Грани Эпохи

этико-философский журнал №83 / Осень 2020

Читателям Содержание Архив Выход

Н. М. Карамзин

 

Превращение, или история мошки

Нравоучительная сказка

Перевод из Декады

 

Я сидел ввечеру за столиком и хотел сочинять; но – что не редко случается с авторами – у меня не было мыслей; напрасно ломал голову, нюхал табак, вертелся на креслах; рассердился на самого себя и пошёл спать в надежде, что сон освежит моё воображение.

Чего ждал, то и случилось; едва закрыл глаза, и воображение представило мне самый чудный сон. Прошу не требовать изъяснения: сны всегда темны и беспорядочны; в них вольнодумец нередко бывает набожным, и тот, кто ничему не верит, с закрытыми глазами верит самым нелепостям.

Мне привиделось, что я всё ещё сижу за своим столиком, ищу мыслей, и не нахожу их – как вдруг говорят мне тихо и нежно: «возьми перо, и пиши, что скажу тебе»... Я осмотрелся вокруг себя, и, не видя никого, вообразил, что сей невидимка есть или мой гений, или сам Аполлон; схватил перо и написал под диктатурою следующее:

«Я был сын богатого сельского дворянина, и страстный охотник до собак; от утра до вечера травил зайцев и скакал без памяти по оврагам. Однажды лошадь моя споткнулась: я ударился головою об пень, и в ту же секунду... умер!.. Продолжай; история моя только начинается.

Вообрази моё удивление, когда я, снова открыв глаза, увидел себя зайцем! Первые минуты сего нового бытия веселили меня. «Лучше быть живым зайцем, нежели мёртвым человеком, – думал я, и прыгал от радости; но скоро ужас заступил её место в моём сердце, когда в лесу залаяли собаки... бегу: они за мною... ухожу, отдыхаю; но через несколько часов опять та же история, и жизнь сделалась мне несносна. Я узнал, что ничего нет хуже, как беспрестанно жить в страхе, и завидовал собакам, которые меня стращали; однажды, вышедши из терпения, бросился прямо в глаза моим неприятелям, дал себя растерзать на мелкие части, и таким образом оставил в летописях пример зайца – не труса.

Судьба хотела доказать мне, что и те, которых многие боятся, не всегда счастливы: она переселила мою душу в прекрасную датскую собаку и отдала меня в услуги сельскому трактирщику, который некогда сам был слугою отца моего, и который обошёлся со мною очень ласково; но, желая (по словам его) сделать меня ещё прекраснее, отрезал мне уши и хвост. Эта мука была ничто в сравнении с тем, что я терпел ежедневно от семилетнего сына его. Сей злой мальчик любил меня – тиранить с утра до вечера, бить, обливать горячею водою, и жалким моим визгом забавлять своих нежных родителей. Однажды, видя, что слепая покорность не есть способ усовестить бессовестных, я вздумал переменить тон, и до крови укусил маленького негодяя... Страшный шум в доме! Хватают саблю, рогатину... Бегу со двора; за мною гонятся верхом; бегу как сумасшедший, несмотря на жар; теряю силы и встречаюсь на дороге с охотниками, которые, видя красные глаза мои и пену у рта, сочли меня бешеною собакою и застрелили.

В ту же минуту я очутился в гнезде, под крылышком у прекрасной коноплянки, вместе с двумя другими голенькими птенцами, и радовался мыслью, что, наконец, оставил землю, стихию жестоких людей, и буду жить с любезною матерью в странах воздушных. Обманчивая надежда! и философы недаром бранят её: она не только людей, но и коноплянок обманывает. Рука дерзкого школьника задушила в гнезде мать мою, а нас сирот заключила в узы рабства. Мы как нежные дети оплакали её кончину и решились, будучи в души республиканцами, умереть с голоду в неволе; братья мои в самом деле умерли; но я, признаюсь, не имел твёрдости друга Плиниева, и на другой день начал клевать понемножку, орошая пищу свою горькими слезами. Недели через две мать тирана моего отнесла меня в подарок двадцатилетней госпоже своей, которая была прекрасна, как ангел, любила Стерна и во всём околотке славилась чувствительностью.

В сем новом состоянии неволя имела для меня некоторую прелесть. Уже я не боялся жестокости шалуна, которого ласки были так же опасны, как досада, и сравнивал себя с римлянами, счастливыми Траяновою милостью после гнусного Домициана. Я жил в большой клетке, близ светлого окна, и наслаждался приятной картиною полей. Часто нежная рука ласкала меня; часто любезная госпожа милым голосом читала оды к Жалости и проливала слёзы; я слушал, и трепетанием своих крылышек изъявлял умиление.

Но вдруг на беду приезжает к нам в гости знатная дама из столицы; на беду я полюбился ей; на беду она захотела видеть меня вблизи, вынула из клетки, взяла на руку, целовала в головку, в носик, и называла разными милыми именами. Желая изъявить мою чувствительность к таким ласкам, я запел... Гостья, услышав голос мой, пришла в восторг и сказала хозяйки, что я пою прекрасно, а буду петь ещё лучше, если она прикажет выколоть мне глаза и всякий день играть под моею клеткою на серинетии. Любезная госпожа моя послушалась, взяла булавку и собственною рукою совершила операцию. Я ослеп и не мог даже плакать; но, подобно слепцу Гомеру и Мильтону, хотел уже запеть с грусти в ту самую минуту, как большая кошка взяла штурмом мою клетку и проглотила меня.

Я опять с радостью увидел себя на воле, летающего по саду в образе жука; но господин сада, приметив меня в траве, схватил рукою и закричал маленькому сыну своему, который ездил верхом на палочке: «сюда! вот тебе птица!» Мальчик принял меня с восклицанием адской радости, и в ту же минуту, следуя мудрым наставлениям своей мамки, посадил живого на кол, то есть, проколол насквозь иголкою и, привязав к нитке, пустил на землю. Для забавы его мне надлежало летать во время смертельных мук; и когда я от слабости не мог уже действовать крыльями, ему велели раздавить меня, как ни на что негодного.

Из жука я превратился в червяка, и жил спокойно в навозной куче, утешаясь мыслью, что время гонений моих прошло, и что гораздо лучше быть лежнем, нежели бегать по лугам и летать по воздуху, стращать или веселить людей: два действия, равно опасные! Я был уверен, что вся скромная жизнь моя протечёт в тишине и в философском спокойствии; но вдруг сделалась страшная тревога во всей моей навозной куче. Я с любопытством поднял вверх голову, чтобы узнать причину, и человек, который искал в земле червей для невинной забавы уженья, взял меня и бросил в черепок вместе с другими несчастными товарищами. На другой день он пошёл с нами на берег реки и запел весёлую песню, всунул одного из моих коротких приятелей на острое железо, так, что оно вошло в хвост, а вышло в голову. Бедняжка вертелся на окровавленной уде и страдал так ужасно, как один червяк страдать может, имея равную жизнь и чувствительность во всём теле. В сем состоянии впустили его в воду, чтобы служить приманкою для рыб. Я смотрел, ужасался, и думал, как велика разница между забавою удить рыбу и несносною мукою бедных животных, служащих привадою! но скоро такая же мука вывела меня из глубокой задумчивости, и через минуту я вместе с удою попался в брюхо карпа.

У тебя не достанет бумаги для описания всех моих бедствий и варварства людей, в то время, как я был пулардою, раком и поросёнком. Меня колесовали, жгли, секли до смерти, чтобы сделать вкусным для некоторых обжор. Нет, нет! мне ужасно воспоминать такие подробности!»

Сон мой всё ещё продолжался. Вдруг что то укусило меня в руку: я взглянул, увидел мошку и раздавил её. Она исчезла, и перед столом моим явилась женщина редкой, неописанной красоты.

«Жестокий!» – сказала она: «что ты сделал!? Ты опять превратил меня, и в этом новом образе подвергаешь ещё ужаснейшим бедствиям. Уже не могу от людей скрываться; не могу спастись от гонений. Взоры желания не оставят меня в покое; стыд, угрызение совести будут моим жребием – и (что ещё страшнее) собственное сердце моё войдёт в заговор против меня с вечными врагами невинности!

Напечатай мою историю. Если она образумит некоторых людей, которые от безрассудности мучат слабых тварей; если она вселит в них жалость, то страдания мои были не бесполезны. Желаю ещё, чтобы нежные красавицы сделались осторожнее, а мужчины совестнее, и перестали играть роль страстных любовников, не имея истинной любви в сердце – перестали губить нежную красоту, легковерную от невинности!»

Я слушал прелестную со вниманием, и сердце моё сильно билось; хотел отвечать – и проснулся.

 

С французского.

 

 


№69 дата публикации: 01.03.2017

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020