№75 / Осень 2018
Грани Эпохи

 

 

Владимир Калуцкий,

член союза писателей РФ

 

Свазиленд

Из Киргизии родной дядя, Николай Павлович, прислал письмо. Присмотри, просит, домик подешевле в каком-нито хуторе. Дядя смолоду живёт по чужим краям и помирать надумал возвращаться на родину. А поскольку из всей родни один я и остался – вот он ко мне и пишет.

Хуторов у нас с заколоченными хатами много, но хотелось подыскать домик поприличнее. Дядя с женой – тётей Аней, им надёжная крыша нужна.

Купил я газету бесплатных объявлений и принялся искать подходящий случай. Долго водил пальцем по столбцам, пока не запнулся на одном объявлении: «Продаю внешнюю стену дома с частью улицы и прилегающим участком автомобильной трассы. Обращаться: хутор Оберемков, спросить балалая. Телефон такой-то».

Причём фамилия хуторянина написана с маленькой буквы. Я с разбегу прочёл первый раз – ничего не понял. После второго прочтения рассмеялся. Ушлый же мужик этот хуторянин, коли автодорогу продаёт как свою собственную.

Набираю телефон. Там долго не отвечают, потом сквозь долгий визг включённого на всю громкость аппарата абонента прорывается:

– Президент Василий Кузьмич Тартарасов слушает.

Я теряюсь, мычу на знаках препинания, собираясь с мыслью. А мне оттуда:

– Небось, по объявлению звоните? Так это по адресу.

– Какой президент?! – прихожу я в себя, – мне домик надо купить для родственника.

– Так и я о том же! – сообщает мне невидимый собеседник. – У меня тут таких домиков есть. Подъезжайте – полчаса езды.

Мы ещё немного поговорили, и я отключил телефон совершенно ошарашенным. Или этот Тартарасов сумасшедший, или проходимец.

А через три дня были выборы. И на избирательном участке неожиданно услышал я знакомое слово. Женщина-монумент из разъездной бригады с урной бранилась с председателем комиссии:

– Хоть на край света посылайте, а к балалаю не поеду! Он никогда не голосовал, и теперь зря машину прогоняем.

Я свои дела сделал, и – к председателю. Дескать, что за фамилия такая – Балалай? Председатель как-то замялся, а потом сказал:

– Не фамилия такая, а национальность. Головная боль всего района. Хутор Оберемков в наш избирательный участок включён, вот и вынуждены единственного жителя обслуживать. А он кочевряжится, объявил себя отдельной республикой… Опять придётся объяснительную писать вышестоящей комиссии.

Это был мой случай.

День спустя я въезжал на единственную улочку Оберемкова. Асфальтовое полотно приподнято настолько, что из-за руля видны только старые крыши. Одеревеневшие бурьяны пучатся из-за изгородей старых подворий, хотя придорожное полотно обихожено, опоры электропроводов побелены в трёхцветную державную расцветку.

Ближе к концу улочки – хорошая железная крыша со щетиною антенн и добротный дом, окна которого приподняты намного выше дорожного полотна. Над калиткою впечатляющих ворот – красный советский флаг. Безветренно, и флаг висит смирно.

Ясно, что дом жилой. Мне сюда.

Останавливаюсь на правой обочине, на утоптанном машинами пятачке. Видно, что к обитателю дома колея наезжена.

Выхожу. На воротах хорошо виден створчатый цветной герб Советского Союза. Заходить – опасаюсь собак, стучу. Ответом откуда-то с неба – металлический голос динамика:

– Добро пожаловать на территорию Союза Советских Социалистических республик, в пределы автономной территории хутор Оберемков…

Мимо меня в сторону Алексеевки проревели четыре большегруза со свёклой, заглушив трескучий динамик. Когда их рёв утих, небесного голоса уже не было, а у калитки стоял человек. Он явно вышел ко мне.

Хозяин хутора имел вид поджарого мужчины лет шестидесяти, одетого в парадный офицерский китель. Фуражка лётчика на седом ёжике, орденские планки, отутюженные синие брюки, антрацитового блеска туфли:

– Президент автономной республики Оберемков, майор ВВС в отставке Тартарасов! – по-военному представился он, приложив правую ладонь к козырьку. – Если Вы по объявлению, то выставленная на продажу часть территории находится как раз под Вами.

И указал пальцем мне под ноги, а потом очертил ладонью некое пространство перед собой.

Я замялся, а офицер рассмеялся:

– Да не тушуйтесь Вы! У меня поначалу все гости приходят в недоумение. Только вот съёмочная группа Белорусского телевидения уехала. Два дня жили, а поверить происходящему так и не смогли, кажется.

По трассе опять загудели свекловозы – один за другим, один за другим. Хуторской президент придержал фуражку за высокую тулью и предложил, стараясь перекричать рёв машин:

– Пойдёмте в Верховный Совет, тут поговорить не дадут.

И повёл меня сквозь высокое крытое крыльцо в дом.

Собак во дворе я не увидел.

Внутри дома не всё, как у обычных людей. Высокая узкая кровать, огромный стол с компьютером. Вместо ковра во всю глухую стену – карта СССР. В углу тихо постанывала радиола «Урал-1». Я её сразу узнал – в детстве у моих родителей была такая же:

 

«Тянутся, тянутся синие ночи глухие,

Летом не сходит полярное солнце с высот.

В этих просторах великой Советской России

Русский солдат свою верную службу несёт».

 

Хозяин указал, и я сел в большое плетёное кресло-качалку. Оно заиграло подо мной, но я его успокоил, усевшись на краешек.

Заваривая чай, хозяин прохаживался по горнице и говорил. Похоже, что говорливость была его болезнью. Или о множестве гостей он говорил неправду, коли ещё не наговорился.

– Вы ведь из сочинителей? – переспросил он и тут же добавил, что фамилию мою знает и даже книгу читал.

– "Пасынки ветра», кажется. – Он спросил, сколько ложечек сахара я предпочитаю, и продолжил. – В таком случае, это несколько облегчает мне задачу. Я сам пишу стихи и знаю, что такое муки творчества.

– Так вот! – подавав мне чашку, он сел на угол стола прямо напротив меня и слегка пригубил из своей: – Я облегчу Вам задачу. Предлагаю описать нашу встречу – а Вы ведь из любопытства приехали, а не дорогу покупать у сумасшедшего… Нет, нет, сидите – именно так Вы и подумали! Так вот, на Вашем месте я описал бы ситуацию так: «В начале девяностых годов отставной майор ВВС Тартарасов вернулся на родной хутор доживать свой век. Семьёй не обременён. С пенсией и небольшим счётом в банке он отремонтировал родительский дом и даже устроился в районном Доме детского творчества вести кружок по авиамоделизму. Ему казалось, что жизнь прожита не зря, и уйдёт он на покой достойно с тем, чтобы в памяти земляков навсегда остаться добрым человеком.

Но всё кончилось враз в декабре 1991 года, когда Горбачёв предал Советский Союз. И вот лежит наш майор ночью на своей хуторской кушетке и думает: «Ладно, республики разбежались, нет армии, пропали границы. Но если это приняли многие, то почему вслед за всеми кидаться в пропасть и мне? Почему я должен предавать Союз, которому присягал? Разве я, офицер, хочу быть клятвоотступником?»

Утром я отправил заказное письмо в тогдашний Верховный Совет РСФСР с сообщением о том, что территория моего личного приусадебного участка остаётся незыблемой территорией Союза Советских Социалистических республик, а я в нём беру на себя всю полноту власти. Я сообщил в российский МИД, что не признаю Российскую Федерацию правопреемницей СССР, поскольку последний существует в означенных мною пределах.

С тех пор Ваш покорный слуга так и живёт по Конституции СССР на суверенной территории Родины, в которой родился и намерен умереть.

По ходу рассказа я всё больше укоренялся в кресле и осторожно спросил:

– Но ведь Вы пользуетесь всеми благами гражданина Российской Федерации…

– Позвольте! – поднял палец к потолку и соскользнул со стола последний советский президент. – С путинской Россией отношения у меня хоть и не оформленные, но чисто деловые.

Он метнулся к книжному шкафу, принёс оттуда и разложил на столе карту. Я оставил покачнувшееся кресло и склонил свою голову рядом с его ёжиком:

– Это военная двухвёрстка местности. Вот, смотрите – периметр моего земельного участка. Вернее – сегодняшнего Советского Союза. И не улыбайтесь Вы так покровительственно! В смутные годы от Руси один уезд оставался, а потом она развернулась от океана до океана. Так вот, смотрите. Видите – по северному краю участок разрезает асфальтовое полотно. По территории Советского Союза оно тянется на тринадцать метров сорок шесть сантиметров. А я ведь не ограничиваю движение ни таможенными постами, ни пограничными шлагбаумами. Следовательно – то, что Вы считаете пенсией для меня, я рассматриваю как арендную плату сопредельного государства за использование территории СССР. То же самое и по газопроводу. Если Украине Россия за трафик платит – то почему я должен предоставлять ей свою газораспределительную систему бесплатно? А у меня тут под землёй ещё и российский водопровод, и телефонный кабель! Я уж не говорю о том, что воздушное пространство над СССР Россия использует совершенно бесплатно и беззастенчиво. Если разобраться – тут не о сумме размером в пенсию речь идёт, а о двух равноправных государственных бюджетах!

Я осторожно вернулся в ожившее кресло и теперь уже сел основательно:

– Зачем Вам эти заморочки? – осторожно попытался вставить хозяину вопроса. – Жили бы, как все русские…

– Русские! – едва не взвился над столом Тартарасов. – Да когда я глядел по телевизору последнюю речь Горбачева, мне стало стыдно за русских! Как баранов!.. как эскимо на палочке слизали великую страну, а ваши русские и не дёрнулись! Вот тогда я и решил, что я не баран. Знаете слова из Воинского Артикула Петра Великого: «Кто к знамени присягал единожды, тот у оного и до смерти стоять должен!»? А я присягал! И до смерти не отрекусь.

Он забегал по комнате, захлопал себя ладонями по бокам:

– Да что ж это такое! Какой-то меченый гад отнимает у меня страну – а я смирись, как все?!

Он остановился, опять прилепился к краю стола. Заговорил уже спокойнее и ещё убеждённее:

– Мне тоже многое в Союзе не нравится. Помотало меня по авиабазам от Куляба до Новой Земли. А заслужил только хронический радикулит да два ордена. Но это ж не повод отказываться от Родины! За это время две переписи населения прошли и штук восемь разных выборов. В выборах не участвую, поскольку они проходят в сопредельном государстве, а переписчикам настоящих данных не выдаю. Например, в графе национальность велел записать: балалай.

– Так вот откуда это слово в газетном объявлении!

– Ну да. Они в первую перепись приехали, а я их Гимном Советского Союза встретил, исполняя на балалайке. Они посмеялись, а я всерьёз заставил их написать: национальность – балалай. На том и стоЮ....Ну – как Вам такое изложение для художественного очерка?

– Да вполне! – согласился я и даже осмелился качнуться, оттолкнувшись ногой от пола. – Но тогда непонятно – зачем Вы союзными территориями торгуете?

– Да не торгую я! – отмахнулся президент. – Это так, газетный трюк для привлечения внимания. У нас тут сорок домов заколочены – выбирай бесплатно любой. На том краю уже семья армян поселилась. Вот Ваш дядя из Киргизии приедет – уже три Союзные республики! А там, глядишь, окрепнем – и сами начнём землями обрастать от Российской федерации. Да тут за огородами – рукой подать! – уже Украина. Вот тебе и четвёртая республика. Не-а, – закончил Тартарасов, – назад мне хода нету. Только вперёд, к коммунизму!

С улицы окно заслонила большая тень. Хозяин выглянул, взялся за фуражку:

– Я ж говорю – до Украины – рукой подать. Пионеры из Купянска приехали, уже неделю жду. А свои нет, свои не ездят. В прошлом году сельский глава пьянчуг натравил – сорвали советский флаг аккурат так же – под 7 ноября. Хотели и праздник сорвать, да тогда вот такие же шофера свёклу возили – они и вернули знамя. Им пьянчуги пропить хотели. Так шофера сами и пригвоздили древко намертво. Как же я им шлагбаум после этого поставлю? Считай – такие же советские люди…

Мы едва расторгли рукопожатие, как хозяина взяли в заложники дети. У них даже его портреты на древке были с другими картинками, а на портрете фамилия его была выведена не балалай и даже не Тартарасаов, а на непонятный манер: «Тар-Тарасов – останиi президент Радяньского Союзу!».

А я сел в свою «семёрку» и с огромным почтением проехал последние тринадцать метров и сорок шесть сантиметров непроданной советской земли.

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№84 дата публикации: 01.12.2020