Ольга Ерёмина

 

Записки экскурсовода

Часть 12

Часть 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12.

 

Руса на Порусье

Это сейчас на картах пишут – Старая Русса. А в XIII веке, когда строили этот собор в честь Спаса, говорили просто – Руса. А река называется по-прежнему – Порусья.

Посмотрите: собор сам небольшой с нашей точки зрения, он ведь монастырский, а монастыри в то время многочисленными не были.

Справа – трапезная с большим окном, думаю, растёсанным позднее. Изначально, видимо, окно было уже. Внизу мощный подклет – там явно были, фигурально выражаясь, банковские ячейки. Добро хранили: серебро обительное, запасы. Крыльцо справа, думаю, позже пристроено, в XVII веке. Изначально деревянное было. В таком сборе осаду выдержать можно.

Много ли городов у нас могу похвастаться тем, что у них собор XIII века стоит?

Только вот с двух сторон его окружают пятиэтажки. От этого впечатление нарушается. И с дороги не видно: спрятан за домами. Ирреальность: проходишь пятиэтажный, заросший лопухами двор – а там такое.

Рядом ещё одна церковь и колокольня, но это уже XVII век. Сейчас здесь музеи.

Да, полоски на стенах из красного кирпича – это специально реставраторы оставляют, чтобы показать, что кладка подлинная.

 

Цнинский бейшлот

Местные краеведы в Вышнем Волочке на свои средства поставили перед плотиной со стороны Бейшлотской набережной камень с табличкой. Табличку уворовали, сдали на цветмет.

Меня приводит в восторг мысль, что вот реальное сооружение, которое построили при Петре, и оно работает!

На Бейшлотской набережной пятиэтажки, на другой стороне частные дома. Ещё один восторг: местные ребятишки выходят из подъезда уже в плавках и с плавательными кругами в руках. Тридцать метров, ну, пятьдесят – и ты в воде! Вода у бейшлота исключительно чистая, приятная. Ширина реки здесь метров пятьдесят (если с заводями – больше), и довольно глубоко. Дно на входе песчаное. Цветут кубышки и кувшинки. И детей полно. Вот настоящее летнее детское счастье: в речку прямо из подъезда.

Делаю фотографию с сильным зумом с мостков в заводи ниже плотины. На бейшлоте красная штука, похожая на кран, – это заслонки шлюза поднимать или опускать. Она на рельсах стоит. Работает!

 

Про кокошники

Свечная башня Борисоглебского монастыря в Торжке.

Посмотрите на окна: они завершены как килевидные кокошники с московском узорочье XVII века. Но килевидные кокошники в то время никогда не завершали окон. Значит, не XVII век. И все три окна (среднее из которых не окно, а дверной проём, предполагающий деревянную галерею вокруг, но изначально не имевший её, то есть опять же ложный) объединены одним закомарным покрытием опять же с килевидным завершением, но это не закомара конструктивная, а опять же ложная, для изобразительного эффекта. Потому как следующий ярус держится на угловых столпах.

Вот это даёт нам указание на модерн, точнее, неорусский стиль. Причём очень ранний неорусский стиль: проект 1868 года. Это как кокошники для фрейлин в XIX веке при дворе – шёл поиск новой русской идентичности.

И в результате башня выглядит эффектно и живописно.

(В Туле на церкви в Кремле, где был первый музей оружия, такие же килевидные штуки.)

 

Семьдесят верблюдов

Когда Савва Мамонтов в студенчестве чрезвычайно увлёкся театром и всякими там идеями, отец не на шутку заволновался и решил выбить из него студенческую дурь. Сам ли придумал или Кокорев подсказал, но отец отправил сына в Баку, в «Закаспийское торговое товарищество».

В 1862 году Саввушка прибыл в Баку, чтобы изучить суть дела, и сразу начал жаловаться отцу на скуку, проситься домой. Отец ему ответствовал так: вот тебе деньги, найми семьдесят верблюдов с погонщиками, купи товару по своему усмотрению и отправляйся сам с караваном в сердце Персии. Из Шахруда в Мешхед. Полтысячи вёрст. Продай там товар с выгодой и вернись с деньгами.

Саввушке 21 год. Совершеннолетний. При этом одни пустяки в голове: то ваять хочет, то в театре изображать, то петь в опере. Но такая задача – это же приключение! Авантюра! Тут ещё таможню надо пройти, впереди земли пустынные и горные. Разбойники опять же.

Савва справился. Через год после отъезда из Москвы он вернулся под отцово крыло, и тот позволил ему ехать в Милан – изучать торговлю шёлком. Ну, в Милане Савва пустился во все тяжкие: брал уроки скульптуры у Антокольского, рисовал, пел и допелся до того, что его в Ла Скала пригласили.

Ну, тут уж отец не вытерпел: какой вокал? Какие статýи? Кому по наследству железные дороги и вся торговля перейдёт? Тут как раз тётушка при смерти оказалась, и отец под этим предлогом вытребовал Саввушку в Россию.

 

Иван

В одной двухдневной экскурсии попался мне интересный турист с именем Иван, а вот фамилия не наша. С девушкой был. У той губы были ярко алым накрашены, она явно моложе. А ему лет сорок, хотя выглядит подтянуто и молодо. Но – морщины у глаз.

Интересен Иван был, во-первых, особой учтивостью, показавшейся мне слегка старомодной, и явным незнанием некоторых современных деталей.

Когда я говорила, что вот с этой горки катаются дети на ватрушках, он оборачивался к своей девушке с вопросительным лицом: дескать, что такое ватрушка?

В Спас-Клепиках, когда мы вышли на берег речки Совки, маленькой, с крутыми берегами, с рыжей от примесей железа водой («Над скудной глиной жёлтого обрыва…», Блок), Иван и его девушка разулись, залезли в воду по щиколотку, шлёпали по глине. Потом я заметила, как уже возле музея Есенина она, прислонясь к бревенчатой стене, подставляла по очереди стопы, а он, присев на колени, лил на них воду из бутылки и отмывал от глины. Трогательно.

Оказалось, он из Германии. Родился в Казахстане, из немецкой семьи, а потом его родители уехали на историческую родину, и он с ними.

Как внимателен он был ко всему! Как пристально обращал внимание на детали!

Я ему благодарна – за чуткость. Он увлечён русской культурой. От встречи с таким человеком хочется дальше работать.

 

У мельницы

В Твери, в картинной галерее, встретила картину Коровина «Мостик у мельницы». Сразу вспомнилась усадьба Коровина – Охотино, река Нерль и его рассказ о том, как Шаляпин впервые услышал «Лучинушку». Коровин повёл друга рыбачить на мельницу. Туда же еду принесли, закуски. Художник рыбачил, а бас закусывал с мельником, и тот спел ему «Лучинушку». Шаляпин выучил с голоса и потом всегда исполнял в концертах.

Вечером мы ехали в Москву, и закат был пленительно-алым. Я записывала:

 

 

Щедрость

Домотканово. Бегут над возвышенностью низкие облака. Белеет колоннами усадьба Дервизов. Солнце зажигает вершины клёнов. По усадьбе таблички: «Здесь Серов писал такую-то картину».

Сдав группу в музей, возвращаюсь к автобусу – взять свой термос. К калитке дома напротив, тщательно выкрашенного, с резными наличниками, идёт женщина с пакетом яблок. Останавливается:

– Вы яблок не возьмёте?

– Сколько Вы просите? – спрашиваю я и уже тянусь к кошельку.

– Просто так, без денег, – и, словно оправдываясь: – нынче много уродилось. Падают, гниют. А мы уже и варенья наварили, и соку.

– Спасибо! Как Вас зовут?

– Наталья.

– Вы здесь живёте?

– Это не мы, это бабушка наша живёт. Она не такая, она бы просто так не дала. Подождите меня, я ещё принесу.

И исчезает за калиткой. Я угощаю яблоками водителя, сама вонзаю зубы в румяный штрифель – сок брызжет.

Вскоре появляется Наталья – большой пакет чуть не рвётся от яблок.

– Они не с дерева, а с земли, упавшие, с бочком, долго лежать не будут!

– А мы им долго лежать не дадим. Вот сейчас придут туристы – всех угощу! Спасибо Вам за щедрость.

И я ловлю себя на мысли, что это слово – щедрость – мы произносим сейчас предельно редко. И счастье, когда произносим.

Через полчаса туристы с наслаждением хрустят розово-красными домоткановскими яблоками.

 

Синхрония

За пять лет моей работы гидом я ни разу не возила экскурсии в Сергиев Посад. Мимо – многократно. Туда – нет.

И вот в ноябре 2021 года я начала писать историческую повесть об осаде Троице-Сергиева монастыря поляками и литовцами в 1608–1610 годах. Для описания событий мне нужно точное расположение всех оврагов монастыря и полей вокруг. Конечно, там сейчас город. Местность я могу представить мысленно, с топографической памятью у меня всё в порядке, но хорошо бы увидеть всё в реальности ещё раз. Выискивала время, чтобы самой съездить туда, ногами обойти.

Осада началась в сентябре. Я в своих описаниях дошла до ноября 1608 года – и вот получаю экскурсию в Лавру с заездом в Гефсиманский скит и на Гремячий ключ. Получите и распишитесь.

Правда, не всё так просто. Экскурсия выпадает на самый промозглый и ветреный день. В Москве выпавший было снег стаял, а там лежит, в ледяную корку превратился. На горе Маковец – ветер рвёт. Это чтобы я не просто ясную осень описывала, а чтобы поняла, каково было защитникам обители мёрзнуть на стенах в ожидании приступа.

 

Шилёнок

В Туле, в Кремле, поставили к шестисотлетию города дворы посадских людей. Восстановили по раскопкам. Здорово сделано.

Экскурсовод рассказывает новую тему как по нотам. В одном дворе по описи в качество сторожа-дворника жил некто по имени Шилёнок. Говорит, что, возможно, этот Шилёнок умел тачать сапоги, работать с шилом, потому и получил такое прозвище.

На переходе от одной станции к другой я говорю экскурсоводу: да, умел работать с шилом, но иначе. Шильники в Новгороде – это наёмные убийцы. Убивали не ножом, а шилом.

– Разве мог хозяин двора на посаде нанять сторожем убийцу!

– Да запросто. Сейчас же в качестве охранников нанимают как раз мордоворотов. А какое у них там прошлое – одному Богу известно.

– Да, но ведь суффикс -онок. Значит, не он сам шильник. Ребёнок.

– Ну, сын шильника. Есть же Ворёнок.

– Воришка?

– Нет, Ворёнок. Сын Тушинского вора и Марины Мнишек.

– Надо нашему методисту сказать, – задумчиво говорит экскурсовод.

Туляки – молодцы. Великолепно сделали прогулку по Кремлю и исторический центр города.

 

Кондуки

Когда мне сообщили, что водителем будет тверитянин Евгений, я поняла, что до Романцевских гор за деревней Кондуки мы не доедем. До самих Конуков докатимся по асфальту, а вот дальше – нет. Машина у него своя, он бережёт её пуще глаза и подвергать риску не будет.

В тупике за Кондуками оказалось, что дорога к горам, точнее, к терриконам, уже отсыпана щебнем. Свежим, только что битым, с острыми краями. Мы поехали было по ней со скоростью 2 км в час, подпрыгивая и охая, потом я предложила остановиться и дойти пешком. Всего-то с километр.

И мы пошли. Ветер, ветер на всём белом свете. Чёрная и коричная первородная глина, ржавые куски бурого угля, который не так давно добывали здесь открытым способом, сухой татарник и низкие корявые дикие яблони, рваные слоистые тучи, сивая шелестящая трава.

Подъём. Узкие разрезы промоин меж терриконов. Кажется, вот-вот высунется оттуда морда какого-нибудь доисторического чудища. Зелёно-синие карьеры-озёра обманчивы: купаться там нельзя: кислотность воды равна уксусу.

В промоинах кое-где угнездились мелкие корявые берёзы. Стволы белые, чуток жёлтых листьев – на прощанье с годом оставлено.

Сверху видно – вдали, за зелёными озимыми полями, на востоке, церковь в Епифани, на Федосьином городище – белым корабликом.

Странное место, притягательное и отталкивающее одновременно. Где люди разрыли вглубь недра земли, достали уголь – и бросили землю: дальше сама-сама. И она плачет обманной красой затопленных водой карьеров. И вода отравленная – ни птице не попить, ни рыбе не жить. И не держится на оплывающей глине ни семя травы, ни семя дерева. Только берёзы… Но они, терпеливицы, и на кирпичной кладке могут прорасти.

Туристы радуются: зато фотки классные получаются.

 

Концепт Дороги

Путь.

Путе-шествие. Шед-ствие по пути. Чередование ход-//шед-.

Дорога.

Первое слово – исконно русское. Путь – он в просторе, в лугах, в полях.

Дорога – отсылает к индоевропейскому корню «дорг» со значением «дёргать, драть». То есть дорога – нечто, продёрганное, продранное в лесу.

И в то же время дорога странно связана с татарским-тюркским даруга. То есть человек, ответственный за сбор дани в улусе, и само направление этого сбора дани.

Наши, русские дороги – через степи и леса. Находить по приметам затерявшееся направление в бескрайности степей – и расчищать от завалов и поросли в лесах. Может, потому возникло фольклорное удвоение путь-дорога?

Есть выражение торный путь.

Есть торба – дорожная сума, котомка. Дорогу торят. Там, где путь из варяг в греки, где древнее Торопецкое княжество (мать Александра Невского была торопецкой княжной), есть река Торопа – индоевропейское tor up. Путь водный.

Тор – путь, направление, прокладываемое волей человека.

Дорога подразумевает точку выхода и входа. Отправления и прибытия.

Следовательно, расстояние.

Расстояние существует лишь в корреляции со временем.

Помню: шли мы по Кавказу на Ворошиловские коши. На карте, в легенде, так и было написано: 4 часа. Не сколько километров, а сколько часов.

У Ивасей: «Менять часы на километры В пропорции один к пяти».

В горах иные пропорции. В степях – тоже.

Расстояние и время – не постоянны. Они относительны.

И цивилизации, существующие в пространстве и времени, смещают центр тяжести: одни смещены к пространству, как Россия, другие к времени, как цивилизация Западной Европы.

Следующая составная часть концепта Дороги в русской культуре выражена картиной Васнецова «Витязь на распутье».

Точка бифуркации. Развилка. Ветвление пространства.

Часто мы пролетаем свою точку бифуркации, не замечая и вообще не задумываясь о ней, и потом, спустя время, оглядываемся назад и думаем: эх, если бы вот тогда я поступил иначе!

Глупец вообще не оглядывается и не думает.

Думает о пропущенной точке ветвления, то есть выбора, умный. Значит, в другой раз он попробует её распознать заранее.

А витязь на распутье – мудрый. Он не проскочил мимо, он заметил этот камень с надписью, остановился, прочитал – и думает.

Если вы считаете, что это легко, – оглянитесь на свою жизнь. Это мудрость – вовремя заметить развилку.

Таким образом, в концепт Дороги входит понятие бифуркации, развилки, следовательно – выбора и возможной ошибки.

Шахматист прочитывает вперёд ходы. Он знает правила, знает, как может ходить та или иная фигура.

Жизнь несёт в себе непредвиденные вводные. Какой путь будет верным? Ты в степи, и кажется естественным поставить походные шатры возле реки. Но вот ты, степняк, в горах – и ставишь шатры у реки. А в верховьях дожди, и ночью сходит селевой поток.

То, что кажется ошибкой сейчас, через десятилетия назовут Судьбой.

Дальше идём: о самостоятельности выбора.

Это вообще дебри.

Обусловленность выбора – тут многогранник рассуждений.

Возвращаемся к точке выхода и входа.

Выход есть, а вот всегда ли будет станция прибытия? Может, эта дорога – не отрезок, а вектор? А если вектор не через одну судьбы, а через судьбы поколений?

Растеряев гениально поймал: «Подожди немного, русская дорога».

И Гоголь со своей птицей-тройкой, которая есть Русь, за спиной маячит. И Блок:

 

 

Дорога: намерение-интенция, цель и задача. Стратегия и тактика.

Если отправились в путь – то зачем?

Западный ответ конкретен.

Русский – «поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

И тогда результат будет – «вдруг откуда ни возьмись».

Через концепт Дороги выходим на русский характер. Если он ещё есть.

Деформируется, раскалывается, дробится, ветвится. Так остался ли ещё?

 

Вся русская литература – это Дорога.

Радищев едет из Петербурга в Москву.

Пушкин спустя 30 лет едет ему навстречу. А потом ещё и в Арзрум.

Александр Сергеевич – вот кто знал всю тогдашнюю Россию – от Кавказа и Крыма до Петербурга, от Молдавии до Оренбургских степей.

А Лермонтов? «Сквозь туман кремнистый путь блестит…»

Имплицитно – дорога присутствует везде.

«Горе от ума»: Чацкий приехал в Москву и уезжает.

«Вишневый сад»: Раневская приехала в имение и уезжает.

«Мёртвые души»: Чичиков приехал в город N и уезжает.

«Евгений Онегин»: приехал и уезжает.

Пьер Безухов: откровение приходит ему в дороге – когда он пленником идёт по русской земле вместе с Платоном Каратаевым.

И сам Толстой, ноги которого ступают по заскорузлой глине Козельской земли, а вдали, за Жиздрой, маячит Оптина. И чертополох растёт, несгибаемый.

И Некрасов:

 

 

И Тургенев с Некрасовым, исходившие с ружьями леса не столько в поисках дичи, сколько в поисках истины.

Путь-тор-дорога – поиск, искание места, Беловодья, и искание Правды.

Абсолютное попадание в архетип – песня Анатолия Новикова на стихи Льва Ошанина, знакомая всем «Эх, дороги…»:

 

 

И высокая нота Рубцова:

 

 

Чего нет в русской Дороге – так это темы вознаграждения.

У Ланцберга: «И дело не в том, что отыщешь потом, / А в том, что подарит дорога».

 

Великие события Европы вершились в городах.

В России – на дорогах. Даже цари в пути рождались, как Фёдор Иоаннович. И даже битва за город оказывалась битвой за дорогу – как в Малоярославце в 1812 году.

И остаётся заданный Гоголем вопрос: Русь, куда же несёшься ты?

2017–2021

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№91 дата публикации: 01.09.2022

 

 

 

copyright © грани эпохи 2000 - 2020