№76 / Зима 2018-2019
Грани Эпохи

 

 

Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Стихотворения

Победа

Мир разделён на добро и зло,

На солнечно и ненастье.

И мне поровну не везло и везло,

И в этом было счастье.

 

Но я оставлял овёс и вырывал овсюг,

И был я к порокам строг,

Я был пацифист и букашкам друг

И вот подвожу итог.

 

Ведь миру отдан последний оброк,

И мысли моей под стать

Для меня осталось только добро.

Больше не из чего выбирать.

 

 

Пни

А тут был лес.

И тени.

И вода.

И даже было грязно иногда.

 

Но минул год с той памятной поры,

Как отстучали в роще топоры.

 

И стало чище на земле моей

Без грязи.

Без деревьев.

Без теней.

 

 

Земляки

Опять на погосте пасхальный галдёж,

Пластмасса цветочного мая.

А я постою, помолчу.

Ну и что ж,

Что я без галдёжа всё знаю.

 

У этих могил, и от прожитых книг

Всё чётче и чётче я вижу –

Ушедшие люди мне ближе живых.

Поскольку и я к ним поближе.

 

 

К свету

Кто сказал, что я старею,

Всё круглее спину гну?

Я спешу к гипербореям

В их подземную страну.

 

Не такой уж это ребус –

Тот потусторонний мир –

Там заря горит в полнеба,

Там веками длится миг.

 

Бесконечны там дороги,

К небу вскинувшись дугой,

Там давно обжился Гоголь,

Дописавший том второй.

 

Там мой прадед, смывши копоть,

Николаевский солдат,

Всё спасает Севастополь –

Свой небесный вертоград.

 

Там меня мальчишка Витька,

Ждёт, разбившийся давно,

И скрипит его калитка, –

И горит его окно.

 

Там у дедушки Ивана

На стене ремённый кнут,

Полоняне Чингисхана

Там привычно пажить жгут.

 

Как их всех мне было жалко!

Умираю.

Ну и пусть,

«Скорой помощи» мигалкой

Досчитайте слабый пульс.

 

Том второй прочесть скорее,

Миг и век прожить сквозь сны,

Ухожу к гипербореям

От детей и от жены.

 

 

Внук

По земле шагает кроха –

Непоседа и смутьян

Из плеяды скоморохов,

Из созвездия славян.

 

И походка – трали-вали,

И дорога далека,

У него размер сандалий

Как у майского жука.

 

Чуть повыше табуретки –

Он, под частый стук сердец,

Уступил подруге Светке

Свой последний леденец.

 

Он причислен к эскадрилье

Взлёта ждущих своего,

У него такие крылья,

Как у ангела его.

 

 

Итог

В моей квартире всё – стена,

И все углы – торцом.

– Ты здесь чужой, – твердит жена,

Мне возвратив кольцо.

 

Я брату повиниться рад,

Уж на пределе сил.

– Ты здесь чужой, – сказал мне брат

И двери затворил.

 

Так неужели мне конец?

Вхожу я в дом отца.

– Ты здесь чужой, – сказал отец

И проводил с крыльца.

 

И в храме свечку я зажёг,

И храму я не мил.

– Ты здесь чужой, – сказал мне Бог.

И свечку погасил.

 

 

Сумерки

Мне было скучно в вашей суете.

Я друга ждал. Или подругу,

или...

Но приходили смутные, не те,

А те ко мне никак не приходили.

 

И сам я не искал, куда идти.

Куда идти, когда дороги нету?

Когда совсем отсутствует мотив

Искать из тьмы своей дороги к свету.

 

И я не то, чтоб умер.

Я не жил.

И вы моей не сыщете могилы.

И всем предельным напряжением жил

Я показал, что слабость – это сила.

 

 

Голос

Я башни Вавилонской много выше,

И смог понять бы сразу хоть кого.

Но говорю – меня никто не слышит,

Или не понимают ничего.

 

На слово «боль» тут не ведут и бровью,

На слово «страх» хоть вой, а хоть не вой,

И за любовь не жертвуют любовью

Как будто я предмет, а не живой.

 

Я исчерпал себя до дна в уроне –

Вам больше уже нечего отнять.

Живёте вы всё в том же Вавилоне,

Где строят башню, позабыв меня.

 

 

Сказка

Это облако я видел в детстве,

Над соломой нашей старой хаты,

В небо я любил тогда глядеться –

Любопытным хлопцем был когда-то,

 

А потом равно и быль, и небыль

Я мотал себе на ус и мускул,

Прожил век, не заглядáя в небо,

Набегу, вприпрыжку и прикуску,

 

А когда петух меня с прожарки

Клюнул в место, мягкое, как вата,

Я прошёл под своды старой арки,

Той церквушки, где крещён когда-то.

 

Как давно я в этой церкви не был.

От стыда куда мне, Боже, деться?

И вот тут глаза я поднял к небу,

И увидел облако из детства,

 

Белое, как молодой барашек

Проплывает в лучезарном свете,

Как тогда над старой хатой нашей,

В середине прошлого столетья.

 

Я его узнал, узнал, однако,

Там же с гусем андерсовский Нильсон!

Как хочу я, Господи, заплакать.

Как давно я плакать разучился...

 

 

Светим

А Солнце отдаёт себя лучу.

И я готов отдать себя стократно,

Я тоже так – свечý и не свечý,

И тоже так свои имею пятна.

 

Я в белый свет тепло готов вдохнуть,

И, кажется, участвую в том, вроде.

Но Солнце без конца вершит свой путь,

А жизнь лишь раз восходит и заходит.

 

 

Осеннее прости

Не так, чтобы осень застала меня

В июльской рубашке и летней одёжке –

Я всё же успел у неё перенять

Пальто потеплее и крышу надёжней.

 

Но сам я всё там же остался ещё,

Под Солнцем июля и мыслью, и словом

У лета пока я не принял расчёт

У спелого лета, такого родного.

 

И как мне теперь, из большого тепла

Входить в этот холод для слова и тела.

Где голая роща уже умерла,

А вольная птица уже улетела?

 

Где мне о запасах грустить недосуг,

И ветер не пить приболевшею грудцей.

Я в зимнюю спячку впаду, как барсук,

Чтоб ранней весною уже не проснуться.

 

 

Разбойник

Я в лес вхожу, как вор в центральный банк,

Здесь осень не осталась без работы,

Мне нужен не какой-нибудь пятак,

А каждый рубль сусальной позолоты.

 

Всё тут моё, что отряхáет лес

На эту землю и на эти лужи,

Мне нужно всё, опавшее окрест,

И мятый лист дубовый тоже нужен.

 

Когда ещё дождусь таких я дней,

Чтоб нагрузиться задармá и важко?

И я, в запретной жадности своей,

Гребу листву в карманы и в фуражку.

 

Я, как ребёнок, откровенно рад,

Мне воровство, – что шапочка по Сеньке.

И я богат. О, как же я богат –

Я целый стих купил на эти деньги!

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№88 дата публикации: 01.12.2021