№72 / Зима 2017-2018
Грани Эпохи

 

 

Игорь Муханов,

член Союза писателей России

 

НЕ ПРЕКОСЛОВЬ ДУШЕ

 

 

Генную память откроют зелёный и жёлтый…

 

Краской прицельною духи стреляют по небу –

яркие полосы в воздух врастает, в судьбу.

Явью становится, пасхой, испёкшимся хлебом

всё, что на листьях написано в этом году.

Генную память откроют зелёный и жёлтый,

синий добавит свежесть поющих ключей, –

флаг семицветный, сверкающий общей заботой,

небо раскинуло после гремучих дождей!

Чей гражданин я? Каких измерений скиталец?

Мысли какие миру несут облака?..

Солнце садится на мой вопрошающий палец

божьей коровкой, чтоб ладились в цвете века.

 

 

Время весны

 

Слышу оттенки звучанья на стройках природы:

капель паденье, щёлканье почек с утра,

словно бы сталь отливают в астрале заводы,

радуги-краны спускают с небес трактора.

Словно в общине молекул с утра новоселье:

вирус раздора повержен, на свалку снесён!

Прочно ментала прозрачные секции сели

в гнёзда астральных фундаментов, в жидкий гудрон.

 

В небе Свобода парит, абсолютно нагая –

что ей зачтенье в святые, веселье утрат!

Груди, как ядра, а торс – очертанья Синая,

крылья с окраскою снега на землю глядят.

Строит весна, её прочные лёгкие блоки

в вечность уходят, качаясь среди облаков…

С ними меня перепутает бык волоокий,

в шкуру одетый цвета речных берегов.

 

Что ж я стою стрекозой удивлённою в небе,

крыльями строчек шурша над весельем весны?

Пусть и меня она пальцами радуги слепит,

даст раствориться в движениях плавных сосны.

В сырость оврага сошлёт, к муравьям приравняет...

Время весны – это лёгкий растительный рост,

свист хлорофилла в фистулах клеточной яви,

ясный ответ на любой, самый детский, вопрос.

 

 

Вновь огурец кожей гусиной оделся…

 

Вновь огурец кожей гусиной оделся,

в шляпе-листке – чем не цыган-конокрад?

Время лимонницы-бабочки, звонницы-детства.

Время находок, и каждое стёклышко – клад.

Пух тополиный мчится-несётся куда-то

улицей пыльной, лета короткой зимой.

Доски забора – в серых шинелях солдаты –

честь отдают, лишь махнёшь им приветно рукой.

 

Кто в этом мире я есть? Только атом сознанья,

доза рентгена, кольнувшая сердце лучом.

Как далеки от отдельности, непониманья

мысли в то утро, у века за старым плечом!

Птичкою быть, тягачом-большегрузом не в тягость

было в то утро, а то и смычком скрипача,

что извлекал из струны скандинавскую сагу,

как поднимала топор свой рука палача.

 

Словно окошко, створки сознанья открою.

Жив ли тот мальчик? Жив среди вянущих роз!

Сверху покрылся мыслей светящимся роем,

снизу растаял, чтоб видели: дело – всерьёз.

Духу открылся, ведает жизни причину,

рифмы пасёт, как афганских овечек стада,

и порошком «Se la vie» изживает мужчину,

чтобы инь-ян зародился, как в небе звезда.

 

 

В которых дуги-радуги токуют…

 

Шопен – в ручьях, а в небесах – Бетховен

в союзе с колесницею Ильи

равно поют, что этот мир свободен

от вековой дорожной колеи.

И соловей на сливе одинокой,

кривою саблей месяца сражён,

поёт о том же – о любви стоокой,

благоухая в звуках, как пион.

 

И я вослед за ними, друг метели,

сибирский отрок, возлюбивший Русь,

возню со словом-бражником затею

и с Ангелом Иаковым сражусь.

Но вряд ли победителем предстану

в игре начал в ракитовом саду,

и Ангела к вершинам Алтайстана,

как пленника, с собою приведу.

 

Не о себе, а о Сибири скажет

имбирно-красный берег в тишине.

Река легко несёт свою поклажу

с тяжёлыми каменьями на дне.

И видит слов чеканных мастерскую

в своих девичьих, мимолётных снах,

в которых дуги-радуги токуют –

тетерева у неба на руках.

 

 

Альфа и Бета, любовь и война…

 

Альфа-любовь и Бета-война

ходят в обнимку по улочкам Риги.

В сумку кладут желтолистые миги.

Чуть покрупнее – уже времена!

Что им поющий на третьем балкон,

где под Шульженко кружатся девчонки?

Время их тянется синей филёнкой,

филькиной грамотой в бездну времён!

 

Пулю найдут ли в газонной траве,

ржавый фугас раскопают на грядке –

долго играют, безумные, в прятки

с тенью события в голове!

«22 июня... На старт! –

произнесёт патетически Бета.

Альфа заплачет: «Я не одета

в мысли убитых под Минском солдат!»

 

Альфа и Бета, любовь и война…

 

Лето гранитные книги читает.

Рига на ригах и скирдах считает,

сколько же павших примет Луна?

Сядут у речки две грустных сестры

перед берёзой широкой, патлатой…

 

– Помнишь, меня ты убила когда-то?

– Не разводи в моём сердце костры!

 

 

Миры пересекаются, кружат…

 

Четырёхкрылый ангел – стрекоза –

повис над лугом в середине лета,

рисует бликом и игрою света

на листьях удивлённые глаза.

 

Прозрачный шорох падает в траву

и скачет, как античная квадрига.

То баловень росы и певчий мига –

кузнечик ищет новую жену.

 

Тут все живут, не требуя числа,

как ритмы, уходящие в былое.

И будущее дышит аналоем,

и радость жизни – с одного стола.

 

Вот одуванчик – лета космонавт –

надел свой шлем и смотрит молчаливо

туда, где соловьиные приливы

из звуков создают иной ландшафт.

 

Миры пересекаются, кружат

в каком-то танце, схожем с новой верой.

Ионы влаги – утра пионеры –

затачивают иглы у ежа.

 

И если существует правота

у вектора ответного покоя,

она под утро тонкою рукою

по чашечкам цветочным разлита.

 

 

И Моцарт с Бахом… играют в шахматы…

 

Балакирь стеклотарой заменив,

гарцует век на цаце-жеребёнке,

прообраз же стоит себе в сторонке,

среди берёз, беспечен и игрив.

В его хвосте на тысячи ладов

звенят национальные оркестры,

и мошки запись делают в реестре:

«Ещё один смычок для вас готов!»

 

А где же скрипка? Вот она, внутри

футляра, под краснеющей корою,

колец-годов увлечена игрою,

ещё не знает лака и витрин.

Садись и слушай подлинник простой

без электронаушников и денег.

Её первичный звук звенит, как Терек,

как воздух леса раннею весной.

 

Прообразы сверкают изнутри,

впадая в мир прозрачною рекою.

«Стеклянный шар покоя над покоем»,

как Хлебников когда-то говорил.

И от берёзы кружевная тень

примеривает плед из паутины,

и Моцарт с Бахом – редкая картина! –

на пне играют в шахматы весь день.

 

 

Насельник зимний улетел, как птица…

 

У девок золотые горы – плечи,

с которых, как ладьи, плывут ладони,

и этот путь варягами отмечен,

как зимний, под домашнею звездою.

Цветут подушки васильками счастья,

на челобитной – крестики-расписки,

и от лучины тень бежит к распятью,

где Ангелу вручает страсти-иски.

 

Но лишь весна весло к ладье приладит

и плечи распрямит в льняной рубахе,

целительною песней о Царь-граде,

как плёткою, отгонит утро страхи.

Ушкуйничья свобода отзовётся

в пустых бутылках, как в органных трубах,

и мессой латинян со дна колодца

ударит прямо в сердце душегубу.

 

Шуршит утком некрашеным девица.

Слёз – хватит на осенние засолы!

Насельник зимний улетел, как птица,

в края лихие, где живут монголы,

где горы велики и дни речисты,

где доля не живая – ножевая,

где до утра звенит в реке монисто

княжны персидской, Стеньку призывая.

 

 

Август

 

Изобилие августа в складках пространства лежит,

созревает и катится солнечным яблоком в угол.

Ты сферичен, мой август, как дыня, арбуз, и ножи

на разделочных досках стучат каблучками подруги.

Подросли и каркасы черёмух на локоть длины,

хоть совсем не видны из-за тучек зелёных и тени.

Мне приснилось сегодня, что красные мерить штаны

собираются рощи, как Маркса учение – Ленин.

 

Ну и пусть прорастает теория в звоне цикад,

в муравьиной возне, в тонком следе древесных улиток!

Каждый дачник, я думаю, будет по-своему рад

Среди ягод, грибов отыскать и фантазий избыток.

Мир сквозь дым прорастает, прощая людские грехи.

Бог качнёт головою, как наша земля, голубою,

и посыпятся в травы по-детски шальные стихи…

Шаолиньское счастье подарит нам август с тобою.

 

 

Ода дыхательному ритму

 

Этим ритмом дыхательным прежде лечили холеру,

а теперь и поэты признали за чаркой его.

«Раз, два, три и четыре» разносится в чаще без меры,

и в станках заводских на горячих осях залегло.

 

Фармацевты молчат – получили на время отставку.

Лечат астму пространства, укрывшись в сирень, соловьи.

В небе звёзды-ежи и живая пасхальная давка,

и на сотни парсек – рассужденья о чистой любви.

 

«Раз, два, три и четыре», и пять… Получается десять,

если на два умножить, поскольку, себя лишь любя,

не получится нечет и чёт и величие песен,

и в височную вену уколы живого дождя.

 

Ты сегодня на грядке, средь мака, нашла аметисты…

Мы артисты с тобою, поэтому речи легки.

И летят уберечь от пожара нездешние искры,

проникая в наш мир сквозь завалы земной чепухи.

 

Производственный ритм заполняет дома и квартиры.

«Раз, два, три и четыре» – такие вот, брат мой, дела!

И несутся с утра чёрно-белые кони – клавиры –

по широкому полю, где роза на льду расцвела.

 

 

Где просторная правда в ковшике влаги живёт…

 

У забора смородины куст – ансамбль воронежских девок –

отворяет пространство и смотрит с любовью на нас.

Нет неправых в саду, по ступенькам народных запевок

поднимается утро в свой пахнущий клевером час.

Уходи с ним и ты – над землёю легко и просторно.

Только радуги-дуги, за ними – апостольский сад,

  где улыбчивый Пётр набирает по осени воды

родников сокровенных, и их песнопению рад.

 

Взвилась в небо орлица, широкие крылья – Писанье.

Ери, ижицы, яти – придуманный Вечностью код.

Разгадаешь его, и отпустит земное касанье,

и завяжется связь с семизначными небесами,

где просторная правда в ковшике влаги живёт.

 

 

Не прекословь душе…

 

Отрежу тени, метра три-четыре,

с окраскою вечерней бересклета.

Её примерю – можно и пошире

сыскать душе на платье этим летом!

 

Душа заплачет, если на заплату

другую наложить и не заметить,

как весело на лета самокате

катаются ушедшие столетья.

 

«Не прекословь душе, – подскажет утро, –

пока на ветках птицы славят лето,

пока из бирюзы и перламутра

в подарок шьются ей одежды света».

 

Июль-август 2014 г.

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№59 дата публикации: 01.09.2014