№77 / Весна 2019
Грани Эпохи

 

 

Владимир Калуцкий,

член Союза писателей РФ

 

Стихотворения

Кто есть кто

Мы у зеркала, как люди –

Тот же рост и та же спесь.

Без меня его не будет,

Без него я всё же есть.

 

Хоть в одной зажаты раме,

Мы не то, чтобы портрет:

Я – вот тот, который с вами.

А его и вовсе нет.

 

Так похожи наши лица –

те же брови, тот же рот.

Я скривлюсь.

И он скривится.

Я совру.

 

А он не врёт.

 

 

Credo

Прислушайся к вождям, пророкам и святым,

К тем, кто работает, и к тем, кто бьёт баклуши,

Кто богохульствует и кто блюдет посты,

Прислушайся ко всем.

Но никого не слушай.

 

 

Silentium

Наверно, воля есть на то Господня:

Друзей, дороги, книги, вензеля –

Я всё стряхнул как градусник сегодня,

Всему отчёт опять веду с нуля.

 

Путь это даже будет на смех курам –

Я никому не раб, не господин.

И впредь замер моей температуры

По той шкале, где только я один.

 

 

Облако Рай

Вижу.

По к Раю приставленной лесенке,

Не вызывая ни страх, ни печаль,

Неторопливо уходят ровесники.

Мне почему-то их вовсе не жаль.

Жаль мне себя, с недопетою песенкой.

Как воплощение последней мечты,

Мне бы подняться по этой же лесенке.

Только уж больно ступени круты.

 

 

Талант

Пытаюсь вновь пропить талант,

И ощущаю час от часа –

На мне такие удила,

Чем не взнуздали и Пегаса.

 

Талант – лихой кавалерист,

Весь в шпорах, латах и со шпагой –

Меня то задирает ввысь,

То отпускает ровным шагом.

 

Талант решает за меня

Куда поставить не копыто,

Считает он к закату дня

Что перебито, перепито.

 

Бармену, словно палачу,

За неразбавленное пиво,

"In vino veritas!" кричу

И бесталанно, и фальшиво.

 

И погружаюсь я в туман,

Снести не в силах этой ноши...

 

А может, – это не талант,

А может быть – и я не лошадь...

 

 

Родина

Мягко дремлет память-недотрога,

Больно ей от жалостей и смут.

Я живу за пазухой у Бога,

Детство – имя Богу моему.

 

Ветерок с утра – ещё не ветер,

Мама мягко:

– С новым днём, сынок...

 

Почтальонка на велосипеде

Привезёт районный брехунок.

 

Я прочту заметки об успехах,

Полюбуюсь на счастливых лиц.

В воробьином гнёздышке под стрехой

Трону горку тёпленьких яиц.

 

Воробьиха будет бить по пальцам,

Применю в ответ коварный жест.

И пройдут по улице скитальцы –

Побирушки не из наших мест.

 

Будет день и солнечный, и звонкий,

А под вечер грусти дать отлуп,

"Королевою бензоколонки"

Заманит меня колхозный клуб.

 

И встаю с постели я без лени,

Новый день в себе зажечь опять.

У меня такое настроение,

Что готов я нищенку обнять!

 

Я калитку трону за сараем,

И отправлюсь в школу по меже.

Здесь давно никто не умирает.

 

Потому что умерли уже.

 

 

Геката

Ну, что сказать на сон грядущий?

Что день прошёл, как сон пустой?

И я судьбой уже отпущен

К своей лежанке на покой.

 

Поглажу шёрстку чёрной кисе,

Зевну, врастая в миражи,

Хоть я не то, чтоб уморился

Или покоя заслужил.

 

Я просто прячусь от работы,

Поскольку так заведено,

И это спящее болото

Нам для забвения дано.

 

Наш сон, он – как лекарство в теле,

И как изгнание врагов.

Но кошка спит в ногах постели.

А ей забвение – от чего?

 

 

Жесть

Какая досада! Опять не успел,

Ни в Африку съездить, ни к другу на дачу,

Не слышал, как пел на углу менестрель,

Не видел, как бомж на углу насвинячил.

 

На шорты сменить не успел я штаны.

Да многое за лето сделать бы надо!

Я даже не видел затменья Луны,

Которая видела мой беспорядок.

 

Когда я, постели своей не убрав,

Лежал, соловьиною трелью расстрелян...

...Но в чём-то, пожалуй, я всё-таки прав,

И побомжевать не грешно менестрелю.

 

А лето уходит – беспечность растяп, –

И след истончается за поворотом.

И август толкает под локоть сентябрь:

– Жестянщик! Проснись и ступай на работу.

 

 

Воля

Приставлен страж ко мне жестокий,

Прикрыл мне уши и глаза,

Определил дела и сроки

И направление указал.

 

И нет мне хода мимо стража,

Поскольку мир – всё та же клеть,

Где жить он не даёт и даже

Он не даёт мне умереть.

 

 

Пыль

А что есть мир? И что такое свара,

Когда людских не слышно голосов?

И мало мне всего земного шара,

Где ни души – до самых полюсов.

 

Где не с кем перекинуться словами,

А те, кто есть – глухи или немы,

Собой они потерянные сами,

Тюрьмы они находка и сумы.

 

И смысла нет в наборе книжных литер,

Коль всякий – член Чека или МАССАД,

И царствует пустынею Спаситель,

В которой больше некого спасать.

 

Мне это чувство горечи знакомо,

Когда и в счастье донимает страх,

И я не дома, даже если дома,

И я никто. И звать меня никак.

 

 

Родина

Клянут её слева и справа,

Чужие клянут и свои,

Несчастная наша держава

Ведёт затяжные бои.

 

На поле военных историй,

В подвалах заплечных бойцов,

Несчастью несчастием вторя,

Во вражье зажата кольцо.

 

Её отпевают поэты,

Обманывают шулера,

И песни печали при этом,

Над ней завывают ветра.

 

Не хлеб у неё, а картоха,

Не горб, а заплечный мешок,

И всё, что поганое – плохо,

И плохо всё, что хорошо.

 

На дыбу её или в пламень

Готовы толкнуть, не любя,

И каждый за пазухой камень

Припас для неё у себя.

 

История ей – как стихия,

И я не боюсь вопрошать:

– Россия, Россия, Россия,

На чём же ты держишься, мать?

 

 

Размышление о Божием величестве
по случаю Лунного затмения

О Ты, гоняющий шары

На тёмном поле небосвода,

Мирами сдвинувший миры,

Кому покорствует природа,

 

Кто в свой небесный биллиард

Играет Сам лучами света,

Вбивая в лузы звёздных карт

Чуть запоздавшие планеты.

 

И зрю я дело Игрока,

Кто Сам, Невидим и Неведом,

Луну, в бессчётные века,

Толкает за Землёю следом.

 

Но не несите мне кагор,

И ни к чему мне лёд и виски:

Я видел тень крыла Его

На обнажённом Лунном диске.

 

 

Жатва. Петров день
К 75-летию Курской битвы

Я мышка-полёвка с испуганным хвостиком,

И мне недоступно учение гностиков

 

О том, что мы сами себе выбираем

Дорогу в геену, тропиночку к раю.

 

Я здесь, на краю обгорелого поля,

Я в самой серёдке пехотного боя,

 

Где падают рядом с норою осколки,

Снарядов железных – и знойны, и колки.

 

Где монстры из стали плюются огнями,

Спаявшись телами, схлестнувшись стволами,

 

Где сбитый сапог каблуком на подковке

Всё ищет меня, недотёпу в сноровке.

 

И мне одинаково страху нагнали

Войну заварившие Гитлер и Сталин,

Которые всё за меня порешили...

 

Я жертвою сгину в избушке мышиной.

Я вашу войну не тянула к порогу.

И кто вам соврал, что вы жалостней Богу?

 

 

Отцы-пустынники

Наделённый вредным языком –

По велению сердца – не за страх,

Без каких-то связей и знакомств

Я живу один на хуторах.

 

Гость ко мне – дорожный ветерок,

На ночлег является звезда,

И волшебным сном через порог

Счастье переходит иногда.

 

Там, за хуторами, за холмом,

Человейники и Интернет,

И жалеют все они о том,

Что меня там с ними больше нет.

 

Что не взять с меня живьём кредит,

Не загнать меня с ружьём в окоп,

Что я тем теперь и заменит,

Что для шишек не подставил лоб.

 

Что я сам себе утроил рай,

Без пилюль и алкогольных снов.

Ты ко мне сюда не приезжай –

Мне и без тебя в степи тесно.

 

 

Зло

Я не бог.

Но я божок –

Вестник рая.

Я сегодня книгу сжёг.

Не читая.

Потому что смысл таков

Всякой книге –

В них сокрыта для божков

Их погибель.

Здесь, наверное, враньё,

И такое

Что-то в книге не моё,

Не святое.

Нет молитвы в ней и притч

Нету даже,

Нет врагов и нет налич

Кости вражьей.

Вся анафема она –

Эта книга.

В ней – вселенская вина,

Иго.

...И обложку сжёг огонь,

Где дымится

Имя друга моего –

Баснописца.

 

 

Родина

Страна византийского ряда –

Привычному миру укор.

В столице рулит император,

В провинции – жулик и вор.

 

Гвардейцы стоят в карауле.

Мошну набивая вперёд,

Министры казну грабанули,

Попы обирают народ,

 

Монеты дешевле металла,

Мерцание вечных огней

Как будто и не рассветало

Над Родиной бедной моей.

 

 

Октябрьское

Господь наказывает

исполнением желаний.

Нил Сорский

 

И век прошёл. И уж который год

Одной покорной бесконечной тенью

Всё ходят люди пред лицем Его,

Зовя себе водителя в спасение.

 

И ничего народы не спасло.

Была глуха водителя дорога,

Поскольку власть – ничтожество и зло,

Особенно которая от Бога.

 

 

Расплата

Откуда ощущение вины?

Я не убил, не крал вола и денег,

Трудился, потому, что не бездельник,

И защищал спокойствие страны.

 

Но глядя на картину во дворе,

С убийствами, молитвами и смрадом,

Себя я тоже ощущаю гадом

Участвующим в дьявольской игре.

 

И не закрыть ни двери, ни окна,

Не спрятать взгляда и не смежить вежды

Поскольку грязь на ангельских одеждах,

И на копытцах чертенят одна.

 

И вижу я, запрятавшись в халат,

Как будто бы под крышку саркофага,

Что от меня во вред любое благо

А значит, – я и вправду виноват.

 

 

Мать

В веках такого не было доныне,

Не плавало предчувствием во мгле,

Чтоб русский умирал на Украине

Как на чужой и горестной земле.

 

Но сын погиб. И похоронен даже

Как будто он совсем не патриот.

И кто тебе поможет и подскажет,

И кто тебе слезу твою утрёт?

 

Не тот ли господин полковник ушлый,

Что заманил наивного в наём?

И Родина взирает равнодушно

На горе безутешное твоё.

 

И ты туда напрасно заходила,

Чтоб помолиться горестно о нём,

Где ложные горят паникадила

Бездушными электрическим огнём.

 

 

Молитва

Упаси меня Бог воевать на Гражданской войне.

Упаси меня Бог победить на гражданской войне.

Упаси меня Бог уцелеть на Гражданской войне.

 

Планета стонет от насилий,

Растёт небесная пеня –

И если Ты призвал Россию –

То призови теперь меня.

 

И гну я жилистую выю,

Не убегая от огня,

И коль караешь Ты Россию –

То заодно карай меня.

 

Ты знаешь сам, что мы – стихия,

Живём, себя переменя,

И коль спасаешь Ты Россию,

То заодно спаси меня.

 

 

Фатум

Ни угроз, ни врагов – ни рожна,

И никто меня не уничтожит.

Смерть моя никому не нужна.

Да и жизнь моя, собственно, тоже.

 

 

Остуда

А осень совсем не торопит,

Иду и не знаю куда.

Не нужен ей жизненный опыт,

Она не считает года.

 

Ей просто со мной интересно,

И я перед нею нелеп,

Пою ей народную песню

Про вольную русскую степь.

 

А в бликах неяркого света

Пожухла трава на меже,

И будто бы не было лета.

И больше не будет уже.

 

Скользят обнажённые глины

Под узкой подмёткой моей,

С наветрия дует мне в спину

Щекастый разбойник Борей.

 

И звук – словно музыкой Вебер

Нечаянно тронул орган.

А в чреве осеннего неба

Уже шевелится буран.

 

 

Выморочный хутор

Я был на земле бродяга,

Прикончивший фляжку до дна.

Ушла из меня отвага

С последним глотком вина.

 

А ночь стояла такая –

Хоть в пузырьки разливай,

Да сполохами играя

Сверкал над землёй громограй.

 

До хутора путь неблизкий:

Надеясь, что злость сорву,

Я посох ладонью тискал.

Втыкая его в траву.

 

Не ждут там меня сегодня –

И завтра не будут ждать.

Хотя не чужой я вроде –

Там жили отец и мать.

 

Но вряд ли в окошке тусклом

Мигнёт для меня огонь –

В том доме темно и пусто –

Калитки его не тронь.

 

Не тронь у двери щеколду,

Порожка его не тронь.

Не пей из колодца воду,

Не жги в фитильке огонь!

 

Куда же спешу, бродяга,

На что же надеюсь я?

К тому ж опустела фляга –

Совсем, как смысл бытия...

 

 

Мишень

Из записей покойного отца-фронтовика

 

Я был тогда мишень выбран,

Для пулемётного огня,

И жерла главного калибра

Плевались огненно в меня.

 

Меня бомбили самолёты,

Топтала во поле пехота,

 

В меня Германия стреляла.

И не попала.

Не попала!

17 апреля 1944 года

 

 

Капель

Я рождением февраль –

Так же ветрен и простужен,

Мерзну, прыгая по лужам,

И тепла дождусь едва ль.

 

И зиме уже не нужен,

 

И, как месяц,

Тоже враль...

 

 

На марше

Из записей покойного отца-фронтовика

 

Оступаясь, на конной тяге

Батарея ползёт вперёд,

Мокнут лошади-работяги,

С хрипом жилы рвут и живот.

 

Хлещет больно вода косая,

Липок глянцевый чернозём.

Коням отдых, пока стреляют,

Их война – в тишине кругом.

12 ноября 1943 года

 

 

Прощание с Бирючом

...им нет страданий при жизни их, и крепки силы их.

Выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце.

Псалтырь, 72.4,7

 

В строгости классического стиля

Город ярок памятью веков –

Славной замечательных фамилий,

Красотою храмов и домов.

 

На него теперь молиться надо,

Не осталось на Руси таких!

Но крушúт историю кувалда

По вине бездушных и глухих.

 

И бессильны возгласы и вздохи.

Он лежит на склоне, павши ниц –

Беспощадный документ эпохи

С именами собственных убийц.

 

Их потомки помянут при этом,

Страшным словом, как библейский стих –

..................

...и других.

 

К палачам ещё придёт расплата,

И Бирюч, униженный, сквозь стон,

Им напомнит славу Герострата –

Беззащитный русский Парфенон.

 

 

Грех

День рождения у подруги.

Ах, подруга хороша! –

Груди круглые упруги,

И мягка её душа.

 

Наше время – от заката

И до первых петухов.

От угла – вторая хата, –

Не закрыто на засов.

 

Я их города приеду,

Притушу свечение фар,

Я к избе пройду без следу,

В притяжении чудных чар.

 

Шёлк узорный от Армани

Скинет, юркая, она,

Под иконою "Взыграние"

Опьянеем без вина.

 

 

Спички

Проклятый газ. Когда ж его взорвут!

Мне не хватает дровяного дыма,

Верните мне сухой печной уют,

Живой огонь и доброту без грима.

 

Я не хочу, не принимаю моду

На наше старорусское табу, –

Мой дом, как инженерную колоду

Меняю на крестьянскую избу.

 

И в тот уют, который – не уют,

Я подниму ведёрко из кринички,

Внесу дрова, встряхну в коробке спички!

И тени детства в доме оживут...

 

Проклятый газ! Когда ж его взорвут.

 

 

Сталь

Пришла и робко села к печке –

Мороз трескучий на дворе:

– Я снег стряхнула на крылечке,

Мне просто зябко в январе.

 

В окошке лунный серп оскален,

И шар на ёлке раскалён, –

А мы по дому хлопотали

И позабыли про неё.

 

Бубнил в углу полночный ящик,

И каждый встречей окрылён –

Мы пили сидр за всех сидящих,

Но позабыли про неё.

 

Мы пили в дело и не в дело,

За бизнес, женщин без числа…

Она с добром на нас глядела,

А вот к столу не подошла.

 

Горели лица, души, свечки,

В нас жил невиданный полёт.

И не заметили у печки

Исчезновения её.

 

Мы были люди из металла,

И,не найдя у нас приют,

Любовь в другую дверь стучала,

В надежде, что её там ждут…

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№79 дата публикации: 02.09.2019