№78 / Лето 2019
Грани Эпохи

 

 

Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Христос в пустыне

Люблю твою, Россия, старину,

Твои леса, погосты и молитвы.

Николай Рубцов

 

Солнечным декабрьским днём 1908 года на соборном кладбище в Верхососне хоронили Владимира Семёновича Теленькова. Тридцать три года учил он верхососенских ребятишек в церковно-приходской школе. Открытая в 1876 году в один день с Троицким собором, школа эта пропустила через свои классы не одно поколение сельчан. И в день похорон почти все они пришли проститься со своим учителем.

А преемник Владимира Семёновича, молодой учитель Терентий Петрович Сигарев, бросая первую горсть земли на его могилу, негромко произнёс:

– Пусть душа твоя встретится с душой Ивана Николаевича.

Стоящие рядом хорошо поняли, о ком говорит учитель.

 

* * *

Попечитель Харьковского учебного округа Пётр Никодимович Мамонтов размашисто подписал бумагу и вышел из-за стола. Внимательно осмотрел группу молодых учителей в университетской форме:

– С выходом на службу, господа, надеюсь, что на ниве народного просвещения вы приумножите славу Отечества. Высочайшим Указом вам определяется чин коллежского регистратора и назначается место службы. Вы поедете в следующие школы и учебные заведения.

У молодых людей дрогнули сердца, когда Мамонтов начал чтение. Но Владимир Теленьков уже знал, что Верхососенское волостное правление истребовало его для новой школы и потому принял как должное слова попечителя:

– Коллежский регистратор Владимир Семёнович Теленьков. Направляется в должность народного учителя в Верхососенскую церковно-приходскую школу Бирюченского уезда Воронежской губернии с годовым жалованием в 120 рублей.

...Окрылённым возвратился в родное село молодой учитель. Хотелось скорее приступить к делу. Но Верхососна встретила его незаконченным остовом поднимающегося собора и коробкой недостроенной школы.

– Не огорчайся, – сказал ему отец, волостной старшина Семён Афанасьевич, – зато достроим школу, учтя твои замечания. Одним словом – заступай и действуй!

Стояло знойное лето 1875 года. Артельные каменщики заканчивали кладку предкупольных башен, кровельщики гремели железом на крыше колокольни, под навесом золотом горели громадные кресты, готовые к подъёму наверх. В здании школы пахло свежими стружками.

Как-то в конце августа на стройке учителя встретил благочинный отец Фома. Невысокий высохший старичок долго беседовал с Владимиром Семёновичем на богословские и светские темы, пристально рассматривал молодого человека. Потом сказал:

– Вот ведь какая оказия, Владимир Семёнович! Пора приступать к росписи храма, а мы всё ещё не нашли исполнителей. Я слышал, Вы днями отправляетесь в Острогожск за учебными пособиями. Не смогли бы Вы передать письмо пребывающему сейчас на родине Ивану Николаевичу Крамскому? Может, он даст совет, к кому обратиться с сим сложным делом.

– К самому Ивану Николаевичу? – не поверил Теленьков, – да захочет ли известный художник принять меня, сельского учителя?

– Примет, примет, – успокоил благочинный.

...Через неделю в Острогожске мальчишки подвели Владимира Семеновича к добротному особняку с высоким зелёным забором, сами подёргали гладкую деревянную ручку звонка. И когда калитка отворилась, шумной гурьбой ввалились во двор мимо лысого нового дворника. Смутившегося Владимира Семёновича провели в роскошный сад, где в плетёном кресле отдыхал смуглобородый мужчина с толстой книжкой в руке. Он указал на другое плетёное кресло: «Чем могу?»

Владимир Семёнович представился, передал письмо благочинного. Крамской прочёл, посидел в задумчивости.

– Вот, перечитываю Карамзина. Глубочайший писатель, пронзительно русский. Постиг историю и, подобно Христу, донёс истину до нас, потомков. Я ведь, Владимир Семёнович, задумал теперь написать полотно, которое так и назову «Христос в пустыне». Уже есть несколько эскизов, и вполне возможно, что я смогу помочь вашему благочинному.

– Нe ему, а всему верхососенскому обществу, – смел поправить учитель.

– Конечно, конечно, – легко согласился Иван Николаевич.

– А теперь извольте, я покажу Вам наброски.

...Владимир Семенович не мог скрыть восхищения. Всё, что он видел на мелованных листах плотной белой бумаги, дышало мощью и одухотворённостью. Лицо Иисуса, выполненное в нескольких вариантах, несло в себе глубочайшее душевное удовлетворение, спокойную небесную истину, непостижимую тайну бытия...

– Если Вам понравилось, то возьмите пока вот это, – Иван Николаевич свернул несколько эскизов, вставил в чехол и добавил: – В первых числах октября я буду в Бирюче. Если сможете организовать мне пролётку, охотно посещу ваш храм, потому что хочу составить впечатление о композиции в целом. А иконописцев, полагаю, надо пригласить из Оптиной пустыни, у них прекрасное письмо. Это, впрочем, я возьму на себя.

...В Бирюче отец Фома прицокивал языком от удовольствия: эскизы ему пришлись по душе.

– А Вы молодец, – похвалил он учителя, – сделали много больше, чем я ожидал. Впрочем, будет весьма непростительно для нас, если мы упустим случай, ведь и Бирюченский собор до конца не расписан. Распишем и его по эскизам Ивана Николаевича. А уж пролётку дорогому гостю организуем, будьте спокойны.

Лёгкий морозец посеребрил пожухлую траву, когда 6 октября двуконная рессорная бричка остановилась у волостного правления в Верхососне. У крыльца Настасья Казьмина поднесла дорогому гостю хлеб и соль. Иван Николаевич поклонился всем встречавшим его, просил провести в собор. Долго стоял посередине храма, ничего не записывал, ни о чём не спрашивал. Несколько раз хлопнул в ладоши, послушал звук.

– Ждите инокописцев, господа!

Расписывали собор семеро иноков. Споро шла у них работа, которую они прерывали лишь затем, чтобы свериться с набросками Крамского. Ровно год трудились изографы, точными мазками накладывая на стены сурик и киноварь, отделывали письмена восхитительной глазурью. А когда в ноябре 1876 года освещали школу и храм, люди не могли скрыть слёз, глядя на прекрасные картины православных мастеров, вдохновлённых гением Крамского.

 

...А кто же были те люди, что посягнули в страшные сталинские годы на славное творение человеческих рук – Верхососенский Троицкий собор? Сейчас ещё можно установить их имена, но что это даст? Храм уже не вернуть, как не вернуть и его шедевры – иконы и роспись.

Но зато восстановлен другой храм – единственная уцелевшая в селе церквушку. Ведь и её роспись уникальна, выполнена еще в 1661 (!) году иноками все той же Оптиной пустыни. Чья школа иконописи ведёт свою родословную с XIV века!

Слава Богу, Ильинскя церковь спасена.

И последний штрих. Я застал ещё в живых внука Владимира Семёновича Теленькова – Николая Сергеевича Пересыпкипа. Последние годы жизни он провёл в Новом Осколе, храня материалы о связи великого русского художника Ивана Николаевича Крамского с нашим краем. Он покинул Верхососну в тот день, когда там упали купола Троицкого собора... Этот интересный человек и дал мне материал для рассказа…

 

Троицкий собор сегодня

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№75 дата публикации: 01.09.2018