запишите меня через год в поминальнике за упокой души.

Поклонился отцу, жене, святым образам в углу и заковылял на улицу. Там его уже поджидал Игнасий.

В волостном правлении выправили подорожные бумаги «до Камень-пояса и Урал-реки». Ещё раз перекрестились на купола сельского храма и заспешили навстречу солнцу.

 

* * *

Неспокойными были просторы Российской империи в последней четверти восемнадцатого века. Только что отполыхала Крестьянская война, но летучие ватажки пугачёвцев всё ещё скрывались в лесах и на переправах. По городам и весям скрипели виселицы, раскачивая на ветру оборванных бунтовщиков. Без числа бродили по стране нищие и монахи, лукавые лицедеи-скоморохи и иной подозрительный люд. На крупных трактах стояли заставы, где солдаты инвалидных команд проверяли документы у пеших и конных. Здесь же в стылых гауптвахтах за полосатыми будками содержался шатучий народ.

Но ещё страшнее для путников, чем инвалидные команды, были разбойники. Не те, остатки пугачёвского воинства, а матёрые хищники, всю жизнь промышлявшие грабежами и убийствами. Вот на таких-то людей и напоролись наши путники в Жигулях, ещё не переправившись через Волгу. Перво-наперво трое дюжих молодцов отобрали у Калистрата с Игнасием кошели с алтынами, подорожные бумаги. Велели снять кафтаны и сапоги. Буйволоподобный разбойник расхохотался, вертя в руках единственный чебот Калистрата:

– Щас ты у нас на одной побежишь, пуще рекрута!

И впрямь, в спину толкали немилосердно, пока довели до разбойничьего логова. Стоял конец октября, ветерок с холодинкою хороводил жёлтые листья, а у громадного костра грелись до сорока разбойников. Верховодила тут баба, крупная, одетая в солдатское рваньё. Она молча приняла у своих подельщиков кошели и бумаги пойманных. Из-под руки её вывернулся волосатый грязный горбун и принялся читать документы. И пока нараспев, гнусавым голосом тянул по слогам, разбойники разглядывали Быковских калек.

– Далече ли путь держите, болезные? – спросила атаманша низким голосом. Не особенно уробевший Калистрат ответил:

– За Камень-гору. В Опоньское царство...

– Ишь ты! – атаманша внимательно поглядела на путников: – Вы из наших, выходит, из людей древлей веры?

Игнасий было тыкнулся что-то сказать, но Калистрат его одёрнул и поклонился атаманше:

– Из них самых, матушка, – и широко, для наглядности, перекрестился двумя пальцами.

И враз словно размягчение какое растеклось по поляне. Мужикам вернули одежду, подвели к костру. Размеренно, как на учениях, Калистрат достал из своего рюкзака деревянную плошку, подставил под надтреснутую большую ложку кашевара. Глядя на друга, то же сделал и Игнасий. Вся поляна дружно перекрестилась и принялась есть после коротенькой молитвы того самого горбуна.

Деньги и подорожные им вернули, и ещё атаманша сказала:

– Вот какое дело, страннички. Много грехов на мне и моих людях, давно пора замаливать да с покаянием в скиты возвращаться. А потому возьмите с собой Рувима, – она подтолкнула горбуна. – Обузой он вам не станет – шустёр от рождения, а книжной грамоте обучен, авось – в долгом пути и сгодится.

И пошли они дальше втроём. Уже к вечеру Рувим понял, что никакие попутчики не старообрядцы, на крепкое словцо способны, едят и пьют из одной посуды. Бранился и плевался горбун, да назад возвращаться атаманши страшился. Калистрат же поучал Игнасия:

– Отец Онуфрий в лазарете говаривал, что страна Беловодье – старообрядческая страна. Потому и замалчивают про неё власти. Ну, я так смекаю: доберёмся до места, присмотримся, а там, глядишь, и сами в древлюю веру обратимся. Так что ли, паук? – насмешливо поглядывал он на горбуна.

Дни сменялись ночами, уже давно закончились октябрь и к ноябрю к Иркутскому острогу подходили, увязая в глубоком снегу. Калистрату было труднее, чем попутчикам, костыль его и деревянная нога насквозь протыкали аршинные сугробы. Горбун грозился:

– Донесу старцу Власию, в скиту живущему, какие вы обманщики – батожья схлопочете у иркутского коменданта. Тут, чай, одни староверы теперь до самого окияну. До царя окаянного далеко, вот они и живут по древлему обычаю.

Попритихли быковские мужики, да зря радовался Рувим: и сам комендант, и казаки в крепости оказались никонианами: курили табак, крестились троеперстно. Дивились они, глядя на пистоль редкой работы у Калистрата:

– Откуда такой у бродяги? Чай, ограбил проезжего офицера?

Старый солдат объяснил коменданту, что пистоль столь дивной работы дарен ему за радение при усмирении богомерзкого бунта. К нему и грамотка есть – показал коменданту вчетверо сложенный потёртый листок плотной гербовой бумаги.

Комендант бумаге поверил, но никак не хотел принимать на веру слова о том, что безногий инвалид тянется через всю державу, сказок наслушавшись о призрачном Беловодье.

– А ищем мы всего лишь укромного места для оборудования лесного скита, – встревал в разговор Рувим: – Подальше от глаз людских – поближе к Богу.

– И то добро, – соглашался комендант и устроил путников на челнок, в котором обычно казаки переправлялись на другой берег Байкала, к речным людям нивхам, у которых выменивали на безделушки меха и рыбу. А уже за Байкалом, на пятый день пути, привёл горбун своих спутников ведомой ему ранее тропкой в глухой лесной скит, к старцу Власию.

Жил этот старообрядческий пророк в сухой пещере под огромной корягой. Бел был старец согбен, но святое Писание старого письма читал бойко, напялив на сухой нос очки. И ещё в скиту лежали циновки с тиснёными на них драконами. Знать, захаживали к старцу и китайцы.

Бухнулись перед Власием путники на колени, а Калистрат под полой приставил пистоль к боку Рувима: дескать, скажешь не то слово – пристрелю!

Смолчал Рувим о никонианской вере путников, а старец начал попытывать: кто да зачем?

– За окиян-море, к Беловодью правимся, под высокую руку православного патриарха, – начал было Калистрат, но старец внезапно посуровел и истошно закричал:

– Коршуны вы, стервятники! Сколько же вас, греховодников, кружит по лесам, ищет дорогу к Беловодью! Не бывать тому, не скажу дороги в Опоньское царство, потому – недостойные вы, стрельбу огненную бесовскую прячете!

И долго ещё лютовал старец. Потом вышел вон и исчез. День не было Власия, другой, третий. Заволновались путники: не помер ли старик часом? А горбун всё рылся в книгах старца, искал чертёж дороги в святое царство.

На шестую ночь их, сонных, повязали китайцы и в остроноссых джонках повезли по Шилке и Амуру. Через неделю в небольшом городке продали быковских мужиков напыщенному мандарину в рабство. Игнасия поставили носилки таскать, а Калистрата шёлковые коконы разматывать. Хитроумного Рувима определили толмачом-переводчиком при самом мандарине.

 

* * *

А в далёком Быкове Марфа родила ещё одного мальчика.

– Вылитый Калистратушка, – хвалилась она соседкам, показывая сонное личико младенца. Дед же, Фома Аверьянович, при этом неопределённо хмыкал и, в конце концов, сказал невестке:

– Год уже прошёл, Марфа. Запишу-ка я нынче в поминальни Калистрата за упокой. Сгинул, поди, служивый...

Но поторопился старый. Разматывал пленник бесконечную шёлковую нить и всё помышлял о побеге. Благо, ногу деревянную нехристи отнять у него не догадались. А рядом с Калистратом, не разгибая спин, трудились и мучились другие русские пленники. Они-то и уведомили отставного капрала, что напрасно он пустился на поиски Беловодья.

– Всю землю исходили, в Японском государстве побывали, на землицу Америку ступали, а святой земли не нашли, – говорили о Калистрату. – Да и нет другой такой страны с православным патриархом, кроме самой матушки России. А уж счастье каждый для себя должен создавать. В себе, в душе своей ищи Беловодье...

И вызволили-таки пленников даурские казаки! Налетели сумеречной порой на китайский городок, пожгли его, шёлковые нити пограбили и освободили пленников. Лихой есаул с рассечённой щекой удружил Калистрату:

– Влезай на коня, батя, ковылять нам некогда: неровен час – опомнятся китайцы да вдогон пустятся!

Уже в глубокой российской тайге поблагодарил Калистрат есаула и подался в сторону скита старца Власия. У старца глаза на лоб полезли, когда усталый и взъерошенный Капистрат перевалил через порожек свою деревяшку. Молча проковылял он в угол скита мимо окостеневшего Власия. Сдвинул в трону заплесневелую бадью. Оттуда извлёк свой заветный пистоль, а старику молвил:

– Пристрелить бы тебя, козла поганого, за измену, да заряда жалко Скоро сам загнёшься, старый сучок.

И плюнул в ту бадью, осквернив староверскую посудину.

 

Оставил Калистрат мысль о Беловодье, домой потянуло бродягу. В одиночку трудно было мерить таёжные вёрсты. Ставил петли на зверя, рыбу удил в быстрых протоках. Через Байкал-море опять с казаками переправился. У знакомого коменданта в иркутском остроге выправил обратную подорожную.

Через месяц уже за Камнем-горою на постоялом дворе нежданно-негаданно увиделся с горбуном Рувимом. Возвращался тот с китайским посольством из Москвы в Бейцзин, столицу китайскую. Берегли толмача два дюжих воина с широкими мечами в четыре глаза, но шустрый горбун исхитрился шепнуть Калистрату:

– Замолви за меня словечко коменданту сей крепости. Авось – выкупит меня у нехристей.

Калистрат начистил медали и пуговицы, подтянул ремни на протезе и пошёл в присутствие. Долго не пускали его к коменданту, пока тот сам не выглянул на шум. Был офицер в летах и шрамах –старый вояка! Глянул на коменданта отставной капрал – и сердце его затрепетало:

– Ваше высокоблагородие, господин полковник Рылеев, помогите вызволить из плена хорошего человека!

Полковник вскинул голову:

– Откуда меня знаешь, солдат?

Калистрат достал из-за пазухи пистоль:

– Награждён Вашим высокоблагородием за викторию над преступным самозванцем Емелькою Пугачом!

Полковник расплылся в улыбке, велел поднести капралу чарку хмельного:

– Ну, коли так, служба, я твоему делу помогу!

И выкупил комендант горбуна у китайцев. Выписали ему документ: «Податель сего Рувим из Беловодья направляется к месту жительства в Воронежского наместничества, Коротоякского уезду деревню Быкову. А опричь той деревни жилья ему не искать и не блудить другими дорогами».

Хитроумный Рувим хотел-таки остаться в Жигулях со своей шайкой. Но сколько ни искали путники грозную атаманшу – так и не встретились. Только заброшенные кострища на месте былого разбойничьего стана топорщились прорастающей травой да филин ухал на крутобокой сопке.

И не осталось выбора у Рувима. Так и пришли калеки в Быково по звонкому октябрьскому морозцу. Они перво-наперво поднялись на церковное крыльцо и вошли в храм, где по случаю воскресенья шла служба. И услышал Калистрат, как стоящая впереди жена его скороговоркой причитала:

– А ещё за упокой души усопшего воина Калистрата...

И рядом с матерью били поклоны три белоголовых мальчика мал-мала-меньше.

Фома Аверьянович не шибко обрадовался возвращению сына. Рувиму же велел:

– Ступай, болезный, в волостное правление и запишись, дабы и на тебя подушная подать приходилась.

А в правлении уже волостной старшина, отпрянув от ведёрного самовара, велел Рувиму, вытирая потный затылок:

– Вот тебе стило и бумага, грамотей. Опиши без лукавства свою беспутную жизнь, да про то не забудь, как вы с Калистраткой за рубеж шастали. Уездному начальнику полиции, понимаешь ли, сию бумагу от греха передам. А Игнасий Голята, говоришь, так в неволе и остался?..

 

* * *

Она и поныне хранится в жандармских архивах – «От сердца и без лукавства скаска о хождении в Опоньское царство, писанная рабом божьим Рувимкою Беловодским». Ещё одна страничка былого, донесшая до нас давно забытую историю большебыковских искателей счастья.

 

 


№64 дата публикации: 09.12.2015

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020