Грани Эпохи

этико-философский журнал №81 / Весна 2020

Читателям Содержание Архив Выход

Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Вечера над Тихой Сосной

Легенда о карликовой вишне

Изюмский вал. Новый урожай карликовой вишни.

 

В съезжей избе гвалт и крики. Мужики мутузят друг друга кулаками, тягают за бороды.

Содом и Гоморра.

А причина простая. Пришёл в Мценск царский Указ о вёрстке посадских обывателей и общинных охотников на земляные работы в Южное порубежье. Работы трудные, да награда больно заманчива. Коли отпускает семья одного работного по зависи – семье уклон от дорожной повинности, да сразу две серебряных гривны мужику на подъём. А уж ежели двоих-троих записать? Да ежели ещё самому хозяину с семейством?

Тут уже совсем другой расклад. Такой семье полагается лошадь, три рубли серебром на подъём и поручительство Боярской Думы по строительству нового дома в Порубежье. Это ежели семья останется на украинных землях навсегда.

От Мценска по росписи затребовал Алексей Михайлович 120 охотников, да 70 подвод с семейными. И ещё указал царь, что "А коли не буде у тех обывателей Мценских людишек под нашу роспись, тогда верстать их по жребию. Одного работного от 25 обывательских дворов".

Ну, вот мужики и сошлись. Драка – не драка, спор – не спор. Те, которые голытьба, рвут на себе рубахи. Мы-де за царя-батюшку, да за серебряный рупь хошь Вавилонскую башню воздвигнем. Но губной староста не дурак. Понимает – этим только дай серебро – потом ищи-свищи.

Есть и некоторые, которые надулись, недовольные сидят. Смекают, что царский указ сполнять надо, да вот лично им он к чему? Хозяйство крепкое, сыны крупные, невестки ядрёные. Им и дома хорошо. А ну – как выдернут нужного работника из хозяйства? Рази подкупить старосту? Опять расходы, охти, Господи.

...Словом, к вечеру определились. Составил староста бумагу, велел писчику три раза перебелить, да и отправил – один список в Москву, другой себе оставил, а третий выдал на руки Ермилу Рубцову. Потому что тут же выбрали Ермила вожатым в обоз, и сам он подписал поруку на переезд всем семейством в порубежный город Усерд.

Семья у Ермила не то, чтоб велика. Не считая старых родителей и тётушки-повитухи с проваленным носом, были за ним четырнадцать душ. Вроде, хорошо. Да только из всех шестеро – девки.

Ты их в Мценске пристроишь в мужья?

То-то.

А на новом месте, даст Бог, и избу новую срубим, и женихами обзаведёмся. Молва слывет, что на то Порубежье мужики со всей Расеи под призыв пошли.

Ништо. Отдадим девок.

Да. Два сына. Корней и Юда. Невестки. Устинья и Василиса. Ну, и так, по мелочи, внучата.

Дома поначалу, понятно – слёзы. Старики-родители совсем замкнулись. На кого нас бросаи-и-ти-и-ти... Тётка-повитуха глянула на сноху Василису, прогнусавила только:

– Куды ж она без меня с пузом? И я поеду.

Сроку сбора обозу дал губной староста неделю. Через день привели Ермилу двух кобыл от казны, на крюках прикатили весёлые подмастерья из кузницы два вместительных возка.

А по Мценску – стон и слёзы. На третью ночь, слышь-ка, двое записанных в обоз парней сбежали. Ивашка, Мирошников пасынок, и Афиноген. Этот сирота. Стрельцы подворно пошли искать, во все клети пики совали. Да, сказывали – на Дон побежали дерзкие. Оттуда, известно, выдачи нет.

Теперь ищи-свищи.

У Ермила, хоть и с бабьми слезами, а дело к выезду шло споро. Один свой воз, два от царя – маленький обоз получился. Погрузили овчины и ткацкий стан во весь хлыст. Утварь там – рогачи, печное огниво с кресалом, иконы. На средний воз кинули, увязав ремнями, тяжкую свинью с налитыми сосками.

Третий воз под детей и для Василисы. Всем прочим идти пеше.

Да оно и ладно. Время весеннее, майский день хоть и долог, а ещё не жарок.

...Да вот, чтоб не забыть. На третий воз пристроил Ермил невелик деревянный ларь. В ларе сидит удивительное дерево – карликовая вишня. Низенький кустарник, и листочки такие – как миндалины. Вишня только отцвела, и теперь по её веточкам густо темнели завязи.

Эту вишню Ермил сам вырастил. Лет пятнадцать назад послали его во Владимир с ябедой по тамошнему словесному суду. И присмотрел он в палисаднике у вдовой благочиннической попадьи войлочную вишню. Рясная такая, и скусная...

Ну, упросил, услужил... Побег выпросил, привёз. А тут уже привил его.

...Ай-яй-яй. А вот это секрет. С каким деревом породнил Ермил владимирскую вишню – нам то неведомо. Но только получилась у него совсем новая новинка. Вишня. Тоже карликовая. Даже ниже, чем владимирская. А по вкусу – как прибродившее варенье. Съешь пригоршню – словно ковш бражки выпил.

Не, вишня не пьяная. Её только надо знать, когда собирать. Вот и выкопал Ермил в дорогу из своего сада самое здоровое дерево.

Довести бы только.

...Да, о чем я?

Ах, о вишне. Ну , тогда не стану рассказывать, как переселенцы шли на юг, как их тоненькие ручейки-обозы у Тулы , у Оскола сливались в общий поток, и к городам Верхососенск и Усерд пришли уже мощные реки нового русского люда. 17 июля 1676 года тут на улицах разговаривать было невозможно – все звуки заглушали скрип колёс и конское ржание.

Московское Государство навсегда пришло в Великую степь.

Обустраиваться и работать на пограничных укреплениях пришлось одновременно. Ермилу с сыновьям достался участок Изюмского вала, длиной девять саженей. Заступами, носилками, конской волокушей до ноября, до белых мух они сполнили урок. Как и все их соработники по делу.

И протянулся вал от Усерда, через Валуйку, до Изюма, и дальше, с изломом – к Полтаве, к Прилукам. И вся часть России, прилежащая к валу, стала называться Слобожанщиной.

И поныне так зовётся.

А что же вишня?

А вот что.

Ермилу казна и мiр помогли, в слободе Пушкарной поставил он просторный пятистенок. Невестка Василиса родила внука, а тётка-повитуха померла, похоронили на скудельнице, за погостом. Но ребёнка принять успела.

Вот ещё. Как-то в августе, на Успенье, пригнали в город, на вал, колодников. Кого горожане брали на поруку – того отпускали. Прочие жили в земляной яме, кормились тем, что сердобольные люди подадут. Работали они на валу, точно, из-под палки. Ну, там и увидел Ермил земляков. Помните, что сбёгли от записи ещё во Мценске? Ну, как же! Эти двое – пасынок Мирошников, Иван, и сирота Афиноген. Побалакал с ними Ермил, и согласились колодники взять в жёны его девок. Взамен чтобы из ямы выбраться.

Так и появилось в семье ещё двое работников. Правда – и шесть саженей вала Рубцовым добавили. Ну, тут ничего не попишешь.

Да, о вишне.

До осени она так и росла в ларе. Пришло время её пересадить.

А в Усерде – ни одного плодового дерева. Ну – не было тогда такого заведения, чтобы сады разводить. Подумал-подумал Ермил, да и загрузил с мужиками ларь на подводу.

Поехал на вал.

И там, на своём фамильном участке, на русском склоне, и пересадил вишню. Вокруг, насколько её хватило, присыпал склон своей родной, мценской землёй. Долго сидел рядом, похлопывая ладонью по свежему холмику у корня. Потом отряхнул руки и сказал с сожалением:

– Не приживётся.

А она прижилась. Уже новой весной цвела так, что казалось белым облачком, присевшим на склон вала. Разбежалась побегами, и через несколько лет здесь уже появился хоть и дикий, но настоящий вишнёвый сад.

Что ещё?

Уже тогда многие горожане пытались выкопать корешок и пересадить ближе к дому.

Ничего не получалось.

Вишня упорно росла только на том пятачке, что присыпан Ермилом Рубцовым землёй из старого ларя.

Говорили, что Ермил сам не раз пытался развести свою вишню под окнами, но и у него ничего не получилось.

...Собственно, вот и вся история. Если не считать того, что с тех пор прошло больше трёхсот пятидесяти лет. И что карликовая вишня, давно одичавшая, глушимая степным травостоем, и теперь каждый год цветёт и плодоносит на Изюмском валу.

Но только в том месте, что было присыпано некогда землёй из города Мценска...

 

 

 

Легенда о небесной трубе

У знакомого собирателя среди старых монет, гвоздиков для мебели, гнутых лорнетов и прочей мелочи нашёл медное кольцо с линзой внутри. На кольце по окаёму латинские буквы. Читаю их через лупу. "Amdsterdam 1683".

Не верю себе! Окуляр телескопа. Подтверждается рассказ смотрителя Бирюченского училища начала ХIХ века Альпатова, опубликованный в Материалах Воронежского Архивного общества в 1888 году. И я подношу к глазам медное кольцо, и пытаюсь сквозь старинное стекло разглядеть события невероятно далёкого теперь, но такого насыщенного событиями 1758 года.

...

Всякого слыхал на исповедях проиререй Кондрат, но с таким богохульством столкнулся впервые. Даже и не знал – вправе он отпускать такой грех, или нет? А поведал ему перед причастием крестьянин Северин Палий, что зрит он каждую ночь в морозном небе "знак Антихриста, сиречь звезду хвостату". В сомнениях провёл о. Кондрат неделю, а потом написал рапорт в контору правящего Белгородского Архиерея.

Но случилось так, что контора была, а самого Архиерея – нет. Совсем недавно перед тем отошёл ко Господу старый владыка Лука, а новый – Иоасаф (Миткевич) ещё не был хиротонисан.

Иоасаф был ещё молодым человеком, в Белгороде новым. Обживаться ему помогал старый товарищ – бродячий философ Григорий Сковорода. И когда епископу передали рапорт Кондрата, владыка зачёл его философу:

– Чушь какая-то, друг мой. Я ещё не заступил на кафедру, а уже приходится разбирать сущие нелепицы. Вот, послушай. "От протоиерея Кондрата, Успенской церквы Покровского соборного храма донесение. А есть некый хрестьянин малорос, ыменем Палий Северьян. И тот Северьян дал перед причастием признание, что зрит ночами ново светило, како с хвостом по небе летае. А на то аз ему сказал, грешный иерей, что все светила небесные Господь сотворил и утвердил навеки. А падают светила, то мы зрим, а чтоб новые возжигались, того мы не ведаем и то Богу противно. Когда ж оный хрестьянин не отступился, велел я тайно спытание. А тады за городом на мелу, о семи верстах, ставили мужики воз о три колеса, да четыри кули на ём. И того воза нихто видеть не мочно ибо неблызко. А оный который Палий не токмо воз, а и колёсы три сосчита, и кули четыре. Сказав при том, что ещё зелёны.

Тогда спужался я, грешный иерей, помятуя старыи сказки да святую Книгу про небесные знамения, а ежели там и въявь ново светил? И прошу тебя, владыко, рассудить мне по науке и по слову Божию, есть ли быть новые звёзды и какого чина службу служити".

Архиерей дочитал и вопросительно поглядел на философа. И заговорил в том же ключе, что заложил в рапорте протоиерей. Дескать, сотворение светил, как и тверди – воля Божья. А мужика бес водит. Но Философ в ответ достал из своей холщёвой сумки книгу и раскрыл на нужной странице:

– Вот, владыка, у меня научная латинская книга. "История чудес" по-нашему. Слушай же.

"Блуждающая звезда, сиречь комета, верный признак событий несчастных. Всякий раз, как видят затмение Луны, комету, исходит трясение земли, превращение воды в кровь и иные подробные чудеса. Вскоре за этим следуют бедствия страшные: кровопролития, убийства, смерть великих монархов, возмущения, измены, опустошение земель, разрушение империй, королевств и городов, голод и падёж, повсеместная смерть людей. А потому никто не должен сомневаться в сих знамениях, которые предуведомляют нас, что конец мира и последний Страшный Суд приближается и стоит на пороге".

Помолчали.

Архиерей сказал:

– Мало, что католики напишут! У них сам Христос отцу не подобен.

На что Сковорода заметил, что в православной церкви тоже многое суть от латинян. И крест у нас от Рима, а не тавро от Царьграда. И посоветовал отнестись к рапорту со всей серьёзностью.

– Было бы нужно справиться в Академии наук. У них там есть такие трубы: в небо глядят, а близко кажется.

Иоасаф хлопнул себя по лбу:

– Да что нам Академия!. Тут, в митрополичьей библиотеке, после владыки Антония тоже такая труба осталась. Небоскоп называется. Мне ключарь говорил, что эту трубу, и ещё дюжину таких, привёз из Амстердама сам Пётр Первый. А потом их по семинариям расписали. И в Белгородскую тоже.

Владыка позвал служку, распорядился. Тот ушёл и вернулся через полчаса с длинным деревянным чехлом. Закрытый на две застежки, чехол подался с трудом. Очевидно, что его никогда не раскрывали.

И явилась на стол сложенная тренога и труба-небоскоп. Философ вдруг предложил:

– А давай нынче же в небо глянем. Вдруг – прав мужик?

Епископ махнул рукой:

– Куда там, увидим! Мужик же в Бирюче глядел, а тут Белгород. Другое небо!

И порешили так. Владыка снарядит санки, и Сковорода с охраной и небоскопом поедет в Бирюч, проверит слова Палия. Тем более – город философу знакомый. Там, на Землянской слободе, живёт его тётка Олимпиада Михайличенко, при муже, церковном старосте Афанасии Кочергине.

Рамки моей легенды не позволяют долго расписывать, как ехал философ по морозной губернии с гренадёром при трубе, что происходило за эти два дня в Белгороде и Бирюче. Начну сразу с того, как в доме для клира крестьянин Северин Палий предстал перед философом и гренадёром с трубой.

Палий в точности повторил свои слова. Добавил только, что "светило ночь от ночи только ярче идёт, хвостом вперед".

Решили проверить.

А по городу уже полз зловещий слух. Когда Сковорода заглянул к тётушке в гости, её муж озлился, что это он, философ, своим приходом вызвал несчастье. Оказалось – вся круга уже знала, что Палий видел огонь небесный, который спалит всю землю. Колдун сказал, что, если Сковорода тут же не уберётся из города – он подымет мужиков и сожжёт его и самого Палия в палиёвой же хате. "Али шкуру с живых сдерём, как Кирилл с Ыпатии".

Сковорода вернулся к архиерею. К вечеру они уже чувствовали себя, как в осаждённой крепости. Для охраны философа и трубы исправник прислал своих городовых.

К полночи, пройдя сквозь толпу, пробрались к собору и поднялись на колокольню. Звёздное небо оказалось совсем рядом.

– Ну, где? – спросил философ. Палий казал пальцем в небо, но там Григорий Саввич увидел лишь знакомые очертания Кассиопеи, и никакой новой звезды. А Палий уверял, что она почти сияет.

И тогда философ развернул треногу и приладил трубу. И лишь заглянул в окуляр, как буквально щекой почувствовал жар огня от неведомого источника. Он шевельнул трубу – и отшатнулся.

Прямо на него по небу катилось мохнатое огненное колесо.

Он отпрянул, перекрестился и ошарашенный, сел на пол яруса колокольни. Отдышавшись, он хотел ещё раз глянуть в трубу, но внезапно другой огонь, земной, отвлёк его внимание. На Землянщине заполыхал пожар. Ниже ярусом внезапно ожил и загудел набат, передав телу и ногам мелкое и мощное дрожание.

...Полицейские с невероятным трудом оторвали от толпы и усадили философа в санки. Епископская тройка бешено понесла его и гренадёра назад, в Белгород. Уже выскакивая из Бирючковской слободы, философ увидел, что и тут заполыхало. Но возница не останавливаясь, стегал, пытаясь достичь спасительного Казённого леса раньше, чем санки догонят разъярённые конные преследователи.

В ту ночь в Бирюче сгорело несколько изб и целый Крестовоздвиженский переулок. Сожгли несколько кликуш и самого Палия. Наутро отец Кондрат поднялся на колокольню и тайно снял трубу, надёжно перепрятав её до просвещённых времён.

А Григорий Сковорода вернулся к владыке Иоасафу. И хотя невооружённым глазом комету не было ещё видно почти три месяца, владыка готовился к несчастьям.

И несчастья себя ждать не застали. В день самого яркого свечения кометы Иоасаф был хиротонисан во Епископа Белгородского. Но прожил он после этого совсем немного, умерев в 39 лет.

А ещё в ту весну, под хвостом кометы, Белгород выгорел почти дотла. Даже пришлось отсюда переводить в Харьков православный коллегиум. Здесь начал преподавать пиитику Григорий Сковорода, по совету Иоасафа принявший монашество.

...А вы говорите – колечко с линзой! Посмотрите в него сами – увидите ещё много такого, что из бытия предков перешло в предания и легенды нашего просвещённого времени.

 

 


№63 дата публикации: 01.09.2015

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020