№73 / Весна 2018
Грани Эпохи

 

 

Александр Балтин,

член Союза писателей Москвы

 

Сплошная Вальпургиева ночь

В провалы реальности воздуха попадая, возносясь словно по невидимым лестницам, парит гомункулус в своей, испускающей лучи колбе над пространством, парит себе, чтобы ни лютовало внизу…

Почему, впрочем, внизу?

Банкиры на ведьминских мётлах взмывают, стремясь схватить оное существо, но – мешают наетые животы, колышутся, тянут вниз…

Пролетает в круглом горшке политик, огибает другого, не дай кто стукнутся краями, и разлетятся так удобно несущие горшки…

Вальпургиева выплеснулась в реальность, и вершится года: динамично, тошно…

Вы думаете, это человек скакал по эстраде, распевая песенки, считаясь знаменитым?

Ан нет – маска сдёрнулась: оказалось – свинья…

И хвостик завитком дребезжит, ай-ай, как здорово…

С гнилых болот мерцает что-то зеленоватое: а вот и не мерцает уже – поднимается густо, заливая реальность, и не замечает никто, как, будучи отравленными, считают подлость нормой, а убийство – единственным способом решать коммерческие проблемы…

В лабораториях уместны ли беснования?

Но – ведь мы получили новый вид бактериологического оружия, как же не поплясать нам?

А то, что массы людей погибнут – так это чепуха, ноль, чем больше помрёт – тем богаче станут богатые…

Скачки неистовы, и новая свинья, натянув человеческую маску, что-то хрюкает с эстрады, и разносятся её хрюки, названные музыкой, и детки – некогда воплощавшие чистоту – будут подхрюкивать, превращаясь в свинят.

– Человеком сложно жить, сынок.

– А как же иначе, па?

– Надо скорей свиньёй становиться: плевать на других, жить только для себя, не читать ничего сложного…

А вон кикимора подписывает тонны своих книжонок: и все детективчики, все про убийства, все не имеющие отношения к литературному языку; и какая очередь!

И рада кикимора – новый миллион в кармане…

А вот проносящиеся в горшках в заоблачных сферах члены правительства: бросают с высоты нечто об единстве страны, народа: непонятно какого только…

И парит, парит гомункулус, храня, коли замкнут в колбе, чистоту и высоту мысли, парит, зная, что не время сейчас покидать укрытие своё: надо ждать, когда разлетится болото, поутихнет сплошная Вальпургиева ночь…

 

 

Грязные, небритые

Мы шли по дорогам Тридцатилетней войны, изъезженным обозами, истоптанным, бесконечным; мы шли – наёмники, ведомые не то датчанином, не то шведом, и постепенно глуби немецких земель затягивали нас плотнее и плотнее; и засада, на которую напоролись однажды, гнездом свёрнутая среди сырых осенних вётел, уничтожила многих из наших…

Кто будет платить?

Крупной монеты уже не помнили, привыкнув довольствоваться мелочью, и если была серебряной, то уже сулила нечто привлекательное.

…обозы тянулись, пьяные маркитантки принимали всех без разбору, и без вина было столь же невозможно, как и без хлеба.

…в руинах, оставшихся от не слишком большого собора, таилась всякая голь: дранная нищета готова была кусаться, держась за жизнь, не сулившую им ничего хорошего.

В пышных дворцах принимались решения, но ленты дорог, разрушительно проходившие по городам, оставляли после себя сокрушённые дома, разорённые лавки…

Солдаты тащили старики-ростовщика, седые космы белели между грязных солдатских пальцев, и девчонка, любившая папу, цеплялась за фалды его сюртука.

Грубый смех, пьяное ржание; всхрапывают кони; телега с колёсами и досок увязает в грязи.

Слышны выстрелы, но мы снова идём по дорогам Тридцатилетней: убитые и живые, нищие и надеющиеся обогатиться через войну: все вперемешку.

Грандиозные панорамы битв, превращались в гекатомбы жертв, и до погребальных команд уже лютовало вороньё, с адским граем приветствуя пиршество.

Мы идём и идём…

Что думает Валленштей?

Щекастый, давно исхудавший поэт продолжает складывать в голове сонеты, не думая, что когда-то их прочтут…

Суть религиозных распрей стиралась: в костёлах били витражи, вытаскивали дорогую утварь, в чаши для причастия лили вино, чтобы напиться скорей, забыться…

Грязные, небритые…

Отряд, врезавшийся в обоз, разорит его живую массу, заберёт всё ценное, что найдётся.

Что ценнее хлеба и вина?

В определённые моменты крупные кругляши монет уже не привлекают внимания.

Идём и идём.

Тридцатилетняя не кончается, счёт времени сбит, и мы давно погибли – все, все…

 

 

Обречённость – не находите?

Забор, сооружённый нелепо: из горизонтально размещённых штакетин, скреплённых проволокой; на покосившихся, почерневших от времени и непогод столбах натянуты верёвки: сушится бельё…

Дома двух и трёхэтажные, пятидесятых годов, с разболтанными щелястыми дверями, с осыпающейся штукатуркой, дома оседающие, с бытом… иногда всё же уютным, с балконами, загромождёнными всем скарбом жизни, какой только можно придумать; рельефы дворов неровные, дети играют во что придётся…

Где-то можно встретить ещё подобную провинциальную убогость?

В Латинской Америке?

В глухих районах Азии?

Но там будет другой колорит…

А тут понятно – вы в России; тут ничего не изменить, и маленький, вполне игрушечный костёл на соседней улице кажется призраком другого мира.

Однако он есть – работали наёмные белорусы, построили себе, оказались католиками.

Отель возвели, костёл остался – пустующий по большей части.

И снова затягивает атмосфера дворов, организованных низкорослыми домами.

Иваныч, копающийся под «Волгой» первого образца.

– Чё, Иваныч, ездит ещё?

– А то! Всех переживёт…

Алкаши, присевшие на скамейку, заправляются с утра: майские праздники долгие, и листва золотится под солнышком, и то, что из окна второго этажа выглянет жена одного из них, шумя и матерясь, ничего не значит…

– В ножички давай?

– Ага. Взял?

– Есть…

Мальчишки находят участок земли, чертят круг, и кидают в него кухонный ножик.

Потом, от места попадания ведут лучи, деля круг – кто больше территории захватит – тот и выиграл.

Отсюда невозможно уйти.

Уйти, уехать, изменить жизнь.

Она пройдёт на пятачке пространства, который будет казаться милым – с голубятней, где грузный Пал Сергеич разводит разные породы голубей, с обилием алкоголя, с пьяным бредом – помните Кастет (Костя, конечно) гонял чертей, телевизор разгрохал, чуть бабу свою не убил?

Мёртвый колорит выделяет какую-то клейкую субстанцию: не выдраться.

И дети так будут жить…

Обречённость – не находите?

 

 

Конец тирана

Устал, надоело…

Нет, никто бы не обвинил бы могущественного колдуна в излишней доброте, но флюиды, пронизывающее государство, стали для него слишком тяжкими: тиран, потерявший чувство реальности, закручивал и закручивал гайки…

– Надоело, – вслух произнёс колдун, живущий в обычной квартире, и – по внешней жизни – не делающий ничего, что выходило бы за определённые рамки.

Местоположение тирана установить не сложно – даже учитывая огромность его имущественных владений, и немыслимое число охраны; используя тайные окуляры, колдун легко отследил, где тот находится в данный момент; несколько минут раздумывал, стоит ли, появившись, произнести обвинительную речь, или расправиться с тем быстро: в один момент…

– Поизощрённее надо, – бормотал колдун, хмуря кустистые брови, – поизощрённее…

Итак.

Он не стал щёлкать пальцами, к чему это? Рядом же никого, так что не до пустых эффектов.

Он просто появился в комнате отдыха, роскошью бьющей в глаза; он появился, и тиран, почувствовав вибрации, поднял мутные, налитые бесконечной жаждой глаза, и в них не было даже удивления.

– Ты кто ещё такой? – вяло спросил он, и колдун понял, как он расправится с ним.

– Тот, кому ты сильно мешаешь, – ответил, морщась, и, прежде чем тиран захохотал утробно, щёлкнул пальцами: тут без этого не обойтись.

Толстая жаба соскользнула с кресла, и, разевая пасть, издала характерный звук.

– Ну, как тебе обличье?

Колдун оставил сущность тирана, только, изощрённый в трансформах, изменил его оболочку.

Жаба разевала пасть часто, квакая, и колдун, понимая, какой живёт внутри мясистой оболочки ужас, сделался невидимым, чтобы удостовериться в конце.

Через какое-то время заглянул секретарь.

Удивлённый отсутствием хозяина, прошёл глубже в комнату, ещё глубже…

– Это что такое? А ну…

И он – крупный такой, хорошо питающийся дядька – наступил на жабу, раздавил её…

А колдун, даже и не посмеиваясь, перенёсся в свою квартиру.

Он знает: какое-то время будут молчать об исчезновение тирана, опасаясь паники, деля под шумок власть и деньги, а потом…

Впрочем, на некоторое время флюиды, мешавшие колдуну в работе, больше не страшны.

 

 

…И одиночеству конец

Заходил в магазин в огромном красном доме – по соседству; заходил купить сигарет: только там всё время был марка, к которой привык.

Магазин отличался от нынешних, где в узких прошейках у касс стояли скученно, нечем было дышать, и непроизвольная злоба разгоралась к подобным конструкциям… для быдла.

Всех нас превратили в быдло, ничего с этим не сделать…

А в этом всегда несколько тёмном магазинчике можно было спокойно сказать, что тебе нужно, спокойно рассчитаться, не нервничая: мол, некто дышит в спину.

Пожилой, одинокий…

Такая же пожилая продавщица: но миловидная, золотоволосая; привыкла к нему, спрашивала, улыбнувшись:

– Вам одну пачку? Две?

По-разному брал…

Ладная, довольно изящная, будто возраст никак не влиял…

Когда пропускал несколько дней, удивлялась, спрашивала:

– Что вчера не были?

Он тоже улыбался, отвечал…

Попытки бросать курить утыкались в необыкновенное ощущение табака, как собеседника, и порою сам не замечал, как закуривал вновь, однако тянул, бывало, пачку: на два дня.

Через полгода спросил, как зовут; потом, как-то, особенно ни на что не рассчитывая, предложил:

– А не хотите, если время есть вечером, в кафе посидеть?

Поправила причёску, стрельнула глазами.

– А где? Время-то есть…

– У нас тут рядом, чудесное кафе: уютно, достаточно немноголюдно.

– Я тоже не люблю, когда много людей.

– Отлично. Вы до которого часа? Я подойду?

Посидели – как-то легко, свободно; рассказывала, выпив немного коньяку, о взрослом сыне, недавно, после института устроившемся на компьютерную фирму, упоминала давнишний развод…

О себе он говорил мало, в основном в общих чертах; и как-то логично было, что пошли к нему, и взяла его под руку, и, чувствуя таинственное тепло её тела, думал, что вдруг вот, и одиночеству конец, и… кто знает, жизнь ведь не завершается в 52 года…

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№83 дата публикации: 01.09.2020