№77 / Весна 2019
Грани Эпохи

 

 

Александр Балтин,

член Союза писателей Москвы

 

Маг, не читавший Шварца

Маг, не читавший Шварца

Магазины, блещущие стеклом, букетами огней – своеобразных искусственных цветов; магазины сияющие, предлагающие бессчётно вариантов товара.

– Ах, милочка, Вы выбрали чудесное платье… Не поделитесь, куда?

– Что Вы! Мы приглашены к дракону на обед! Это такое чудо!

– Ах, ах…

Всё потрясены – продавцы, менеджеры, уборщики.

Приглашение…

О! Оно дорогого стоит! Замок дракона, изъятый из Замка некогда знаменитого австрияка, громоздится террасами и террасами крыш; он имеет массу пристроек и флигелей – каждое строение потянуло бы на приличный дом; и – весь мир: о да! вы представьте! – весь окрестный мир пронизан излучениями замка.

– О, – рассказывает учёный, ещё не приглашавшийся на обед. – Мы проводили множественные исследования, и они показывают, что цветовая насыщенность излучений, идущих от замка нашего дорогого дракона, превосходит суммарно цвета спектра. Там есть такие цвета, какие мы с вами и представить не можем!

Его жадно расспрашивают об этих невероятных, фантастических, великолепных цветах.

Он загадочно улыбается, пожимает плечами, и говорит:

– Ну-у… один из них произвёл бы на нас впечатление, какое мог бы произвести очень густо насыщенный фиолетовый. А о других умолчу.

Разумеется, над замком дракона нет недостатка в башнях – они высоки, они парят готикой, они уснащены целым лесом великолепнейших, тончайших украшений.

Никому неведомо, когда вся эта роскошь возникла, была вписано в воздух, стала реальностью, но наш лучший поэт (пока ещё не съеденный) утверждал, что ночью видел, как башни взлетают, некоторое время сияя над пространством, и потом возвращаются обратно.

Но… поэт… что с него возьмёшь? Вечно пьяный, да…

Итак, приглашение.

Его приносит специальный, расфранчённый рассыльный, он звонит в дверь, кланяется и передаёт плотный конверт хорошей бумаги, из которого счастливые супруги достают шикарные листы – с гербами, вензелями, и не осыпающимся золотом печатей.

Дракон приглашает на обед, как правило, супружеские пары (вы должны понять: ведь подразумевается и первое, и второе).

Как, а десерт?

О, вы спросите о десерте?

Конечно, наш чудесный властитель дракон, мог бы приглашать и детей, но пока, насколько мы знаем, он довольствуется только двумя блюдами, и знающие люди – а кастеляны и кастелянши, уборщицы и уборщики, чистильщики обуви и содержатели в порядке зеркал: в общем, вся рать, обслуживающая замок дракона, живущая среди нас, в таких же (вы подумайте) жилищах, утверждает, что скромность его аппетитов вызывает недоумение: как может такой властитель довольствоваться малым…

Что вы спрашиваете?

Вернутся ли приглашённые пары?

Конечно, нет, ведь обед состоит из них, при чём роскошные туалеты, что подбирают себе на эту последнюю трапезу, есть не что иное, как соус, ибо…

…будь он проклят!

…ибо желудок дракона легко переваривает разные вещи.

О, для самих подданных это величайший праздник: это цель их жизни, полнота её и глубина, космос и Марианская впадина.

А что?

Ведь ацтеки (дракон любит историю) ликовали, когда отдавали свои сердца своему дракону.

А что?

Ведь…

А что…

 

Маг, ведающий многими делами в замке, знающий его лабиринты, превосходящие во много степеней лабиринты Египта, маг, создавший некогда Гомункулуса, означенного сыном дракона, способного делаться невидимым и летать, хитро улыбается в пустоту, и бормочет под нос:

– И не знают, что дракон – заморыш из заморышей, не предполагают, что это я посоветовал ему людское питание, дабы набраться реальных сил.

Маг мог бы продолжить повествование анонима, но ему не зачем открывать определённые тайны, а вечная тема Шварца, которого он не читал, как не читал ничего, кроме магических, алхимических и мистических трактатов, вшифрована в сумму дней его жизни, ибо дракон…

 

…а дальше дописывайте сами: кто как сможет.

 

 

Удачный день

Парень в белой куртке и синих джинсах, лежащий у лестницы дома; полицейская бригада, работающая вокруг – вызов был анонимный, и вот они возятся рутинно-привычно, кропотливо…

– Ну? – спрашивает следователь.

– Отравлен явно, укол, вероятно, – отвечает эксперт. – Точнее – после вскрытия.

Следователь отходит.

В кадре следующем (если представить фильм), он разговаривает с немолодым, одетым слишком тепло для осени человеком.

– Видел, да, – говорит тот, – парень этот тряс за грудки старика, очень, впрочем, крепкого, потом старик оттолкнул его, и быстро пошёл по направлению к скверику, туда, – он машет рукой. – А парень, шатаясь, побрёл, повис на мне, я отпихнул, думая – пьяный, и вот…

– А старика могли бы описать?

– Да что Вы… Видел его в полупрофиль, так сказать, что ли?.. Ну, лет 65, невысокий, в чёрном пальто, в очках, оправа тонкая, лыс, и остатки седых волос по бокам черепа… Вот и всё.

– Ну, спасибо, Вы помогли нам.

Человек идёт к лестнице, останавливается, оборачивается, и зовёт:

– Господин полицейский! Да, да, не знаю, как обратиться… Вы знаете, – продолжает, когда следователь подходит, – я вот вспомнил странное – третий день на одном и том же месте из окна вижу… Да. Неприятный такой человек, около машины. И он, когда старик пошёл к скверику, сел за руль и уехал. Может, Вам это надо.

– Вы знаете, нам всё может пригодиться. Поподробнее можете?

– Ну… Около машины, чёрной БМВ стоит – высокий, метра под два, худой, и лицо такое… заострённое. В чёрных очках, и плащ тоже чёрный. Я в окно видел его два дня, и сегодня вот.

– А те два дня…

– Около часа он тут ждал… чего-то. Я дома работаю, за компьютером, в окно гляжу иногда, вот заметил.

– А лицо? Рассмотрели? Смогли бы…

– Вы на счёт фоторобота? Думаю, смог бы.

– Тогда Вам придётся проехать с нами.

– Что ж, я готов. Пара часов у меня есть…

В лаборатории ставят разные формы лиц, подгоняют губы…

– Тоньше. Ещё. Как надрез хирургический. Во! Похоже.

– Волосы?

– Чёрные, прямые.

– Так?

– Да, похоже. Теперь очки чёрные. Всё. Стоп. Он!

Полицейские (как их правильно называть?) переглядываются.

– Марк? – спрашивает вполголоса один.

– Да, вроде. Появился опять, значит… А старик? – и – свидетелю: Не могли бы ещё посмотреть фотографии – того старика.

– Давайте. Но, говорю, плохо видел.

– Ну, всё же.

Лица мелькают – разные старики. В одном он…

 

…чёрт, споткнулся-таки, не заметил льда под снегом.

Серебро старинных монет блестит тускло, а снег ярок, как новые, только что отчеканенные.

Чёрт! Что за сумятица в голове?

Зачем этот сюжет, детективная мишура, и без того сыплющаяся из всех щелей реальности…

Хотелось идти по снегу, глядеть, как плавно падает, штрихуя пространство, не думать ни о чём, освободить и без того перегруженное сознанье…

У автобусной остановки останавливается, закуривает, отворачивается от ветра, тупо глядит на карту маршрута, и идёт дальше…

Но ленты детектива больше не разматываются в голове.

Удачный день, ничего не скажешь.

И ворона каркает, будто грозное Ха-ха звучит над головою.

 

 

О пользе страданий

– Страдания необходимы для души, они совершенствуют её, высветляют… – произносит вслух.

Приятно мыслить так, сидя у камина, в собственном доме, со стаканом дорогого виски в руке.

Как вспыхивают в благородном напитки лучи огня! как преломляются красиво…

Философ не раз писал об этом, упаковывая мысли, изрядно разбавленные водой, в крупные тома, выходившие в разных странах; философ жил сыто, жил приятно, и… меньше всего стремился испытывать страдания.

– Да, – говорит он сам себе, любуясь пейзажами в дорогих рамах, – только страдание способно сделать человека человеком…

Страшный ёж пробегает по ковру – страшный, на тараканьих ножках, дрожащих и хлипких – он забивается в угол, издавая не то шипение, не то…

Чёрная ногастая птица подходит к философу и клюёт его в руку…

Стакан опрокидывается, виски течёт, заливая узор персидского ковра, и вскочивший философ слышит ниоткуда: «На, получи…»

Зыбкими становятся стены уютнейшего, со вкусом оборудованного дома, они качаются, как мираж, они ползут вниз, грузом тянут рассуждавшего про страдания в неизведанность – страшную, как болото.

…рванина воняет – воняет и помойка, из который человек с опухшим, грязным, небритым лицом, с гноящимися глазами выбирает смачный мусор, надеясь отыскать что-нибудь посущественнее.

Он ковыряется, вытаскивает жестяные банки, суёт их в грязную оборванную торбу, бредёт, хромая, по двору, слышит: «Эй, Сивый, как с уловом? На пузырь будет?»

Оборачивается, видит дружка, которому, даже опьянев, не сказать про смутные, тенью сети мелькающие ощущения: мол, был дом, сидел у камина…

Стой!

Были же книги – толстые, на разных языках, были пышные залы, где вручались тяжёлые денежные премии…

– Шо, Сивый, опять бредишь?

– А? Что?

– На пузырь, я говорю, есть?

– Будет, будет…

Они идут вместе, рвут старыми, раздолбанными башмаками синеватый январский снег, и, добыв бутылку водки – самой дешёвой водки – устраиваются… где придётся…

 

Ногастая птица пройдёт мимо сидящих на ступеньках задней лестницы магазина бомжей, уже пьяных.

Птица посмотрит на одного из них, но подойти клюнуть в руку – противно: воняет.

Страшный ёж, шурша снегом, пробежит меж её ног, скроется за поворотом.

 

– Вот, вот они! – вскакивает, нечто вспоминая, бомж, которого зовут Сивый, и который появился недавно в компании других, причём на расспросы о себе отвечавший смутно, туманно. – Вон они, держи, хватай! – кричит он, кидаясь за…

– Всё, белка, – констатирует его приятель, но тоже вскакивает, чтобы схватить самого Сивого, успокоить его по возможности, привести в чувство старого, рваного бомжа, некогда писавшего о пользе страданий.

 

 

Афоризмы малыша

Серая, аккуратная, очень ласковая кошечка точно возникала из густой дачной травы, и, мерцая острыми, торчмя поставленными зрачками, запрыгивала на высокие, деревянные ступеньки – на верхней малыш катал машинки.

– Ой, киска! – восклицал он восторженно.

Она, изгибая спинку, тычась мордочкой то в лапку малыша, то в колено, требовала гладить, и он гладил её, замирая, отводя ручку, и снова касаясь серой шёрстки, и всё повторял:

– Киска пишла! Хоосая киска!

Она мурчала, ложилась на спину, снова вставала, неуёмно работая гибким, пушистым хвостом.

Потом – исчезала.

– Папа! – кричал малыш. – Папа!

Отец подходил, и сынок сообщал ему:

– Па, у киски фостик. А у меня нет фостик, у меня только попка!

Жена, готовившая обед на веранде, слышала, и, улыбнувшись, сказала мужу:

– Афоризм, а? запиши!

Он тоже улыбался, и, гладя малыша по головке, отвечал:

– Да, надо.

Июльская жара текла маревом, небо плавилось прозрачной стеклянной массой, и богатая дачная зелень, казавшаяся золотой, уходила в перспективу…

 

…зимой вышли гулять с мальчишкой: тот сам тащил санки, а, спустившись по закиданным снегом ступеням, поставил их, протянул верёвочку отцу, и потребовал:

– Па, вези.

Он уселся, ворочался, умещаясь удобней.

– Куда, малыш?

– На голку, па!

В соседнем дворе, через дорогу, под боком массивного, старого, многоквартирного дома – целая гора: таков неровный рельеф двора: гора поднимается к подножью плоской, огромной коробки общежития, и, карабкаясь с малышом по ней, поднимаешь тучи хрустального снега.

Катались долго – восторженно вереща, малыш съезжал вниз, санки, бывало, упирались в маленькую ёлку; малыш вываливался, вновь карабкался вверх, отец страховал его.

Странно, но в этот раз никто, кроме них не вышел гулять.

А в сумерках, отливавших кораллово, когда возвратились в свой двор, малыш, увидев, как зажигаются фары автомобиля, сказал:

– А у машина глазки светятся!

Отец засмеялся.

Надо действительно записать, подумал он.

 

Дома, переодев и умыв здорово раскрасневшегося малыша, и предложив ему строить крепость из кубиков, сам направился к монитору.

– А ты, па?

– Я сейчас, сынок, кое-что сделаю только.

И, выбирая из ячеек памяти лёгкие и весёлые, забавные и нежные фразочки, он записал:

 

Афоризмы малыша

Просит починить машинку:

– Батарейка села, сынок, нужно новую купить. Пойдём пока погуляем.

Собранный малыш садится на пол в коридоре, восклицает:

– Папа, вот так батарейка села!

 

На веранде дачи долго играл с соседской кошкой.

Когда она ушла, сообщает:

– Папа, у кошки хвостик. А у меня нет хвостика, у меня только попка!

 

Машина вечером въезжает во двор, фары горят:

– А у машины глазки светятся!

 

Ест рис на ужин. Спрашивает:

– А рис из макарон делают, или добывают откуда-то?

 

Внимательно рассматривает дачную веранду.

Резюмирует:

– Домик, где живёт гномик.

 

Акварелью рисует пёстрые пятнышки.

– Что это такое, малыш?

– Следы зайчика.

– А зайчика нарисуешь?

– Нет. Он убежал.

 

За завтраком:

– А каша – это имя или фамилия?

 

Выходим во двор.

Спрашивает:

– Папа, а снег так просто лёг или спать будет?

 

Потом снабдил их фотографией, отправил в несколько журналов, и пошёл к малышу, уже построившему часть пёстрой, ассиметричной, такой забавной крепости.

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№74 дата публикации: 01.06.2018