№74 / Лето 2018
Грани Эпохи

 

 

Ева Райт

 

Записки из будущего

Поцелованные светом, лепестки цветов умеют удержать его трепет. Кажется, что они так и живут в напряжённом ожидании света. Их удача – в постоянстве устремления.

 

 

Предстояние

Я и мои сёстры берём друг друга за руки и образуем круг. Чистые, белые одежды, тонкий аромат живых цветов, прохладный полумрак верхнего яруса храма... Сосредоточенное молчание нарушает голос заводящей. Она первая проговаривает зовущую мантру и задаёт ритм её вторения. Сёстры подхватывают эти особенные слова и, наладив унисон, начинают движение по кругу. Разное состояние атмосферы, отличный в каждом новом дне настрой сестёр, а также тех людей, что собираются для молитвы внизу в храме, не позволяют предугадать, сколь долгим будет наше хождение. Но уже с первых слов вторения трепетное предощущение явления света наполняет наши души. Рано или поздно наступает момент, когда он нисходит – мощный столп плазмоподобного пламени. И тогда хоровод наш сам собой останавливается. И видим, как в каждой зажигается и, подобно раскалённой струне, начинает светиться позвоночный столб. Слова, колебания чувств, мысли – всё уходит, подчиняясь безмолвному стремлению сердца войти в сферы Света-Огня.

Не каждый прихожанин видит Луч Владыки и мало кто из увидевших замечает в его слепящем сиянии двенадцать огоньков, его окружающих. Но тот, кто видит, понимает, что это сёстры храма во время служения обретают способность отражения Света надземного.

Мы не делаем секрета из своего ритуала. Не раз во время больших праздников визийные камеры передавали на экраны не только наше хождение и мантру, но и благодаря особому газу делали очевидным для всех сам Луч. Однако лиц наших, закрытых во время служения густыми вуалями, никто никогда не видел. Нет, мы не изолированы от земного обихода и живём среди людей. Никто не заподозрит в одиноко живущей соседке сестру-служительницу храма, зная, что при храме имеется общежитие и что женщина за соседским забором работает там медсестрой, кухаркой или садовницей. И всё же изредка происходит непредвиденное.

 

 

Поиск

Однажды, когда мы выходили из храма, я спросил маму о том, кто живёт в большом белом доме неподалёку, и мама ответила, что там белые сёстры – те, которые служат в храме.

– Ты же сам меня спрашивал об огоньках, которые загораются наверху во время службы. Говорят, что это горят сердца наших сестёр...

Когда я стал подрастать, я перестал видеть под сводами храмовой постройки точечные белые огни, а потом и вовсе забыл о них среди радостей и трудов жизни. Оказалось, впрочем, что не забыла об этой моей способности видеть тонкие энергии моя мама.

– Зачем, дорогой мой, ты ломишься в закрытую пока для тебя дверь? – спросила она, когда я не получил допуска на поступление в школу контактёров. – Ты мечтаешь о подвигах, хочешь открывать другие миры, не сообразуясь с тем, на что ты сам способен сегодня. Быть может, когда-то тебя примут туда – сам знаешь, там нет ограничений по возрасту...

– Но это моё желание, моя мечта!

– Да, родной, знаю. Но что мешает тебе до той поры, когда у тебя откроются нужные способности, поработать в другой области, например в целительстве?

Наверное, в ответ я состроил такую потешную физиономию, что мама рассмеялась. И всё же, не оставляя мысли убедить меня в том, в чём не до конца была уверена сама, сказала:

– А ведь до семи лет ты прекрасно видел разное свечение: и огни в храме, и ауры людей... Значит, при небольшом усилии снова можешь начать видеть.

– Но почему ты решила, что я непременно должен стать целителем? – пожал я плечами. – Сколько на свете профессий, требующих ясновидения! Могу стать учёным, судьёй, писателем...

Мама погладила меня по плечу и улыбнулась:

– Ты можешь стать, кем захочешь. Но помни, что лучше послужить людям ты можешь тогда, когда приложишь все свои силы, все свои способности.

Так в пятнадцать лет я снова превратился в школьника, только уже не общеобразовательной школы, а Школы развития.

 

 

Служение

Когда утреннее предстояние в храме завершалось, в течение дня нам предстоял отдых до вечернего служения. Отдыхали мы в разнообразной работе, помогая сёстрам, живущим и работающим в общине при храме. Работа предписывалась лёгкая, неутомительная, смена деятельности рекомендовалась при появлении признаков усталости. После ухода за садом, например, можно было заняться художественным рукоделием, а потом вновь вернуться к незатейливым хозяйственным делам, допускалось также чтение развивающих книг. Весь уклад этой нехитрой жизни призван был способствовать поддержанию бодрости тела и, главное, не должен был отвлекать от настроенности на сообщение с энергией Луча Владыки.

Немало свидетельств в течение веков оставили после себя люди, которые имели опыт Высокого Общения. Мои современники относились к нему сочувственно, сознавая впрочем, что многим из них ещё не под силу существовать в двух мирах одновременно. Постоянство Общения требовало от человека чуткой уравновешенности, возвышенной мысли и невозмутимости чувств. В зеркально гладкой поверхности сознания тогда мог отражаться и удерживать свой отблеск Луч Владыки. Человек при этом продолжал жить по правилам внешнего мира, играя предписанную для него общественными условиями роль. Мысль о Том, кому отдавалось сердце, всегда главенствовала, подчиняя себе любые движения и желания. Взамен давалась самая трогательная, поистине отцовская опека и возможность ускоренно развивать удивительные силы человеческой природы.

Никто из ищущих Высокого Покровительства и в самом деле его получавшего не задумывался о том, что получит взамен своей преданности – искренняя сердечная привязанность чуждается мыслей о выгоде. Естественное тяготение к родине духа, поиск истинного отцовства укрепляли вначале едва ощутимую, но со временем крепнущую магнетическую связь с избранным Руководителем. В трудных заданиях преобразования своей низшей природы, в постоянном преодолении влияния негармоничного окружения росла самоотверженность и безграничное доверие к Ведущему. Так рождалась готовность к подвигу – не однократному действию и не случайному порыву, но к постоянному огненному напряжению всей жизни, привлекающему тонкие энергии из надземного для преобразования и улучшения настоящего и будущего планеты.

 

 

Желание

Уже после первого года пребывания в Школе ко мне стала возвращаться способность видеть тонкие энергии. У меня нередко болели глаза – до того я напрягал их, рассматривая человеческие ауры. Частой моей спутницей была и головная боль – в ней теснились горы информации, связанной с миром тонких энергий. В огненном порыве к познанию изначального я уже не мог удовлетвориться тем, что видел вокруг. Я искренне жаждал преодолеть это видение и, отстранившись от него, начать, наконец, воспринимать вещи в их природной полноте.

Моё страстное стремление разгадать загадку человека превращало меня иногда в чудака. Если я замечал что-то необычное в его аурическом коконе, то без стеснения мог впериться в него взглядом. Похоже, находились и другие юные дарования, которые вели себя столь же бесцеремонно. Порой не успевал я как следует сосредоточиться на человеке и его ауре, как подопытный тут же наглухо закрывал своё свечение непроницаемой оболочкой. Меня это совсем не огорчало – в объектах наблюдения недостатка не было, но всё же наиболее интересными из них были те, самые чувствительные, которые немедленно ставили защиту от любопытных. Особенно в этом плане мою любознательность разжигала наша соседка. Эта внешне неприметная молодая женщина каким-то хитрым образом блокировала мою способность видеть светá. Всякий раз, глядя на нее, я пугался, что снова, как в детстве, утерял способность к тонкому видению – вокруг неё не было никакого свечения.

– Я ещё не встречал человека без ауры, – смеялся в ответ на мои расспросы наш учитель. – Если человек не хочет, чтобы ему лезли в душу, то и не лезь.

И дальше шли одна-две фразы о необходимости придерживаться этических норм.

К концу обучения я, должно быть, окончательно проникся теми флюидами нравственности, которые за три года были на меня истрачены, усвоив их вместе со способностью видеть человека насквозь. Если бы это было не так, вместо значка об окончании мне могли бы вручить направление на перевоспитание – безнравственный человек со сверхспособностями считался угрозой для общества.

Зажав в руке значок-голограмму с описанием моих успехов-неуспехов, я чуть не вприпрыжку торопился домой, чтобы показать его содержимое маме, подтвердить ей слова сказанные директором при вручении:

– Вы рекомендованы для обучения целительству, астрологии и психологии в Школе второй ступени.

Размышляя о специальности астропсихолога, воображая, как комфортно буду чувствовать себя в этой области загадок и тайн, я поспешно распахнул калитку и побежал по дорожке к дому. Споткнувшись на ровном месте, я потерял равновесие и, подавшись вверх и влево... Это резкое движение в сторону соседского забора внезапно открыло мне что-то такое, от чего на мгновение перехватило дыхание: некая упругая сила, сопровожденная вспышкой яркого света, выровняла наклон моего тела и не только помогла удержаться на ногах, но и позволила заметить в соседнем дворе её источник – ту самую соседку, которая, по словам мамы, работала в саду при храме. С этого момента разгадать загадку садовницы стало моим главным желанием.

 

 

Наказание

В тихое и незаметное моё существование порой врывалось чужое любопытство, чужое желание сблизиться. Но даже несвойственная мне холодность в общении не всегда позволяла отвадить тех, кто набивался в друзья.

После того, как однажды я помогла соседскому юноше не упасть, он, видимо страдая неуёмным интересом к необычному, не упускал ни одного случая заговорить со мной, а то и зайти в гости. Несмотря на моё старание избежать встреч с ним и сдержанность в разговоре, он не оставлял своих попыток стать моим другом.

– Если Вы будете подстерегать меня, я придумаю для Вас наказание, – пригрозила я ему однажды.

– Вы этого не сделаете, – игриво ответил мне юноша.

– Почему?

– Потому что Вы – добрая.

– Вы не верите, что я могу поступить сурово?

– Не верю, – ещё шире улыбнулся молодой человек.

О том, что такое суровость к себе, мне было известно не понаслышке, моё служение постоянно требовало строгой самодисциплины. Однако о суровом отношении к другому человеку я знала лишь из старинных книг. В нашем мире даже к преступившим закон относились заботливо, ограничивая наказание психологическим внушением и исправительными работами, рутина которых скрашивалась одолением новых вершин знаний.

Поскольку справедливое наказание, согласно мировому закону причин и следствий, человек навлекает на себя сам, мне не нужно было предпринимать каких-то особых действий, но следовало лишь оградить себя от назойливых притязаний юноши. Именно такой совет дан был Владыкой, в отеческой мудрости которого мне никогда не приходилось усомниться. И только совместно с Ним – оплотом неусыпного дозора и неиссякаемой силы – можно было окружить себя светоносным покровом того напряжения, которое не только сообщило бы неосмотрительному сознанию об опасности, но и подвинуло бы его к Свету.

 

 

Страх

Как бы вы повели себя, если бы при одном взгляде на человека, который только вчера вам улыбался и обращался с вами по-доброму, у вас внутри всё застыло бы от страха? Возможно, остолбенели бы, а, быть может, помчались без оглядки, как это сделал я, когда в очередной раз повстречался с нашей странной соседкой. Очнулся я дома, лежащим на полу. Надо мной стояла встревоженная мама с пустым стаканом, содержимое которого она только что выплеснула мне в лицо.

В нормальном состоянии я ни за что бы не признался, что испугался. Но сейчас я чувствовал себя по-младенчески беззащитным и потому выложил маме всё, как было. Мама помогла мне встать и, провожая к лежанке, сказала, чтобы я выбросил из головы свои шпионские игры и подумал о том, куда пойду летом работать.

До сегодняшнего дня, до этой злополучной встречи я был твёрдо уверен в своём увлечении астропсихологией. Но в этот вечер и в последующие три дня безвылазного сидения дома я увидел своё будущее иначе, во всяком случае, на ближайшие несколько месяцев. Мне вдруг остро захотелось приобщиться к целительству – не столько консультировать человека, опираясь на точные расчеты влияния Светил, сколько конкретно помочь ему здесь и сейчас обрести мир и свет в душе и бодрость в теле.

История медицины свидетельствует о тёмной поре, когда в мире было множество больных и увечных, когда нарушенный энергетический баланс в организме восстанавливался частично, без устранения вызвавшей его причины, когда жертвы катастроф навсегда лишались полноценного физического тела. В нашем мире всеобщего здоровья всё же встречались немногие случаи такого искажения психоэнергетической природы человека, которые никакое целительство победить не могло. Приют эти жертвы своего протестного мышления находили в нескольких специальных общинах, где их нелёгкую жизнь поддерживали целители и сёстры-духовспомогательницы.

После недолгих размышлений я остановил свой выбор на общине при храме, где как раз освободилось место помощника целителя.

 

 

Узел

Почему этот безрассудный юноша так стремился быть там, где доводилось бывать мне, пояснил мне Учитель:

– Ваша связь проходит единой нитью через многие жизни. Есть узлы, которые нуждаются в развязке и наоборот – наступают сроки, когда можно утвердить новую ступень сотрудничества. Сейчас пришло время такого диалога.

Теперь сердце моё должно было подсказать, как вернее привести молодого человека к мысли о том, что не все загадки имеют немедленное разрешение, склонив его к смирению перед мудростью законов жизни. Место работы, избранное им как нельзя лучше способствовало охлаждению его азартной натуры. Нередко, заметив его издали в коридорах больничной общины, я наблюдала в его излучениях знаки страдания. Заимствованное или своё собственное, оно явно пригашало яркую, напряжённую краску самомнения.

Однажды, увидев его в храмовом парке, я присела рядом с ним на скамейку. Его удручённый вид свидетельствовал о том, что недавно он проводил чью-то несмирившуюся, мятежную душу в мир иной.

– Почему, почему мы не можем помочь им? – бормотал он, раскачиваясь взад-вперёд.

– Потому что они не готовы принять нашу помощь...

– Но ведь они просят, молят, требуют...

Его голос звенел отчаянием, и так по-человечески хотелось обнять его, утешить... Но лёгкий укол в сердце напомнил о моём обещании Учителю – подтолкнуть молодого человека на пути самоизменения.

– Ответь мне, друг, – обратилась я к нему, – почему ты сам так нелюбезен к простым правилам жизни? Почему стремишься поверх запретов к знаниям, пока недоступным твоему пониманию?

Возможно, в иное время эти вопросы пробудили бы в моём собеседнике вспышку самолюбия, но сейчас, когда картины страданий всё ещё стояли у него перед глазами, он ответил по-настоящему бесхитростно:

– Я всего-навсего хотел знать, почему Вы не похожи на остальных.

– Друг мой, желание, не поддержанное небом, разрушительно. Но если очень хочешь...

Желания человеческие, особенно долго вынашиваемые, подобны раскалённым углям, готовым в любой момент дать вспышку пламени. Стоило мне обнадёжить молодого человека, как в нём тут же пробудилось прежнее неуёмное любопытство.

– Я готов выслушать всё, что Вы скажете! – с горячностью заявил он.

– Тогда закрой глаза...

 

 

Падение

Я знал, что если буду внимательно следить за ней, то непременно обнаружу, кто она на самом деле. Подозреваю, что, даже выбирая место работы, я неосознанно рассчитывал быть ближе к ней. Последовательно и неспешно наблюдая за соседкой, я постепенно составил чёткое представление о её дневном распорядке. Выяснив, что она ревностно посещает все службы в храме, я тоже стал дважды в день наведываться туда, участвуя в славословиях Владыкам и посылках полезных миру мыслей. Однако ту, которую я надеялся встретить, я не находил – ни среди прихожан, ни среди служителей храма. И тогда мне пришла в голову мысль забраться на второй ярус храма, чтобы с высоты рассмотреть всех, кто находился внизу во время службы.

Ступеньки, ведущие наверх, оканчивались наглухо закрытой дверью, и я, безрезультатно подёргав ручку, уже собирался идти обратно, как вдруг до меня донесся стук твёрдых подошв – кто-то торопливо поднимался сюда. Мне ни с кем не хотелось объясняться, и потому я поспешил отступить в углубление в стене – в полумраке меня могли и не заметить.

Маленькая, полноватая женщина, слегка задыхаясь от спешного подъёма, живо подскочила к двери и, ловко отворив её, вошла в святая святых – комнату совершения обряда. Едва она переступила порог, как дыхание её выровнялось, а шаги стали неслышными. Под однообразное повторение короткой мантры она плавно передвигалась по скудно освещённому помещению, окропляя её приятно пахнущей водой. Я подумал, что это отличный момент, чтобы проникнуть вовнутрь.

Забившись в самый тёмный угол, я с интересом наблюдал за последующими приготовлениями к службе, терпеливо перенося приятно пахнущие брызги, щедро орошающие моё лицо и руки. Потеряв счёт времени, я не заметил, как исчезла маленькая женщина и как в комнату стали входить одетые во всё белое другие женщины. Они шли молча, осторожно ступая, как будто боялись нарушить чей-то священный, нуждающийся в охранении покой. В полной тишине кто-то из них еле слышно прошептал: «Здесь кто-то чужой», на что другой, тоже очень тихий, голос ответил: «Так тому и быть». Я улыбнулся, это походило на пароль и отклик – совсем как в наивных кинодокументах прошлого.

Потом женщины взялись за руки и плавно двинулись в хороводе вокруг престола, на котором ещё раньше я рассмотрел блестящий чёрный камень. Они ходили и, кажется, повторяли одно и то же, однако, что именно, разобрать я был не в состоянии – в душу мою заползал самый страшный, самый безграничный страх, который я когда-либо испытывал. Всё сильней и сильней прижимаясь к стене, я с ужасом наблюдал, как над престолом разгорается слепящий свет невыносимо бело-голубого цвета. И когда я ощутил, что моё сердце, неистово старающееся прогнать по жилам застывшую кровь, вот-вот разорвётся на части, стена за моей спиной вдруг куда-то пропала. Даже не дернувшись, я, подобно каменному истукану, полетел вниз, в черноту, и только часто пульсирующая кровь говорила о том, что я ещё жив...

 

 

Признание

Он закрыл глаза. А через несколько минут веки его разомкнулись. В пристальном взгляде теперь читалось потрясение, и в то же время сквозила бестрепетность человека, побывавшего по ту сторону жизни. Я взяла его за руки и заставила его сердце биться полней, с новой энергией.

Юноша ожил и, крепко сжав мои пальцы, с волнением произнёс:

– Теперь я знаю, кто Вы... это так... так прекрасно... так необыкновенно!..

Когда его восторг поутих, я попросила отпустить меня. Поднеся к его лицу ладонь, я представила, что держу в ней зеркало. Как только моё представление вступило в силу, лицо юноши вытянулось, а на глаза навернулись слёзы: в зеркале он увидел себя поседевшим, с резко выступившими вертикальными морщинами на лбу.

– Ты заплатил большую цену за своё знание и, надеюсь, понимаешь, какова цена разглашения этого знания.

Я не сказала ничего обнадёживающего, наоборот – мой голос был тих и строг, однако мальчик вдруг перестал грустить. Он энергично поднялся со скамейки и направился к пышно цветущему кусту ароматных роз.

– Сейчас он сорвёт цветок, – подумалось мне, – вернётся и коленопреклоненный положит его мне на колени, в знак любви и послушания...

– Это твой первый ученик, – где-то внутри себя услышала я голос Владыки. – Прими его!

Когда моих рук коснулась влажная прохлада белых лепестков, сердце наполнилось болью и радостью. Боль я оставила себе, а искрами радости окутала трепещущее сердце юноши.

– Теперь так будет всегда, – подумала я, но вслух произнесла:

– Друг мой, я принимаю дар твоего сердца. Прими и ты моё ученье. Оно начнётся прямо сейчас... Готов ли ты?.. ... ...

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№61 дата публикации: 04.03.2015