№74 / Лето 2018
Грани Эпохи

 

 

Ольга Ерёмина

 

Коан о кирпиче

 

Однажды Сергей Вадимович Зеленов, сохраняя полную серьёзность, спросил у нас:

– Вот я кидаю кирпич в воду. Углы у кирпича прямоугольные. А круги по воде идут какие? Круглые. Почему?

Мы долго всерьёз выдвигали гипотезы, почему это происходит. Даже кидали в воду кирпичи, смотрели, как они тонут. Вадимыч, думаю, в душе по-доброму смеялся.

Мы давным-давно вернулись из наших походов. Кирпичи давно лежат на дне.

Даже один туристический поход для меня, старшеклассницы, был больше, чем год изучения географии, истории, биологии и даже физики. Подготовка была порой весьма основательной, она заставляла держать в памяти множество мелочей, от которых могла зависеть жизнь. Осознанность, ответственность – в первую очередь за себя, а, следовательно, за группу – вот что не объяснял, а заставлял почувствовать Сергей Вадимович. Позже я ходила с самыми разными людьми и смогла, сравнивая, оценить нашего школьного руководителя в полной мере.

Турклуб у нас назывался – «Горизонт». Кто придумал название – не знаю. Нам выделили две малюсенькие комнатки в старой, постройки середины XIX века, части школы, на первом этаже, под кабинетом директора. В первой был сводчатый потолок, но не было окна, во второй, узкой, длинной, – маленькое окошко. Там был шкаф, где хранились у нас запасы продуктов, котлы, топоры, палатки, спальники и прочее. В первой комнатке – байдарки. Мы сами сделали некое подобие ремонта. Когда-то там находилась печь, её топили, и тепло поднималось в изразцовую печь в кабинете директора. У ребят был ключ, и мы сами управлялись со снаряжением и запасами продуктов.

Надо отдельно сказать о питании. Дежурство в водных походах было экипажное. Дежурные вставали рано и разводили костёр. Будили всех, когда завтрак уже был почти готов. Делили – о, это был целый церемониал: выставлялись все миски, и из котла по половнику в каждую миску раскладывалась еда. По первому, потом по второму половнику. Все стояли вокруг, проголодавшись, и пристально смотрели за точностью. Если ты считал, что тебе хватит, то ты забирал свою миску, а твоя порция отдавалась второму человеку, сидевшему с тобой в байдарке. Или делилась на всех. Сухари, сало или колбаса делились максимально точно. Раскладывались на доске или на плёнке. Эксперты приседали, смотрели снизу на толщину каждого куска оценивающим взглядом. Оценивали справедливость дежурного, никто не жадничал. Если были рыбные консервы, то банка выдавалась на двоих – на экипаж. Позже в походах с другими группами я сталкивалась с тем, что кому-то могло не хватить еды. Когда людям накладывали, и они забирали свои тарелки сразу. Последним выскабливались остатки, они оставались обижены. Случалось это часто от неопытности дежурного, который не мог на глаз рассчитать, сколько каши набирать в половник. У нас такого быть не могло. Все были сытыми.

Дальше – лишь пунктир заметок.

 

Апрель–май 1986 года. Водный поход 1 категории сложности. Реки Серёна (от станции Липицы) – Жиздра – Ока (до Калуги).

В Липицы приехали и поставили палатки поздно вечером. Утром начали готовить – и оказалось, что мы с Викой Кузьминской, отвечавшие за продукты, забыли в клубе соль. Мы решили исправить нашу ошибку. За рекой была деревня, мы перешли туда по подвесному мостику и стали стучаться в дома. Одна старушка сказала, что живут всего в трёх домах, что соли у них нет, а вот в соседней деревне с названием Мошонки – магазин. Мы направились туда. До неё оказалось пять километров через поля. Магазин по случаю Пасхи был закрыт. Одна добрая женщина, местная учительница, увидев нас на крыльце магазина, позвала к себе, накормила и дала пачку соли. Довольные, мы шли назад, когда заметили: нам навстречу идут три мужика. Мы немного испугались, но сделали вид, что ничего не боимся. Храбрость наша была некстати: мужиками оказались Женя Земниекс, Витя Лобач и Валерка Панасов. Они и сопроводили нас назад, к лагерю. Зеленов сказал, что сейчас уже готовить полноценный завтрак некогда, что в лагере останутся два человека, чтобы приготовить обед, а остальная группа пойдёт пешком по берегу, вверх по течению Серёны, чтобы попасть на Серёнское городище. Там был город Серёнск, разрушенный Батыем и больше никогда не отродившийся.

Что важно для меня сейчас в этом эпизоде? С момента, как мы ушли за солью, – а ходили мы около трёх часов, – Зеленов не знал, где две девочки из группы, и, конечно, как руководитель – волновался. Но когда мы вернулись, он не принялся ругаться, укорять нас, ворчать, даже не упрекнул ни разу, а чётко распорядился временем группы. Он дал нам возможность не только самим ошибиться, но и самостоятельно осознать свою ошибку. Конечно, я имею в виду не соль, её бы мы так или иначе смогли достать чуть позже, а наш уход в соседнюю деревню.

На Серёнском городище, где мы подбирали на склонах вымытые дождевыми потоками глиняные черепки с узорами, характерными для вятичей, определяли горлышки кувшинов и их донца, разглядывали белые кусочки костей, меня пронзило: вот она, история, в моих руках. И эта узкая сабля реки внизу, почти в каньоне, и вал детинца, на котором когда-то стояла стена, и оплывший ров, и волнообразный узор на осколке керамики, и усадьба Кропоткина на другом берегу, и тонкие, едва проклюнувшиеся листья черёмух – это дало ощущение родной истории. Это остаётся со мной и сегодня.

Ниже села Плюскова после плотины река резко сузилась, убыстрилась, пошли прижимы и небольшие шиверы. Байдарка Володи Аракчеева, шедшего последним, перевернулась. Мы с Сергеем Ларионовым, моим одноклассником, успели заметить этот момент, проходя поворот, зачалились, привязали байдарку и по берегу побежали назад, продираясь через густой ивняк. Из-за поворота мы увидели, что байдарку Аракчеева затащило под корни и ствол упавшей вдоль самого берега толстой ольхи, ребята барахтаются рядом в спасжилетах, пытаясь вытащить байдарку из ловушки. На противоположном берегу, на каменистой отмели, вытащив свою байду носом на берег, стоит Зеленов и спокойным голосом, но достаточно громко командует, что делать. Ребятам удалось высвободиться и подплыть к Зеленову. Мы вместе перевернули байдарку, отлили воду. Зеленов скомандовал парням садиться. Мы догнали остальных, догадавшихся подождать, и причалили к берегу сразу, как только нашли более-менее подходящее место. Развели большой костёр, ребята обсушились, приготовили суп, проверили байдарки – не порвали ли днища о ветки и камни.

И вновь самое важное: Зеленов не ругался, не охал, на укорял. Всё было чётко, спокойно, по-мужски. И ребята, видя это, брали с него пример.

 

Июль 1986 года. Водный поход I категории сложности. Реки Воря (от станции Угрюмово) – Угра (до Товаркова).

В этот раз из девушек я была одна, Вика Кузьминская уехала в альплагерь. Говорили, что хороший поход – это такой поход, о котором нечего рассказать. В том смысле, что ничего внештатного не случилось. Так было в этот раз. Дня за два мы проскочили всю Ворю – по высокой воде, под непрекращающимся шелестящим дождём, не видя почти ничего, кроме бесконечных камышей и влажных лугов по берегам. На Угре большим ударом было – колючая проволока по берегам, самодельные и настоящие памятники, возле которых целые горы пробитых касок, гильз, ржавых железяк, мотки колючей проволоки. Фронт стоял здесь два года. Почти совсем не было деревень по берегам. Я словно слышала, как тоскует здесь земля.

Все страницы учебников, все рассказы о войне – пусты, если нет ощущения родной земли, израненной войной. И в таких маршрутах она появляется.

Врезались в память высокие сочные травы июля, огромные петли, которые закладывает Угра, величественная и плавная. Поднимались к Николе Ленивцу, говорили об истории этого места, связанной с Великим стоянием на реке Угре 1480 года. Всё это отзывается во мне и поныне.

 

Октябрь 1986 года. Поездка в Полотняный Завод.

В эту однодневную поездку намечалось привлечь побольше народу, взять ребят восьмого-девятого класса. Зеленов раздал нам задания – чтобы подготовиться, рассказать об этом месте. О Гончарове, который основал завод по производству парусины и бумаги, о Наталье Николаевне, о парке и доме Щепочкиных (где в то время размещалась школа). Мне же Сергей Вадимович дал только что изданную книгу Марины Цветаевой «Мой Пушкин»: мол, почитай, что-нибудь выбери, расскажешь.

Я читала Цветаеву взахлёб. Это был взрыв сознания: оказывается, можно так писать! И так чувствовать.

Тогда нас поехало много, человек двадцать пять. Мы стояли на мостике через Шаню, осеннее солнце косо светило в воду, дул ветер, и рябь на воде, разделённая опорами, накладывалась друг на друга, и солнечные лучи пересекались в воде. Интерференция, думала я. (Зеленов в этом году как раз начал вести у нас физику.) Что я рассказывала про Пушкина тогда – не помню, но, наверное, это было вдохновенно.

Интерференция: волны той культуры, что царила здесь полтора века назад, накладывались на наше время, и это рождало в нас новое измерение.

 

Ноябрь 1986 года. Пеший поход I категории сложности. Ржев – Ржевский район – Износки – д. Калиновка.

Я могу ошибаться в последовательности нитки маршрута из-за нескольких переездов на протяжении пути.

Когда началась война, учеников нашей 5-й школы города Калуги отправили на Ржевский оборонительный рубеж – рыть противотанковые рвы. Наша задача в Ржевском районе была – найти деревни, указанные в воспоминаниях старшеклассников, найти остатки противотанковых рвов. И всё, что связано с боями, увидеть и осознать.

С нами одновременно, но автономно шла группа турклуба «Дорога» под руководством Александра Зайцева.

Физически этот поход для меня был тяжёл. Поздняя осень, то дождь, то мороз, сильный ветер, тяжёлый рюкзак. Поплавав водником, когда рюкзаки лежат в байдарке, в этот раз я по-новому осознала, что такое – идти по земле. Мы шли не по асфальту, а по грунтовкам, по лужам, по размокшей или смёрзшейся глине – больше недели. Иногда вообще без дорог, когда, например, искали Калиновку, где в берёзовом лесочке находится множество могил – там когда-то стоял полевой госпиталь, и берёзовый лес вырос на кладбище, где хоронили умерших от ран солдат.

Под Ржевом с разрешения местных жителей мы ночевали в большом заброшенном доме, где хватило места двум группам. Растопили печь, разделись, обсушились. Приготовили еду. Вечером говорили о тех боях, которые здесь шли, о школьниках – наших ровесниках, которые работали здесь летом 1941 года под авианалётами.

 

«Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте…»

 

Эти слова Твардовского мне не надо пояснять. Я всё видела тогда, всё приняла в своё сердце – и десятки братских могил, и опустошённую и так и не восстановившуюся землю, где когда-то были деревни, и тот противотанковый ров, который по-прежнему пересекает поле перед селом.

Размокшие поля, и зелень озимых, и горькие ягоды калины – я ощущала себя так, как, может быть, ощущали себя солдаты той горестной осени 1941 года. «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…»

 

Март 1987 года. Некатегорийный пеший поход. Калужская область.

На весенних каникулах Зеленов придумал необычное: комбинированный поход, связанный с именем Пушкина. Точнее, с его веком, с теми людьми, о которых он упоминал или с кем был знаком. Всё это нами изучалось, проговаривалось на стоянках. 1-й этап – 2 дня: Авчурино – Любовец (ночёвка в пещерах) – Кольцово – Ферзиково – дизель-поезд до Калуги. 2-й этап: Детчино – Полотняный завод.

Весна в том году выдалась морозная и многоснежная, и даже в конце марта ещё стояли морозы и на Оке лежал крепкий лёд. В этот поход пошло много ребят, которые никогда прежде не ходили, например, Ольга Петрова, мой младший брат Володя Ерёмин. И для них переход от Авчурина, где жили Полторацкие, друзья Пушкина, до пещер оказался неожиданностью: снега было по пояс, тропинок никаких, пробираться через заваленные буреломом овраги оказалось выше сил. Тогда Зеленов принял решение выйти на лёд. Солнце в тот день светило ярко, но мороз был приличный, оттепелью не пахло. Лёд был покрыт тонким слоем отполированного ветром снега, и идти по нему сразу стало легче. Наша группа растянулась, наверное, на километр. Я шла впереди, спеша добраться до Любовца, – мы уже были там несколько раз, и я сумела узнать местность с реки.

Я вскарабкалась наверх, к пещерам, и быстрее стала собирать дрова. Кто-то подошёл ещё, разожгли костёр, спустились к ручью, набрали воды, поставили котлы. Я затащила свой рюкзак в пещеру. Закат алел, а по льду ещё тянулись уставшие товарищи. Я побежала вниз, на реку, брала рюкзаки у слабых, тащила их в пещеру. Со мной вместе были Витя Лобач и Вика Кузьминская. Уставшие сразу получали чай, согревались у костра и оживали.

Наутро мы смотрели в селе Кольцово усадьбу генерала Кара, о котором Пушкин писал в истории Пугачёвского бунта.

Во второй этап нашего путешествия отправились не все: некоторые взяли тайм-аут и сами приехали через день на дизеле в Полотняный Завод. Мы же с Зеленовым приехали на электричке в Детчино, там заночевали в местной школе, в актовом зале на матах, и наутро напрямую пешком пошли в Полотняный. В этот день грянула оттепель, и просёлочная дорога порыжела, раскисла.

Главное же – то, что было в Полотняном. Благодаря архитектору-реставратору Александру Сергеевичу Днепровскому мы получили тогда возможность жить в главном доме Гончаровых, ночевать прямо в комнате, где ночевала Екатерина Вторая. Но это громко сказано. В войну в главный дом прямым попаданием прилетела авиабомба, и от дома остались только стены. Не было даже перекрытий. И вот когда мы приехали, там шло восстановление. Были сделаны перекрытия, кое-где настелены полы, устроена лестница. Спальня императрицы была самой отремонтированной на тот момент: там был положен паркет и оштукатурены стены. Но в некоторых местах здания не было даже лестничных пролётов, кое-где в особняке не были настелены полы, и ходить там требовалось с опаской.

Переночевав, мы взялись за работу. Это была главная идея: самим оставить след в реставрации памятника архитектуры. Одни парни таскали от крыльца строительный мусор. Другие делали что-то ещё. Меня поставили набивать дранку на потолок. Это оказалось очень сложным делом: надо было стоять на высоких лесах, задрав голову, и левой рукой придерживая полоски дранки, правой колотить молотком, при этом постоянно держа её вверх. Кто стоял внизу, подавал дранку и гвоздики. Время от времени, когда совсем затекала рука и шея, мы менялись. И в этой работе был великий «картофельный смысл», как писал Юрий Коваль.

В мае мы мечтали пойти на Мсту, ездили в Москву, в городской клуб, брали там отчёт из библиотеки, перерисовывали карты. Не получилось. Пошли в другой маршрут.

 

Май 1987 года. Водный поход I категории сложности. Река Нара (от Наро-Фоминска) – Ока (от Серпухова вверх по течению до Алексина).

Сильнейшее впечатление – Никольский храм в селе Каменском. Я ощупывала его, ощущала живым. Известняк. Из гладко отёсанных блоков лишь ободы вокруг окон и двери. Остальное – шершавое, говорящее. Ощущение исконной древности. Позже узнала: это храм начала XIV века. И ещё помнится ярко: Высоцкий монастырь в Серпухове, храм эпохи Бориса Годунова – узнавалось отчётливо. Мы сбегали туда после обноса плотины.

О, Вадимыч! Это жесть – грести в половодье против течения. На Оке в тот год половодье пришлось как раз на начало мая, река неслась, вырвавшись из Калужско-Алексинского каньона, а мы рвались вверх. Гребли, гребли – и всё на одном месте. Тогда кому-то пришла идея пробираться по затопленным кустам. Точнее, это была даже не идея, а неизбежность. И мы это сделали: дошли против течения от Серпухова до Алексина в половодье.

 

В июне 1987 года я закончила школу. Выше я написала только о крупных походах. А были ещё походы выходного дня, соревнования по технике водного туризма на реке Калужке, туристические слёты – городские и областные, соревнования по ориентированию с ночёвками, Школы песни. Часто мы просто собирались сами и уезжали ночевать – например, на Яму – так ребята почему-то называли место в сосновом бору на речке Грязнинке, недалеко от станции Калуга II. Ночевали в палатках на снегу, кипятили чай, пели песни до утра. В нашей компании тогда не было пошлости, мелочности, зависти. Не было, вопреки пошлым распространённым представлениям о туристах, никакого спиртного. Почти все играли на гитарах. Кто не играл, тот учился. Иногда брали с собой несколько гитар. Я помню песню, которую тогда особенно любил Женя Земниэкс: «Рыцари без страха и упрёка». Я благодарна тем, с кем вместе я прожила эти годы.

 

Август 1987 года. Водный поход II категории сложности. Карелия, Энгозеро – река Воньга.

Это счастье – увидеть Карелию, дышать ею. Наша группа была смешанной: параллельно ставили лагерь мужчины из городского турклуба, а мы своим школьным лагерем управлялись сами. Но в байдарках мы сидели так: один взрослый – один школьник. И на катамаранах тоже поровну. Мужчины не просто присутствовали, они объясняли нам, как действовать в сложных ситуациях, и сами показывали.

Сложным был переход через Энгозеро. Шли мы его в два дня. После первой ночёвки поднялся сильнейший ветер. Мы гребли, казалось, вечность, а лодки не двигались. И всё время приходилось держаться носом к волне. В озере много островов, и, огибая один из них, мы попали под боковой шквал. Катамаран, казалось, вставал на дыбы. У него парусность высокая. На нём все пересели на один баллон. Чтобы нас в байдарках не перевернуло, нам пришлось стримараниться: три байды шли рядом, вплотную. Те, кто в центре, держали руками края соседних байдарок, те, кто на боковых, гребли одной лопастью, поставив весло почти вертикально. Так мы одолели Энгозеро.

В самом конце маршрута, в последнем пороге, уже в виду железнодорожного моста, байдарки, где сидела Настя Маева, и моя перевернулись. Но мы с моим капитаном вертанулись у самого берега, залитые по пояс водой, и сразу встали на ноги, удержали байдарку. Воньга у моста уже очень широкая. Настя же перевернулась на середине, на стрежне, на больших валах, и она стала тонуть. Как раз в этот день у неё попала искра в спасжилет (они были у нас самодельные, с резиновыми подушками), и передняя подушка у неё лопнула. Она плыла с одной надутой подушкой на спине. На катамаране заметили Настю среди валов и рванули к ней. Вытащили. Поймали и капитана, и байдарку. Тут особенно почувствовалось то, что называется взаимовыручкой.

Вещи у нас были упакованы по всем правилам, это было долго и нудно – каждое утро паковаться по полной программе, но после переворота я поняла, как это важно, когда достала из рюкзака, побывавшего в реке, сухую одежду.

 

В ноябре 1987 года, на школьных каникулах, я ходила нашим школьным клубом пешеходку на 7 дней: Можайск – Бородинское поле – Верея – Ильинские рубежи – Малоярославец. В последнюю ночёвку мороз был минус десять, Луна вставала зелёная, и мы в одном палатке с Таней Фоминой и Зеленовым ели шоколадки, чтобы согреться. А наутро слушали рассказ об Ильинских рубежах: именно такой осенью погибали здесь, на Варшавском шоссе, подольские курсанты, которыми Жуков закрыл прорыв фашистских танков.

В мае следующего, 1988 года был ещё один водный поход с нашим «Горизонтом», с Зеленовым: на Южный Буг. II категория сложности. И это было тоже важно: школа не бросала своих выпускников, мы продолжали быть с ней, со своими друзьями, в её лоне.

Потом в моей жизни были Карпаты, Крым, два горных похода в Хибины, I и II категория сложности на Западном Тянь-Шане, пещера Кап-Кутан на Кукитанг-Тау, альплагерь «Уллу-тау» на Кавказе, где я получила значок «Альпинист СССР», горный поход через перевалы вокруг Эльбруса. Я сама водила пешие и водные походы по Калужской и Тверской областям. Последние годы моя любовь принадлежит Алтаю.

Наши походы с Сергеем Вадимовичем были давно, 30 лет назад, а круги по нашей судьбе идут до сих пор.

6 марта 2019 г.

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№78 дата публикации: 01.06.2019