№74 / Лето 2018
Грани Эпохи

 

 

Виктор Соколов

 

Струны творчества

Ослабленные струны дребезжат – раздражающе, неприятно. Но стоит лишь натянуть и настроить их, как под рукой музыканта оживает очаровательная мелодия. Напряжение струн даёт возможность извлекать из них любые звуки.

Подобное явление лежит и в основе творческого процесса. Без приложения усилий человек не напишет настоящих стихов, музыки или картин. Так называемые "муки творчества" – необходимость. Именно в горниле раскалённых чувств рождается подлинное творение искусства. Напротив, в холоде и равнодушии рассудка возникают лишь сухие и бездушные вещи. Потому только живое, горящее сердце лежит в основании высокодуховных творений.

Только в сердечном напряжении творец обретает силу. Его мысли наполняются смелостью и стремительностью, чувства – полнотой и жизненностью, а порождаемые образы получают разнообразие. Его внутренний мир превращается в кипящий котёл, полный идеями. Он погружается в поиск, проникаясь единым стремлением понять и прочувствовать необычность ощущаемого.

Как начинается творчество? Самые неожиданные предметы, звуки, слова или воспоминания могут пробудить творческий огонь. Афанасий Фет утверждал, что стихи как бы "сами попадают под ноги, в виде образа, целого случайного стиха или даже простой рифмы, около которой, как около зародыша, распухает целое стихотворение" [1]. Иное о своём творческом процессе говорила Марина Цветаева:

"Я вслушиваюсь, и ищу точное воплощение в слове. Получается ледяная броня формулы, под которой только сердце".

Своеобразен подход к сочинению песен у Владимира Высоцкого:

"Однажды меня спросили, как я пишу песни, что идёт впереди: музыка, слова, мелодия? Не слова и не мелодия – я сначала просто подбираю ритм для стихов на гитаре. И когда есть точный ритм, как-то появляются слова. Очень трудно сказать, как они получаются. Иногда получается, что серьёзная строчка, которая у тебя появилась, ложится на фривольную, шуточную мелодию и ты вдруг пишешь, как выясняется, шуточную песню, хотя она и не совсем шуточная, но получается в шутливой форме. Одним словом, музыка пишется трудно..." [2].

Также нелегко давалось искусство художнику Василию Сурикову: "Суриков рассказывал мне так, – писал Максимиллиан Волошин. – "В восемьдесят первом году, летом, поехал я жить в деревню под Москвой – в Перерву. Жили в избушке нищенской. Жена с детьми. В избушке темно и тесно. И выйти нельзя – всё лето дождь.

Здесь вот мне и думалось: кто же это так вот в низкой избе сидел? Поехал я раз в Москву за холстами. Иду по Красной площади. И вдруг... Меншиков! Сразу всю картину увидал. Весь узел композиции. Только не знал ещё, как княжну посажу... Я и о покупках забыл, сейчас кинулся назад в Перерву" [О начале работы над картиной "Меншиков в Берёзове"].

"...А то раз ворону на снегу увидал... Сидит ворона на снегу и крыло отставила, чёрным пятном на белом сидит. Так вот эту ворону я – много лет забыть не мог.

Закроешь глаза – ворона на снегу сидит. Потом "Боярыню Морозову" написал".

Этими словами Суриков ещё раз приоткрывает психологические тайники своих замыслов, даёт нам в руку зерно, из которого расцветает композиция.

"Стрельцы" пошли от пламенника свечи, горящей днём на фоне белой рубахи. "Меншиков" – от низкой избы, в которой "мне" скучно, и кто-то безвинно гибнет рядом. "Морозова" – из трагического чёрного пятна вороны с отставленным крылом на белом фоне...

В противоположность обычным приёмам и исканиям способов выражения, подходящих к намеченной теме, свойственным всем рядовым художникам, Суриков шёл обратным путём: для прочувствованного и глубоко осознанного эффекта он искал подходящей исторической темы..." [3].

Пробуждению творческого вдохновения помогает умение человека видеть в давно знакомых вещах нечто новое, неожиданное, поразительное. Такие внезапные открытия дают огненный импульс к творчеству.

У обычных нетворческих людей подобные взлёты случаются редко, в периоды особых жизненных потрясений – горя или радости. От переполнения счастьем или страданием человек готов писать стихи, петь песни, но с угасанием этих чувств уходит и тяга к творчеству. Напротив, настоящий художник или поэт может сознательно вызывать творческое вдохновение.

Поэтическая натура обладает своеобразным складом ума и сердца. От природы ей присуща созерцательность – умение непосредственно, по-детски, воспринимать явления жизни. Большинство же из нас этого не имеют. Во многом повинна наша нелюбознательность. Мы не любим всматриваться в знакомые вещи и лишь довольствуемся тем представлением о них, которое получили при первой встрече. Но насколько полно и точно такое представление?

Маленькие дети очень любознательны. Их глаза и сердце широко открыты для мира. Сколько подлинных открытий совершают они за короткий период времени! Но по мере взросления их энтузиазм рассеивается, восприятия притупляются и они превращаются в обычных, суетливых и озабоченных людей. Однако творческие натуры – будущие поэты, писатели, художники или учёные – не теряют детскую пытливость, а, наоборот, углубляют и утончаются. Недаром Великий Учитель говорил: "Будьте, как дети".

Детская непосредственность – высший показатель внутренней раскрепощённости и силы. Скованность словами, разными предрассудками в обществе или в искусстве мешают творцу созидать подлинные шедевры. Он начинает по-настоящему творить только тогда, когда поднимается над рутиной обычности. Но человек, закованный в стереотипы мышления, слепо доверяющий всяким авторитетам, на каждую знакомую вещь навешивает особый ярлык: "Я это знаю" или "Я это слышал", или "Я это видел", или же "Мне об этом говорили". Он не имеет своего мнения и живёт чужими взглядами и чужими мнениями. Творец же стремится разобраться во всём сам и горячо наблюдает за вечно изменяющимся миром. Для него нет ничего старого, всё ново и даже знакомые вещи – для него по-своему новы и необычны.

Созерцание – это восприятие мира не умом, а сердцем. Когда ум пассивен, когда умолкают мысли, мы начинаем непосредственно воспринимать окружающее. Но привычка мыслить, рассуждать и оценивать посредством слов в нас очень сильна. Даже когда наше сознание не занято никакой работой, например, во время отдыха или прогулки, мы по привычке судим всё видимое и слышимое. Наша мысль работает сама по себе без остановки. Проходя мимо дерева или цветка, мы не вглядываемся в него с полным и бессловесным вниманием, а называем его, связываем с какими-то ассоциациями из прошлого, а затем проходим мимо. Таким образом, мы очень много теряем и обедняем свои впечатления. По-существу мы не умеем видеть.

Известный советский актер С. И. Стрижёнов в своей статье "Будем счастливы" писал:

"Точно так же мы не умеем слышать звуки природы и музыку. Мы ищем значение, смысл созвучий и часто говорим: "Я не понимаю этой музыки". Мы забываем, что музыку нужно впитывать в себя внимательно и пассивно, не выставляя вперед авангарды привычных мыслей и оценок. Мысли мешают нам слушать звуки. Старые опыты довлеют над сознанием и препятствуют новым переживаниям.

Конечно, произведения искусства – живопись, поэзию, литературу, кино мы воспринимаем и при помощи слов, однако главный результат восприятия – переживания. И слова не должны их перекрывать. Непосредственное восприятие без слов или при ослабленном влиянии слов способствует пробуждению интуиции и стимулирует творческий процесс.

У человека всегда могут быть непосредственные восприятия. Даже во время работы и в других случаях активного поведения человек способен осознавать свои переживания, с интересом наблюдать их внутренним взором без анализа, без осуждения или оправдания, без классификации, без словесного определения. Следует особо подчеркнуть слова "без осуждения или оправдания", так как обычным и общепринятым бывает подход к своим переживаниям с точки зрения судьи" [4].

Такая позиция порождает предвзятость. Из-за неё человек лишает себя возможности дать верную оценку увиденному. Предвзятость – это то, что желательно нам.

В творчестве огромное значение имеют точность восприятия открытой мысли и точность её воплощения в нужную форму. Вот что говорится, например, о литературе в книге "Беседы Друга":

"Литература – особый вид искусства, где все... восприятия передаются в точном слове, но точное слово – совершенное слово – может быть только при точном восприятии" [5].

Для этого необходимо развивать и утончать свои чувства – учиться видеть и слышать.

Стихи пишут многие. Но многие ли поэты способны признать свою бесталанность? Их творения могут обладать чувством, искренностью, идеей, но неровность стиля и заштампованность выражений нередко сводит на нет их усилия. Однако уверенные в своей исключительности, они вряд ли задумываются о возможности какой-либо доработки творений, пришедших к ним «свыше». Этакие творцы чаще всего убеждены в том, что каждый созидатель всего лишь медиум, который слепо принимает созвучные ему образы, идеи и формы и что в дальнейшем он не властен что-либо менять. Правда, за этой попыткой самооправдания чаще всего стоит банальная лень и неумение трудиться напряжённо, целенаправленно, постоянно. Вспомним наших великих соотечественников – Александра Блока, Марину Цветаеву или же Александра Сергеевича Пушкина, которые спустя годы и даже десятилетия вновь обращались к былым творениям, делая множество правок и дополнений!

Для совершенно точного воплощения, прежде всего, необходимо совершенно точное восприятие, т.е. сердечное и умственное слияние с воплощаемой идеей. Легко ли это? Про Фёдора Ивановича Шаляпина говорили, что он умел великолепно перевоплощаться в изображаемые на сцене образы, зритель при этом не сомневался в их подлинности. Его Мефистофель, Борис Годунов до сих пор остаются непревзойдёнными шедеврами оперного искусства. Но кто впоследствии из артистов сумел хотя бы приблизиться к такому откровению?

Полное слияние с идеей означает полное отключение от внешней жизни. Переживаемые эмоции, чувства и мысли входят в созвучие с данной идеей. Всё несозвучное – отсекается. Это требует напряжённого сосредоточения и внимания. Кроме того, при воспроизведении идеи земными средствами творцу очень важно быть постоянно настроенным на её волне. Малейшее уклонение от идеи приводит к искажению восприятий, а значит, и к неточности формы при воплощении, к её суррогату – браку.

Так чистая гладь воды, словно зеркало отражает небо и кроны деревьев, растущих на берегу. Но вот пробегает ветерок, и водная поверхность покрывается рябью. Что происходит с отражением? Оно искажается. Подобно этому и наше сознание наполняется своеобразными волнами от лишних мыслей и эмоций. Потому от них нужно чутко предохраняться, что далеко не просто. И обычно творцу приходится мучительно искать единственно возможное решение, – ту форму, которая не будет сковывать выражаемую мысль, а, наоборот, раскрепостит её и даст ей свободу, силу, власть.

Поучительна старая китайская легенда: "Знаменитый художник был приглашён ко двору императора, чтобы написать возможно лучшую картину свою. Велики были затраты на оплату и на издержки приезда художника, но Покровитель искусства император хотел иметь его лучшее произведение и предоставить все лучшие условия. Художник назначил срок в течение одного года. В отведённом ему помещении художник проводил день за днём в сосредоточенном обдумывании, так что, наконец, придворные обеспокоились, когда же, наконец, начнётся сама картина. Все материалы были давно приготовлены, но художник, видимо, и не думал приступать к заполнению холста. Наконец, спросили художника, ввиду приближения срока, им назначенного, но он сказал: "Не мешайте". И за два дня до окончания года он встал и, быстро принявшись за кисти, закончил лучшее своё произведение, сказав после: "Сделать не долго, но нужно раньше увидеть то, что сделаешь" [6].

При ознакомлении с творчеством деятелей разных искусств нетрудно обнаружить наличие особого творческого накала и напряжения чувств, благодаря чему творец достигает предельной искренности и подлинности в выражении образа. С яркою наглядностью это можно показать на примере танцовщиков балета, известный артист Марис Лиепа писал о своей подготовке к балету Спартак":

"Утром, ещё не открывая глаз..., я думаю о том, что вечером танцую Красса... уже несколько дней чувствую в себе... медленно сжимающуюся пружину. Удивительное состояние – вот сейчас она сжата до упора, до отказа. Теперь только бы удержать её в этом состоянии предельного напряжения, чтобы через несколько часов... дать ей возможность распрямиться. Взорваться. Со всей силой, на какую она способна.

Ещё мгновение расслабленного покоя, и уже нужно спешить. Спешить медленно, не суетясь, рассчитывая не только время, но и движения. Ничего лишнего, всё чётко и предельно собранно, как по боевой тревоге..." [7]. Вот он же в репетиционном зале:

"Смотрю через весь зал. Там в огромном стенном зеркале фигура в халате и гетрах старательно вытягивает ногу. Внимательно слежу: опорная нога идеально пряма, коленная чашечка словно вдавилась внутрь... Но этого мало, очень мало. Ногу надо "собрать", сделать её чувствительной, выразительной. Ведь и нога, как всё тело танцовщика, – инструмент общения. Ноги тоже должны уметь говорить, рассказывать, жить в действии.

Активное действие танцовщика на сцене исчисляется минутами и секундами. Но как они насыщенны, какая предельная концентрация физических и эмоциональных сил!" [8] С особенной силой это напряжение Лиепа описывает во встрече с американским космонавтом Аланом Бимом, с которым он смотрел балет:

"...мы пошли за кулисы и смотрели оттуда первый акт. Алан смотрел то на сцену, то поворачивался ко мне, и у него всё больше и больше открывался от удивления рот. Он никак не мог понять, как это люди, только что танцующие и улыбающиеся на сцене, вбегают за кулисы, тяжело дыша, в поту и без сил опускаются прямо на пол. Когда я ему рассказал, что у каждого профессионального танцовщика по меньшей мере в два раза увеличено сердце и резко понижено давление, он только ахнул: "Даже у нас не бывает таких нагрузок!"

Он с удивлением смотрел на актёров, которые уже в костюмах и гриме напяливали на себя шерстяные гетры и хламиды и скакали в кулисах, приседали, прыгали, "Это зачем же они так нарядились?" – спрашивал он меня, я объяснял, как важно танцовщику сохранить тепло разогретого тела, насколько зависит от этого и высота прыжка, и лёгкость исполнения движений. Он только слушал и качал головой.

Потом мы пошли в зал и смотрели спектакль уже оттуда. "Вот это совсем иное дело" – улыбался Алан. – "Из зала – это праздник, это искусство, и из-за кулис – это страшная работа! Тяжелее, чем полёт в космос" [9].

Подлинное искусство невозможно без такого творческого накала. Он достигается предельной собранностью и сосредоточием физических и духовных сил человека. Это подобно собиранию линзой солнечных лучей в едином фокусе, которые, достигнув нужной концентрации, способны зажечь кусок дерева. Так человек обретает силу, зажигающую сердца людей. Луч его сердца наполняет пространство реальными чувствами и зритель верит ему, проникается его искренностью – созвучит, переживает, мыслит.

Для творчества огромное значение имеет убедительность. Неискренние творения отталкивают своею искусственностью и надуманностью. Вот что писал об этом Александр Блок, критикуя поэта Н. Минского:

"Перечитывая томы стихов Минского, сто раз задаёшь себе вопрос: почему вот это, другое и десятое стихотворение, часто совершенное по форме, часто созданное под законным влиянием каких-то давно милых, с детства родных песен, всегда очень умное, оставляет холодным?...

Мне приходится остановиться на единственной догадке, которую я считал близкой истине: на неполной искренности поэта. Я думаю, мы более уже не вправе сомневаться в том, что великие произведения искусства выбираются историей лишь из числа произведений "исповеднического" характера. Только то, что было исповедью писателя, только то создание, в котором он сжёг себя дотла, – для того ли, чтобы родиться для новых созданий, или для того, чтобы умереть, – только оно может стать великим. Если эта сожжённая душа... и не велика, то рано, поздно ли, она должна взволновать, по крайней мере, своих соплеменников, даже не искусством, даже не новизною, а только искренностью самопожертвования..." [10]

При создании подлинного произведения искусства необходимо, как говорил Гёте, "чтобы оно непосредственно затрагивало художника, высвобождало его живой огонь так, чтобы он разгорался и становился плодотворен.., чтобы художник именно в своём искусстве находил высшее и единственное блаженство, чтобы он, погружаясь в свои орудия, жил в них всеми чувствами, всеми своими силами..." [11]

Недаром В. И. Суриков становился большим художником "только тогда, когда душа его была потрясена и захвачена. Во всём же остальном, что не было для него творческой неизбежностью... Суриков оставался самым средним художником..." [12]

Таким образом, настоящее творчество требует колоссальных усилий. Именно в таком, поистине огненном напряге наше сознание уподобляется мощному магниту, притягивающему к себе вдохновляющие идеи и образы. Многим ли по силам подобный взлёт человеческого духа? Недаром настоящих творцов в истории человечество так мало. Но сколько мрачных и бездушных творений, не могущих подняться «выше пояса», проникает теперь в нашу жизнь!

Творчество – это самоотверженный ежедневный труд! При этом творец не ждёт особого вдохновения, но в непрестанном стремлении к Прекрасному сам вызывает его. Он словно Прометей низводит этот небесный Огонь на Землю и претворяет его из аморфного состояния в чёткие, законченные образы.

Понимание сущности творческого процесса помогает преодолевать наработанные штампы и трафареты при выражении явлений жизни. Задача каждого мастера – рассказать о давно известных вещах по-своему, а значит – по-новому, и к её решению он приходит только через сердечное слияние с изображаемым предметом. Такое вживание не требует умственных рассуждений, напротив, – они мешают и не дают сердцу открыться и проявить свою силу.

Нужно буквально «видеть глазами сердца; слышать гул мира ушами сердца; прозревать будущее пониманием сердца…» [13]

Но каждое высокое проявление сердца зависит от внутреннего напряжения человеческих сил, от чуткого стремления к Красоте и от постоянного улучшения созидаемых форм.

Прислушиваясь к своему сердцу, творец напряжённо ищет отголоски действительности, той действительности, которая лежит в основе нашего мира. Он ловит каждый её отблеск, каждый вздох, для него малейшее её движение – великая ценность. Бережно собирая эти сокровенные искры, творец вдыхает в свои произведения жизнь.

Но едва угасает сердечный огонь, творец тут же погружается во тьму самоуверенного интеллекта. Вход во внутренние сферы вещей для него закрывается, и перед глазами остаются лишь "скучные" оболочки – тела и одежды. Что делается внутри их, интеллекту неведомо и ему приходится лишь по внешним признакам догадываться о скрытой в них жизни. Но насколько правдивы такие догадки? Подлинное творчество прекращается; становится лживым, неубедительным, механистичным и нередко пошлым. Только с пробуждением сердца за видимой формой для глаз вновь открывается дух вещей и явлений.

Новичок в искусстве поступит верно, если, прежде всего, будет учиться доверять своим ощущениям и не будет бояться творить непосредственно, как чувствует, даже если и нет уменья. Только тогда он обретёт веру в себя и быстрее найдёт свой особый стиль. Он поймёт, что значит быть искренним в творчестве. Но нередко люди поступают наоборот. Об этом писал Н. К. Рерих:

"Сколько дряхлости сказывалось в леденящей программе: сперва научусь рисовать, потом перейду к краскам, а уже затем дерзну на сочинение. Бессчётно успевал потухать пламень сердца, прежде чем ученик доходил до запретной двери творчества!

Но зато, сколько радости, смелости и бодрости развивалось в сознании с малых лет дерзнувших творить, как заманчиво увлекательны бывают детские сочинения, пока глаз и сердце ещё не поддались всепожирающим условиям стандарта".

"Помню также, – вспоминал Николай Константинович, – как однажды Куинджи раскритиковал мою картину "Поход". Но полчаса спустя он, запыхавшись, вновь поднялся в мастерскую: "Вы не должны огорчаться, пути искусства бесчисленны, лишь бы песнь шла от сердца", – улыбаясь, говорил он"

И... мой учитель, Кормон, всячески поощрял меня к самостоятельной работе, говорил: "Мы становимся художниками, когда остаёмся одни" [14].

В тишине сердца, вне суетящегося рассудка и заученных правил, творец чует незримую песню духа и, следуя за ней, проникает в лабиринты жизни. И лишь тогда, когда он решается воплотить своё открытие в земные формы, необходимыми становятся знания. При воплощении огромную роль играет интеллект как посредник между сердечным видением и сознанием человека. Ведь язык сердца не прост и требует опытного переводчика. Потому в искусстве так необходимы познания чисто технических приёмов и методов, наработанных предшественниками. Благодаря чему творец может точнее и быстрее создавать гармоничные формы. Одна немецкая художница занимается так называемой "живописью света".

Она добивается небывалого сияния картин путём умелого использования оттенков и контрастов. При этом картины становятся как бы живыми, необычными, тёплыми. Разве без знаний возможно такое достижение? Творчество требует гармоничного развития и сердца и ума, интуиции и рассудка.

Несмотря на то, что много талантливых людей, подлинными мастерами становятся лишь единицы. Ведь талант – это дар, который нуждается в умелом выявлении скрытых в нём возможностей. Талант без мастерства подобен немому, чувствующему всё, что вокруг него происходит, но не способному высказать своей мысли. Без мастерства самый одарённый художник не сможет полно и убедительно передать своё душевное состояние и донести его до зрителя. Как говорил Анатоль Франс: "Искусству угрожают два чудовища: художник, который не является мастером, и мастер, который не является художником..." [15] Но только гармоничное слияние мастерства и таланта, знания и чувства ложатся в основу полноценного творчества. Именно они являются теми струнами, напряжёнными неистовым трудолюбием творца, которые позволяют ему раскрыть сокровища своего горящего сердца.

 

 

Примечания:

1. "Стихи и поэзия", В. Кожинов, с. ЗЗ, М., "Сов. Россия", 1980 г.

2. "Избранное", В. Высоцкий, с.563.

3. "Дом поэта", М. Волошин, с.231, 239. Ленинград, 1991г., изд. "Дет. лит.

4. "На одной творческой тропе", К. Антарова, с.338, Москва, 1998 г.

5. "Беседы Друга", с.35. Москва. 1995 г., изд. "Сирин".

6. "Твердыня Пламенная". Н. К. Рерих, с.42.

7. "Вчера и сегодня в балете", М. Лиепа. с.3, Москва, 1986 г.

8. Там же, с.6.

9. Там же, с.184, 165.

10. "О литературе". А. Блок, 1989 г., с.169.

11. "Об искусстве", И. В. Гете, 1975 г., с.77. Москва, изд. "Искусство".

12. "Дом поэта", М. Волошин, с. 238.

13. "Сердце", §1.

14. "Твердыня Пламенная", Н. К. Рерих, с. 6, 7.

15. "Шестое чувство", Э. Амашукели, 1981г., изд. "Молодая гвардия", с.110-111.

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№62 дата публикации: 01.06.2015