Алексей АННЕНКО
C Рерихами, в экспедиции
Летом 1977 года состоялась у меня встреча, которую подарила судьба. Имя Рериха, замечательного художника и мыслителя, в те годы не было так широко известно, как в наши дни. И когда я узнал, что в Хакасии, в Черногорске, живёт Николай Васильевич Грамматчиков, один из участников его экспедиции тридцатых годов, то хотя оснований не верить этому не было, волнение моё было велико. И вот я еду в «Девятый посёлок» Черногорска, нахожу улицу и дом. Открывается дверь... и я, действительно, знакомлюсь с человеком, который почти год являлся сотрудником великого русского подвижника. Это было общение в условиях экспедиционной жизни. Известно, что люди лучше всего раскрываются в преодолении совместных трудностей...
«Первый раз я встретился с Рерихами в нашей квартире, когда они приехали познакомиться с моим отцом. Вдруг сообщают, что у нас в гостях Рерихи. Мы с моим другом Александром Моисеевым много были наслышаны о Николае Константиновиче, кое-что читали. Нас представили. Николай Константинович подал мне руку, и я обратил внимание на какой-то особенно спокойный, проникновенный его взгляд.
Мы с Моисеевым, зная о том, кто сидит с нами, первое время чувствовали себя несколько стеснённо, но вскоре от неловкости не осталось и следа. Вскоре мы задавали вопросы, которых у нас оказалось множество. Зашёл разговор о живописи, появились репродукции с картин Н.К. Когда Рерихи от нас уезжали, то никакого стеснения не осталось. Эти два знаменитых человека и в разговоре, и в обращении были настолько просты и в то же как-то особо благожелательны, что мне, помню, стало казаться: мы знакомы уже не несколько часов, а намного больше».
Так вспоминал Николай Васильевич Грамматчиков. Много лет он прожил в Китае. Во времена хрущёвской «оттепели» вместе с другими русскими, живущими в Харбине, смог вернуться на родину. Работал на шахтах Черногорска. Мы познакомились, когда он уже ушёл на пенсию с должности главного энергетика одной из шахт.
...30 мая 1934 года в Харбин приезжает Рерих с сыном Юрием, известным востоковедом. Они формируют экспедицию. Целью её был, в основном, сбор растений, семян для посадки в почвах, подверженных эрозии. Но, как обычно, Рерих ставил перед собой и художественные, историко-археологические задачи. Квартира на улице Садовой, где у своего брата – Владимира Константиновича – остановился Рерих с сыном, превращается в место постоянного паломничества. Город, заложенный русскими строителями Китайско-Восточной железной дороги – один из центров русской эмиграции на Дальнем Востоке. И к Рерихам идут художники и общественные деятели, представители различных организаций и землячеств, прожектёры и просители, просто безработные. Приходят также чины иностранных консульств, чтобы засвидетельствовать почтение Рериху. Середина 30-х годов – расцвет всемирной славы художника и общественного деятеля. Приходят и тайные агенты японской разведки, ведь Маньчжурия оккупирована Японией.
А у него свой круг общения, в который входит и отец Николая Васильевича Грамматчикова. Поскольку Василий Николаевич из-за тяжёлой болезни был прикован к постели, Рерихи приехали к нему домой. Заочно они давно знали его, как философски образованного человека, последователя Учения Живой Этики. Позднее Николай Рерих посвятил ему специальный очерк «Семидесятилетие», где, в частности, писал: «Когда меня спросят, как же даёт дух неистощимую силу и телу, я скажу: побеседуйте с моим другом Грамматчиковым и Вы почувствуете всё значение духовных проникновений».
Во время летних встреч и решился вопрос об участии Грамматчикова-младшего в экспедиции Рериха.
Правда, на первом её этапе он не участвовал.
В ноябре 1977 года он писал мне:
«Из Харбина была организована экспедиция по территории, расположенной по западной линии бывшей КВЖД, которая в некоторой своей протяжённости проходила по Внутренней Монголии. Участниками этой экспедиции были: Н. К., Ю. Н., брат Н. К. – Владимир Константинович, Фёдор Тарасович Гордеев – ботаник (по другим сведениям – Тарас Петрович, преподавал Н. В. ботанику в школе – А. А.), Костин – ботаник (имени и отчества не знаю), Виктор Иванович Грибановский и ещё один человек – рабочий, который был занят на разных работах... Экспедиция работала в районе г. Хайлар, была в Ганьчжурском монастыре и в районе около этого монастыря. По окончании работ экспедиция переехала на ст. Барим (тоже бывшей КВЖД), которая расположена в горах Большого Хингана. Из Барима экспедиция вернулась в Харбин. По продолжительности она была 1-1,5 месяца. На этом первый момент закончен...»
Николай Васильевич участвовал в экспедиции на втором этапе, который продолжался около года. Об этом ниже.
Самое же удивительное, что когда он писал в Черногорске эти строки, Анатолий Андреевич Костин, о котором он упоминает, проживал в двухстах километрах от него – в Абазе. Два харбинца, два жителя Хакасии, два участника экспедиции Н. К. Рериха (правда, на двух разных этапах) жили по соседству, но так до конца жизни и не узнали об этом.
Если с Николаем Васильевичем мне посчастливилось встречаться и записать его воспоминания, то с Анатолием Андреевичем судьба не свела. И хотя Павел Фёдорович Беликов, автор книги о Рерихе в серии «ЖЗЛ», ещё в 70-е годы говорил мне, что Костин, как и Грамматчиков проживает где-то в наших местах, найти его не удалось. Только работая в Международном Центре Рерихов, я получил сведения от екатеринбургского профессора Константина Новосельского, что А. А. Костин живёт в Абазе.
Когда в Абазе проводилась выставка Хакасского республиканского Рериховского общества «Держава Рериха» в Дом культуры пришла дочь Анатолия Андреевича – Татьяна Анатольевна Козлова. Вот что она рассказала.
Анатолий Андреевич Костин родился 4 января 1913 года в Омске. В 1922 году родители, Анатолий и его младший брат Алексей переехали в столицу дальневосточной эмиграции – Харбин. После окончания гимназии Христианского Союза Молодых Людей, Анатолий на основании выданного аттестата зрелости поступил на Коммерческий факультет Института Ориентальных (Восточных) и Коммерческих Наук (ставшего впоследствии Восточно-Экономическим Факультетом Института имени Св. Владимира в Харбине). По окончании был удостоен диплома первой степени с правом на звание Кандидата Коммерческих наук.
После окончания учёбы работал в Харбинском музее Св. Владимира, участвовал в различных исследовательских экспедициях, изучал природу Маньчжурии, печатал статьи – об обрядах и жизни китайцев, об экспедициях...
Статьи молодого исследователя составили ему определённый авторитет и не исключено, что председатель Общества изучения Маньчжурского края в Харбине профессор Авенариус рекомендовал Н. К. Рериху молодого дипломированного востоковеда. А тот пригласил его в экспедицию ассистентом Т. П. Гордеева. 1 августа Н. К. и Ю. Н. с сотрудниками выехали из Харбина в Хайлар.
Экспедиция работала в районе Барги, расположенной на северо-востоке Внутренней Монголии, в южной части которой находилась полупустыня, покрытая засухоустойчивыми растениями. Были собраны гербарий засухоустойчивых и лекарственных растений, почвы, археологические и герпетологические коллекции (последняя целиком трудами Анатолия Костина).
22 ноября в Клубе естествознания и географии члены Баргинского этапа экспедиции прочитали доклады о своей работе. А. А. Костин выступил с «Кратким сообщением о герпетологических сборах экспедиции акад. Н. К. Рериха».
А через день – 24 ноября – как сообщила местная пресса: «Академик Н. К. Рерих, его сын археолог Ю. Н. Рерих вместе с группой сотрудников в 9.35 утра выехали южным поездом в новую научную экспедицию, которая продолжится несколько месяцев...»
Среди сотрудников находился двадцатишестилетний Николай Грамматчиков. Он родился 1 июля 1908 года в городе Кизел Пермской губернии. Судьба привела семью в Харбин. Здесь он закончил Политехнический институт, здесь судьба подарила ему встречу с Рерихами...
Экспедиция направилась в Пекин, где провела зиму и в конце марта следующего года, через Калган, Рерихи и их спутники выехали в степные районы Внутренней Монголии. Началась полевая работа.
Каким же открылся для Николая Васильевича Грамматчикова образ руководителя экспедиции, уже тогда легендарной личности?
Николай Васильевич писал: «Не перечесть всех трудов, толкующих о Рерихе, как о великом художнике и мыслителе, но за одиннадцать месяцев нашей экспедиционной жизни не раз я имел случай убедиться, что у него, кроме колоссальных мыслительных и художественных дарований, есть такие светлые особенности человека, которые ставят его выше, чем просто “великий художник и мыслитель”.
Помню, как подошёл ко мне однажды один из наших бурят – Таши и говорит: “Э-э, паря, а дедушка-то, паря, шибко много знает, всё знает, паря, всё”, Говорят, что простые люди сердцем иногда узнают больше, чем развитой человек своим тренированным умом. Похоже на то.
…Его качествами были – простота, доброта, проницательность, твёрдость, спокойствие, способность из, казалось бы, небольшого события, случая, наблюдения, развить мысль и создать, например, обширную статью, обычно профиля “Листы дневника”.
Как-то у Чувствина отказала машина во время профилактики. Завести мы её не могли. Воспользовавшись тем, что Цаган Куре стоит на склоне горы, попытались использовать уклон, чтобы завести “с ходу”. Ничего не вышло, уклон кончился, а машина даже не «чихнула». Решили, что нет искры зажигания. Моисеев пошёл к лагерю, чтобы принести некоторые части. В Цаган Куре встретился с Н. К. и сообщил ему, что «потеряли искру». Машину, конечно, наладили, приехали назад. Потом Моисеев печатал на походной машинке статью о том, что происходит с человеком, если он потерял искру духа. Статья на нескольких страницах – глубокого содержания. А начиналась она, насколько помню: “Наши механики ищут искру зажигания, которая потерялась...”
Он был большим оптимистом. Часто говаривал: “Оптимизм – победа, пессимизм – поражение”. Скромность. Никогда мы не слышали, чтобы Н. К. что-то сказал о своих больших свершениях и т.п. Обладал большим чувством юмора и какой-то особенной бодростью и неутомимостью.
...Мы стоим в месте, мрачном по его прошлому. Это старинный монастырь, в котором произошло двойное убийство и самоубийство: пролитая кровь прервала служение монахов навсегда... По ночам дежурных беспокоят какие-то странные звуки, которые никак нельзя объяснить, неожиданно бьёт в нос запах разлагающегося трупа у ступеней, появляются какие-то тени... Долго не говорят друг другу об этих явлениях часовые, но потом решают обо всем рассказать Н. К.
Как всегда, с приветливой улыбкой, выслушивает он рассказы своих подчинённых: больше всего говорит тот, кому жутко, само слово «жуть» часто срывается с его уст. Он храбрый человек, долго дрался с хунхузами в Маньчжурии. Но тут что-то, чего не возьмёшь пулей, и ему не по себе.
Долгим взглядом смотрит Н. К. на рассказчика и вдруг: “Интересно, очень интересно, продолжайте наблюдать”.
Ночью, вставая на смену, я твёрдо решил довести до возможной точности свои наблюдения, но... ничего в мои два часа не произошло. Не произошло и в дежурство других...
И до самого конца нашего пребывания в древнем монастыре никто не слыхал больше никаких неясных звуков вокруг, кроме воя ветра да хохота и уханья сов и филинов в скалах.
В одно из дежурств я слышал чудный аромат фиалок... двор был бел от свежего снега...
Не спит маленький серенький, ждёт каждого удобного момента, в который можно было бы влезть в сердце человеческое, забросить туда дрянненькую мысль. Авось да клюнет, попадётся на удочку, засомневается, а тогда уже за маленьким сереньким проберётся и большой чёрный. Проберётся, словно вода в треснувший камень плотины.
Возится человек с засушенным растением, а сам думает и не может уяснить себе, хороша ли его мысль.
Входит в юрту Н. К. и смотрит, как укладывается растение. Работающий видит, или, вернее, чувствует, что чем-то Н. К. недоволен. Думает, что работа не в порядке, спрашивает об этом.
“Нет, всё хорошо”.
Видно, дело не в растении. Опять вопрос.
“Мысли мне Ваши не нравятся”.
“Как... почему...”, – растерянно бормочет человек, а сам-то в то же время уже начинает сознавать, что мысли-то действительно плохи.
В присутствии Н. К. как-то сразу резче становится граница между тьмою и светом, и вот в голове уже формируется вопрос. Даётся ответ...»
15 апреля над лагерем экспедиции взвилось Знамя Мира. На одном из валунов близ экспедиции Н. В. Грамматчиков выбил знак триединства. В этот день в Вашингтоне был подписан Пакт Рериха о защите культурных ценностей. До конца августа 1935 года работала экспедиция в степях Северного Китая. В субботу, 7 сентября, экспедиция Н. К. Рериха возвращается в Пекин.
С Рерихом было очень легко работать, говорил мне Николай Васильевич. И, конечно, было грустно расставаться. «Почти год мы провели вместе. Уезжали из Пекина домой, в Харбин, рано утром. Я зашёл попрощаться с Рерихами один. Несмотря на ранний час, они уже были на ногах. Н. К. встал с кресла. Много было перед этим сказано, совместно прожито, остались лишь слова прощания. Мы пожали друг другу руки. Я ещё раз взглянул на Рерихов и вышел. Расстался с ними навсегда...»
Было это 80 лет назад. По-разному сложились судьбы участников последней экспедиции Рериха.
В 1937 году Анатолий Андреевич участвует в экспедиции Харбинского Музея в Страну 14-ти потухших вулканов на Малом Хингане. Работает бухгалтером-экономистом в фирме «Торговый дом И. Я. Чурин и К». В годы второй мировой войны совместно с братом установил связи с «Союзом возвращения на Родину». Однако после разгрома Красной Армией Квантунской группировки войск возвращение в Россию получилось не таким, как предполагалось. В 1946 году Анатолия Андреевича неожиданно арестовывают и этапом отправляют в Смоленскую область. Его родители и жена с дочерью Викой, потеряв связь с ним, через Шанхай переезжают на жительство в Австралию. В смоленской тюрьме Костина объявляют «врагом народа» и дают десять лет лишения свободы. В 1951 году его переводят в Северо-Енисейский район Красноярского края, на прииски. Там он учительствует (преподает ботанику и географию), занимается исследовательскими работами по Красноярскому краю. Как любитель-натуралист участвует в работе Географического общества АН СССР. Хотя документов об образовании у него не было, его знали, к нему приезжали, учились, его работы печатались в СССР и за рубежом. В конце концов, его переводят в геологоразведочную партию, базировавшуюся в Североенисейске, где он учит молодых геологов и работает главным бухгалтером, печатается в местной газете под псевдонимом А. Омский.
Выйдя на пенсию, в 1974 году Костин переезжает в Хакасию, в Абазу. Посёлок и его жители ему очень понравились. Он продолжает заниматься исследовательскими работами. К нему в Абазу приезжают учёные.
– В 1974 году, – рассказывает Татьяна Анатольевна, – папа, наконец, встретился со своим братом Алексеем, проживавшим в Свердловске. А в 1980 приезжали из Австралии дочь Вика с зятем Андреем. Там, в Австралии у него уже взрослые два внука и внучка. Папа первый раз увидел свою взрослую дочь. Когда уже не мог по болезни заниматься своим любимым делом, он организовал для учеников сорок девятой школы кружок юных натуралистов. Помогал студентам в переводах с английского. В доме у нас всегда были гости.
Анатолий Андреевич Костин умер 29 декабря 1984 года на 71-ом году жизни. «Несмотря на все невзгоды, – говорит Татьяна Анатольевна, – как ни тяжело было, мой папа не был сломлен. Делал своё дело, учил приходящих к нему, преданно служил своему отечеству...»
...После экспедиции у Н. В. Грамматчикова было немало событий – и больших, и малых. С 1938 по 1954 год работал в Китае на Мулинских угольных копях главным инженером механического отдела шахт. В 1954 году переезд из Китая на родину. Уже через год работал главным энергетиком девятой шахты Черногорска. Кто знал тогда о Рерихе в Советском Союзе? Единицы. А он следил за постепенным признанием вклада Рериха в прославление России, её культуры и истории. А потом в Советском Союзе в 74-ом году широко прогремело 100-летие замечательного художника.
Когда мы познакомились, он был на пенсии, но не отказывал, когда его просили помочь по прежнему месту работы. Скончался он 18 марта 1988 года в посёлке Виноградный Краснодарского края.
Почти никто в Черногорске и в Абазе так и не узнал, что в жизни Николая Васильевича и Анатолия Андреевича были незабываемые дни в монгольских степях – работа, общение, опасности, обычные будни рядом с выдающимися людьми Николаем и Юрием Рерихами...
1997 г.
ВОСПОМИНАНИЯ
НИКОЛАЯ ВАСИЛЬЕВИЧА ГРАММАТЧИКОВА,
участника последней экспедиции Н. К. Рериха в 1934-1935 годах,
в письмах и беседах 1970-х гг.
Н. В. ГРАММАТЧИКОВ – А. Н. АННЕНКО
23/8-77 г.
Здравствуйте, Алексей Николаевич,
когда Вы были у меня, я вновь просмотрел статью, которая была мной написана 42 года тому назад. Перед Вашим приходом я не спал «по производственным причинам» сутки, ложась спать, принял элениум и валериану, вследствие чего кое-что перепутал. Я предложил Вам сделать исправления в той части статьи, где говорится о посещении Рерихом монахов, перекочевывавших на новое место, куда они вывезли продукты питания, книги и т.д.
Исправления эти уберите, оставьте всё в первоначальном виде.
Дело в том, что при прочтении мне почему-то вспомнился другой эпизод, на основании этого были сделаны исправления. После Вашего ухода навалились на меня воспоминания, и я понял, что перепутал два случая из жизни экспедиции. За что прошу извинить.
С пожеланием успехов Н. Грамматчиков.
А. Н. АННЕНКО – Н. В. ГРАММАТЧИКОВУ
7 октября 1977
Уважаемый Николай Васильевич,
я был очень тронут, получив Ваше письмо. Ваше стремление к точности произвело на меня сильное впечатление. Надеюсь, Вы не откажете ответить на прилагаемые вопросы. О «Монгольской экспедиции» известно очень мало и даже в докладе П. Ф. Беликова, нашего крупнейшего исследователя жизни и деятельности Н. К. Рериха, фактов не достаёт. Ваши сведения, непосредственного участника, конечно, имеют огромную ценность. Было бы очень хорошо, если бы Вы понемногу записывали всё, что вспомните о том периоде Вашей жизни, когда Вы встречались с Н. К. Рерихом. Это помимо моих вопросов.
Надеюсь ещё не раз с Вами увидеться и обстоятельно поговорить.
Искренне желаю Вам доброго здоровья!
Передайте мои самые тёплые пожелания Вашей супруге.
Ваш А. Анненко.
ВОПРОСЫ:
1. В какое время проходила экспедиция? Когда началась, закончилась?
2. Где проходил маршрут? Через какие пункты и в какое время?
3. Цели экспедиции?
4. Как получилось, что Вы приняли участие в экспедиции?
5. Другие участники. Кто они, как попали в экспедицию, их обязанности? Если можно – о характере каждого из них, Ваше мнение о них. По моим сведениям в экспедиции, кроме Н. К. и Ю. Н. были проф. Т. П. Гордеев, ботаник А. А. Костин (тогда ещё студент), завхоз В. И. Грибановский, член Пекинской АН д-р Кенг, ассистент-ботаник Ионг, коллекторы А. Я. Моисеев и Вы, брат Н. К. – Владимир. Верно ли это? Укажите также, пожалуйста, если знаете, расшифровку инициалов.
6. Каково было снаряжение экспедиции?
7. Каковы были трудности в осуществлении экспедиции?
8. Если возможно, вспомните Вашу первую встречу с Н. К. и опишите, пожалуйста, её…
9. Также Ваши последние встречи.
10. Ваши личные впечатления от общения с Н. К.?
11. Какие черты личности Н. К. Вас наиболее привлекли? Если можно проиллюстрируйте на примерах.
12. Как складывался рабочий день Н. К.?
Если можно – примеры.
13. Какие важные события произошли во время экспедиции (например, встречи, торжества…)?
14. Проводил ли Н. К. какие-нибудь специальные беседы с участниками экспедиции?
15. Помните ли Вы какие-нибудь необычные события в экспедиции Н. К.?
16. Повлияло ли участие в экспедиции Н. К. на Вашу дальнейшую жизнь?
Это пока всё. Заранее благодарю Вас за ответы.
Всего Вам доброго!
А. Анненко.
Н. В. ГРАММАТЧИКОВ – А. Н. АННЕНКО
19-11-77
Уважаемый Алексей Николаевич!
Уже давно получил Ваше письмо. С ответом, к моему сожалению, – задержался. Дело в том, что опять работал главным энергетиком шахты, т.к. мой бывший помощник, который теперь занимает этот пост, серьёзно болен. Были ещё некоторые причины личного характера.
Ответить на все вопросы сразу вряд ли смогу, но постараюсь возможно быстро, хотя бы по частям.
С самого начала, прежде чем ответить на Ваши вопросы, необходимо внести ясность по моментам Монгольской экспедиции. По Вашим вопросам вижу, что действительное положение в этом вопросе Вам неизвестно и то, что следует резко разграничить, слито «воедино».
Экспедиция состояла из двух моментов.
Приехали Н. К. и Ю. Н. прежде всего в г. Харбин. Точно время приезда не помню, но где-то в первой половине лета. Поместились они на квартире по Садовой улице; точно не помню, но, как помнится, у инженера Дориан.
I момент.
Из Харбина была организована экспедиция по территории, расположенной по западной линии бывшей КВЖД, которая в некоторой своей протяжённости проходила по Внутренней Монголии. Участниками этой экспедиции были: Н.К., брат Н.К. – Владимир Константинович, Ю.Н., Федор Тарасович Гордеев – ботаник, Костин – ботаник (имени и отчества не знаю), Виктор Иванович Грибановский (о последнем точно утверждать не могу, точно ли он участвовал в этой экспедиции) и ещё один человек – рабочий, который был занят на разных работах. О работе этой экспедиции я знаю только из рассказов, поэтому за точность изложенного ниже ручаться не могу.
Экспедиция работала в районе г. Хайлар, была в Ганьчжурском монастыре и в районе около этого монастыря. По окончании работ в этих районах экспедиция переехала на ст. Барим (тоже бывшей КВЖД), которая расположена в горах Большого Хингана. Из Барима экспедиция вернулась в Харбин, По продолжительности она была 1-1,5 месяца.
На этом первый момент закончен.
II момент.
Экспедиция, в которой мне довелось участвовать, продолжалась около года. Участниками её являлись: Н. К., Ю. Н., Моисеев Александр Яковлевич, Чувствии Михаил Николаевич, Грибановский Виктор Иванович и я. Китайские ботаники, о которых Вы упоминаете, присоединились к экспедиции, когда мы работали в районе Тимур-Хада, пробыли с нами около месяца или немного больше. Это были: Кинг – ботаник, кажется, доктор и его ассистент Янг. Оба из Нанкинского университета.
Полагаю, что Вам теперь стало ясно, как обстояло дело и, естественно, отвечая на Ваши вопросы, я буду касаться только второго момента, т. е. экспедиции, в которой я участвовал. По сути дела это и была основная Монгольская экспедиция. Пожалуй, я неудачно, выбрал слово «момент», вернее, пожалуй, было бы – «этап», но, думаю, всё ясно.
Вопрос 1. Экспедиция проходила в 1934-1935 годах. Началась в октябре и закончилась в конце сентября. В общем, продолжительность немногим меньше года.
2. В октябре 1934 г. экспедиция в описанном выше составе, выехала в Дальний (тогда именовался Дайрен). Из Дальнего пароходом через Жёлтое море в порт Танку, отсюда по ж. д. в г. Тяньзцинь, где пробыв 3-4 дня по ж. д. приехали в Пекин. В Пекине жили в отеле «Гранд-Отель де вагон-Ли». В Пекине пробыли до конца февраля и поездом проехали до г. Калган, где пробыли около недели. Жили в шведской миссии. Из Калгана на машинах выехали в Монголию. Примерно за 1,5 суток добрались до шведской миссии, главой которой являлся швед Эриксон (за фамилию не ручаюсь). После недолгого отдыха и завтрака, которым нас угостили, проехали в Цаган-Куре, где и остановились.
Цаган-Куре – брошенный буддийскими монахами монастырь, который принадлежал шведу Ларсену. В Цаган-Куре экспедиция пробыла около трёх месяцев и затем перебазировалась на Тимур-Хаду. По дороге один день провели около монастыря Шара-Мурен, три-четыре дня в Бату-Халхе.
В лагере Тимур-Хада экспедиция провела работу до сентября м-ца, после чего на машинах выехали в г. Чжан-Цзя-Коу, в Китай. Из Чжан-Цзя-Коу железной дорогой проехали в г. Пекин, где экспедиция закончилась и была расформирована.
3. Цели экспедиции, которая проводилась департаментом агрикультуры С. Ш. А., были в основном сбор и гербаризация засухоустойчивых растений, сбор семян этих растений для посадки в Америке.
4. В экспедицию меня рекомендовал друг моего отца – брат Н. К. – Владимир Константинович Рерих, который знал меня и мои охотничьи «путешествия» много лет.
5. Моисеев А. Я. Один из моих лучших друзей, попал в экспедицию по моей и моего отца рекомендации. Образование высшее. В совершенстве владел англ. языком и стенографией. Охотник, великолепный стрелок, человек высоких моральных устоев, очень хладнокровный, храбрый, физически великолепно тренированный.
Чувствин М. Н. Точно не знаю, но как будто бы рекомендован В. К. Рерихом. Образование среднее, по профессии шофёр. Хороший, честный, простой, сильный парень.
Грибановский В. И. Как попал в экспедицию, не знаю. Пожилой человек, бывший военный. Определённого мнения о чертах характера и проч[ем] у меня не составилось.
Когда мы перебазировались в Тимур-Хада в экспедиции появился тибетец Тамба (по-монгольски его звали Чамба, по-китайски Ван). Он был и за переводчика и занимался покупкой продуктов; кроме того прибыли два бурята с лошадьми, на которых мы ездили верхом, выполняя задания по работе.
Обязанности: в экспедиции не было точных распределений обязанностей. Все делали то, что надо, но, в основном было так:
Чувствин и я – шофёры, Моисеев – писал под диктовку Н. К. его статьи и печатал их на машинке. Все мы трое занимались сбором семян и растений по образцам, которые нам давались. Мы трое несли охрану лагеря по ночам, иногда к этой работе привлекался и Грибановский. Грибановский, в основном, был поваром, готовил очень хорошо.
Когда занимались археологическими вопросами, то к этой работе привлекались мы трое. Минералами занимался я. Два бурята занимались лошадьми.
6. В экспедиции было две машины, одна легковая, на которой работал Чувствин, и грузовик, на нём работал я. Все мы получили летнюю и зимнюю одежду, спальные мешки, обувь. Моисеев, Чувствин и я были вооружены, каждый винтовкой «Спрингфильс» и пистолетами «Кольт».
Были тёплые – двойные палатки, складные койки, табуретки, столы.
Для коллекций и семян имелись специальные ящики, рамки для гербариев и специальная бумага.
Для личных вещей были выданы чемоданы и мешки. Для верховой езды седла типа казачьих с сумами.
Продукты, консервы – в основном, фруктовые, были загружены в ящики.
Имелась большая аптечка с медикаментами, перевязочные материалы и кое-какие инструменты. Этим «хозяйством» занимался я.
В общем, экспедиция была снаряжена первоклассно.
На этом пока закончу. Простите за задержку с ответами. Очень занят, да и в жизни возникли трудности, которые мешают путём заняться этим делом. Постараюсь возможно быстро закончить.
С пожеланием здоровья и успехов
Ваш Н. Грамматчиков.
А. Н. АННЕНКО – Н. В. ГРАММАТЧИКОВУ
12 декабря 1977.
Уважаемый Николай Васильевич, очень рад был получить Ваше письмо. Спасибо за такие полные обстоятельные ответы.
Нет никакой беды в том, что Вы, на Ваш взгляд, задержались с ответом. Я ни в коем случае не хочу Вас торопить и, наоборот, прошу, чтобы наша переписка не мешала Вашей основной деятельности. То, что Вы сообщаете, очень важно и интересно и я готов ждать Ваших известий столько, сколько это необходимо. Ещё раз спасибо за ответы.
Сейчас я хочу уточнить некоторые моменты. Они связаны, в основном, с фамилиями, именами, названиями. Здесь требуется особая точность. Опасаясь, что некоторые я понял не совсем точно, я выпишу их в этом письме. Если что-то будет неправильно – напишите.
К этому же письму прилагаю некоторые материалы о Н. К., появившиеся в последнее время.
Радостно, что имя и деятельность Н. К. приобретают всё более важное значение в современном мире.
Примите самые горячие пожелания успехов и здоровья Вам и Вашей супруге. Ваш А. Анненко.
1. Ст. Барим
2. Кинг – ботаник… и ассистент Енг.
3. Дальний (Дайрен).
4. через Жёлтое море в порт Танку… в г. Тянцзинь
5. Гранд-Отель де вагон-Ли
6. монастырь Шары-Ягурсен
7. г. Чжан-Цзе-? в Китае
8. Тибетсу Ганиби (по монг. Чениби, по-кит. ?). Он был переводчиком.
Н. В. ГРАММАТЧИКОВ – А. Н. АННЕНКО
18/12-77 г.
Уважаемый Алексей Николаевич,
получил сегодня Ваше письмо. Большое спасибо за вырезки из газет, они очень интересны.
Почерк у меня такой, что потом и сам с трудом разбираюсь. У нас с женой есть такой вариант: возможно, она будет переписывать для Вас материал; у неё почерк хороший, так что неувязки будут исключены.
Прилагаю при этом Ваш запрос, в нём я исправил то, что было неправильно понято, там где исправлений нет – всё правильно.
2. ассистент ЯНГ.
6. монастыре ШАРА-МУРЕН.
7. гор. ЧЖАН-ЦЗЯ-КОУ в Китае.
8. Тибетец ТАМБА (по монгольски ЧАМБА, по китайски ВАН).
Я бы конечно очень хотел поскорее ответить на оставшиеся Ваши вопросы. Пётр I говорил, что «промедление смерти подобно».
Постараюсь возможно ускорить ответы.
Желаю крепкого здоровья и успехов в работе.
Ваш Н. Грамматчиков.
* * *
– В Пекине Н. К. почти никуда не ездил. Но однажды мы все решили посетить храм, посвящённый Конфуцию, и осмотреть дерево, будто бы посаженное им самим. Нас вызвался сопровождать переводчик, который объявил, что возьмёт с нас доллар. Он долго водил нас по храму. Когда он перевёл надпись на четырёхугольной колонне, то вызвал улыбку Ю. Н. Переводчик потребовал объяснений. Тогда Ю. Н. перевёл все четыре одинаковые надписи на четырёх языках. «Переводчик», который перед этим рассказывал совсем другую историю, был в смущении. Получив свой доллар, он виновато распрощался и исчез.
– В экспедиции было очень много консервированных продуктов, прежде всего, фруктовых. Питались трижды в день, собираясь вместе. Покупали мясо у монголов. Моисеев иногда охотился. Приносил чаще всего дзеренов (козлы в Монголии). Когда жили в Цаган-Куре, брали свежие продукты (овощи, молоко…) в находившейся поблизости шведской миссии. Н. К. мясо не ел, в основном, фрукты, каши, супы…
– Цаган-Куре, где мы жили, бывший монастырь. Его незадолго перед этим купил швед Ларсен, который жил в Пекине и, в основном, занимался торговлей лошадьми. Сам он однажды приезжал к нам, в экспедицию. Покупка монастыря стала возможна после того, как в нём пролилась кровь. Место же, где это случилось, не может быть жилищем монахов. Как мы узнали об этом? Это случилось уже после того, как мы поселились в монастыре. И вот при каких обстоятельствах.
Н. К. и Ю. Н. жили в юрте в ограде монастыря. Мы трое – Чувствин, Моисеев и я – внутри бывшего храма. Спали мы на деревянных раскладушках. У потолка параллельно друг другу были подвешены две балки, возможно, культового назначения. Однажды ночью Миша Чувствин (он единственный среди нас – курил) разбудил нас и, показывая на одну из балок, спросил: «Вы ничего не видите на балке? Не видите – покойник висит?» Мы пригляделись, и, действительно, увидели нечто подобное. Перед этим мы инстинктивно ощущали как будто неладное в монастыре. В другой раз, после сильной песчаной бури, я дежурил на крыше храма. Прожектором освещая окрестности я вдруг заметил перемещения какой-то фигуры у находящегося метрах в двухстах от монастыря каменного обо (культовое сооружение – А. А.). Закрепив прожектор посередине храма, я с винтовкой переместился на край крыши. Фигура появлялась несколько раз и, наконец, исчезла. Когда рассвело, я разбудил Мишу и мы пошли посмотреть следы возле обо, которые должны быть отчётливо видны. Но никаких следов не нашли. Посветив внутрь, мы также ничего, кроме буддистских фигурок, там не увидели.
И вот покойник, который нам показался в храме.
Наутро мы рассказали обо всём Н. К. Он заверил нас, что больше ничего подобного не случится. И точно, таких странностей больше не было. Видя, что Миша Чувствин всё-таки неспокоен, Н. К. предложил нам занять вторую юрту, стоявшую в ограде, что мы и сделали.
Только потом в разговоре со сторожем-монголом, жившим постоянно при монастыре, мы узнали, что монахи покинули его из-за того, что один из них повесился на этой балке и его закопали в ограде.
– В Тимур-Хада, где-то в августе, несколько раз встречались с японцами. Один раз, в харчевне, заметив, что один человек, лежавший на кровати, похож на японца, я неожиданно для него сказал по-японски «Здравствуйте!» Он встрепенулся и вопросительно посмотрел на меня. Но я ничего не сказал и вышел. В другой раз, возвращаясь в лагерь (я был тогда на лошади), заметил, как поблизости приземлился самолёт с японскими опознавательными знаками. Подъехав поближе, я увидел, что из самолёта вышли двое военных, а из люка был отчётливо виден станковый пулемет. Меня заметили, и я поспешно ретировался. Наши китайцы-ботаники, профессор Кинг и его ассистент Янг (они работали с нами около 1,5 месяца) очень боялись встречи с японцами. Поэтому мы с Чувствиным всё время с винтовками сопровождали их, когда они уходили от лагеря. Нас так и звали тогда – «телохранители» ботаников.
– Обычно собирали травы постоянные члены экспедиции по образцам, которые нам давали Н. К. и Ю. Н. Однажды я привёз чуть не полмашины травы, и Н. К. очень смеялся, т.к. хотя трава и была похож на нужную, но совсем не та.
– От Цаган-Куре к Тимур-Хада мы перебирались очень быстро, прихватывая ночь. Н. К. ехал с Моисеевым. На одной из остановок, когда уже особенно усталость давала о себе знать, ко мне подошёл Грибановский и дал вылить коньяку. Заметив это, Н. К. покачал головой, но ничего не сказал. Коньяк помог превозмочь усталость.
– В тридцати километрах от Тимур-Хада находилась резиденция (столица) князя Внутренней Монголии – Дэ-вана (Бату-Халка). Мы брали у него лошадей, а после окончания экспедиции продали ему машины.
– Близ нашей стоянки в Тимур-Хада высился огромный, в человеческий рост, валун. После разговора с Н. К, я вооружился молотком и зубилом и выбил на стороне, обращенной к лагерю знак Пакта Мира – три круга в окружности.
– Однажды я зашёл к Грибановскому и увидел, что перед ним на столе стоит пустая бутылка, а он что-то сосредоточенно пишет. Через несколько дней наша экспедиция заканчивалась, мы покидали Тимур-Хада. Утром, выглянув из палатки, я заметил, что Грибановский зачем-то копает под огромным вязом. Я сообщил об этих непонятных действиях Н. К. и когда Грибановского не было в лагере, мы нашли под деревом бутылку с запиской. В ней сообщалось, что в этом месте работала экспедиция Н. К. Рериха. Зачем Грибановский это сделал, до сих пор не знаю. Н. К. сказал, что не надо оставлять памяток, и мы так и сделали.
– Надо было уезжать. Экспедиция закончила свою работу, вещи были упакованы. Однако мы не могли – не было бензина. Караван верблюдов, на котором нам должны были доставить его, задерживался уже на три дня. Мы беспокоились. В этот период с нами в экспедиции жил тибетец Тамба. По-монгольски его имя звучало – Чамба, по-китайски – Ван и мы обычно его звали Тамба-чамба-ван. Появился он неожиданно, но быстро освоился. Случайно я спросил его, как он думает, когда придёт караван. Ничего не говоря, он сел на песок, расчистил площадку, провёл круг и несколько минут всматривался в это пространство, раскачиваясь корпусом вперёд и назад. Потом сказал, что мы можем быть спокойны, караван придёт завтра, сейчас он проходит скалу в сутках пути от лагеря. На следующий день караван, действительно, пришёл. Когда я попросил Ю. Н. спросить у руководителя каравана, где они были вчера в полдень, тот ответил, что они проходили мимо небольшой скалы.
Запись разговора 8 января 1978 года.
Н. В. ГРАММАТЧИКОВ – А. Н. АННЕНКО
5/2-78 г.
Уважаемый Алексей Николаевич!
Посылаю Вам «вторую» часть ответов на Ваши вопросы.
Вспоминается много кое-чего по экспедиции, если пошевелить память. К сожалению, времени почти нет, да и очень много жизненных вопросов передо мной. Пишите, что нужно ещё. Постараюсь ответить по мере возможности. Есть мысль написать Ираиде Михайловне, когда-то Ю. Н. намеревался прислать мне фотографии, что оказалось невозможным по не зависящим от него обстоятельства, может быть, пришлёт что-нибудь. Ещё раз спасибо за валериану, книжку и фотографии.
Желаю Вам здоровья, успехов в труде. Ваш Н. Грамматчиков.
7. Особых трудностей в осуществлении экспедиции не было. Тяжёл был климат. Холодные ночи, отчаянная жара днём в полуденные часы, сухость воздуха от которого у некоторых из нас лопалась кожа на руках, были случаи носового кровотечения.
Часто, вернее, в основном, приходилось пользоваться дорогами, совершенно не приспособленными для автомашин. Застревали в песках, откапывались. Ездили и по целине. Но всё это, для такой экспедиции, было в порядке вещей, на мой взгляд.
8. Первый раз я встретился с Н. К. и Ю. Н. в своей квартире, когда они приехали познакомиться с моим отцом; отец в то время почти всё время из-за болезни лежал в постели. Мне помнится, я откуда-то вернулся домой и кто-то из семьи, с которой мы вместе снимали квартиру, мне сообщил, что у нас Н. К. и Ю. Н. Когда я зашёл в свою комнату, то встретился с братом Н. К. Владимиром Константиновичем, который сразу же позвал меня пройти в комнату отца – познакомиться. Мы с моим другом Моисеевым много были наслышаны о Н. К., кое-что читали. Потому я побежал за Моисеевым, который жил неподалеку, согласовав этот «марафон» с В. К. Прибежав с Моисеевым домой, мы пару минут передохнули и вошли в комнату отца. Н. К. сидел у отцовской кровати, Ю. Н. и В. К. сидели немного в стороне, шла беседа. Отец представил Моисеева и меня. Н. К. подал мне руку, поздоровались мы и Ю. Н. и, конечно, с В. К. Сразу я обратил внимание на какой-то особенно спокойный и в то же время ласковый его взгляд.
Мы с Моисеевым, зная о том, кто сидит с нами, первое время, чувствовали себя несколько неловко или как-то стеснённо. Но от этого чувства быстро не осталось и следа. Через довольно короткое время уже в порядке общего разговора задавали Н. К. вопросы, которых у нас, конечно, было много; во время нашей беседы зашёл разговор и о живописи, на эту тему разговор вёл мой отец и Н. К. Мы с Моисеевым в этом деле ничего толком не знали и потому слушали.
Н. К. предложил посмотреть репродукции его картин и Ю. Н. на машине быстро съездил за ними и привёз довольно много экземпляров, которые мы все просмотрели.
Когда Н. К. от нас уезжал, то никакого стеснения не осталось и следа. Эти два знаменитых человека в разговоре и во всём были настолько просты и в то же время как-то особо благожелательны, что мне, помню, как-то стало казаться, что мы уже знакомы не несколько часов, а много больше. Когда Н. К. уезжал, то пригласил Моисеева и меня к себе, если у нас есть к нему вопросы, назначил время. Конечно, мы к нему ходили.
9. Говорить о последних встречах с Н. К. было бы неправильно потому, что с начала экспедиции и до конца мы вообще не расставались, виделись ежедневно минимум два-три раза в день, часто проводили все вместе целые дни. Так что последняя «встреча» будет прощание в Пекине, где мы последний раз виделись.
Уезжали из Пекина в Маньчжурию, домой, Моисеев, Грибановский и я. Чувствин поехал с Н. К. до Шанхая, где и остался. Уезжали мы рано утром. Я зашёл попрощаться к Н. К. один. Несмотря на ранний час и Н. К. и Ю. Н. уже встали.
Перед днём расставания много было у нас бесед, так что оставалось только сказать слова прощания.
Н. К. встал с кресла, на котором сидел, подошёл ко мне, подал мне руку и, пожимая мою, сказал на прощание несколько хороших тёплых слов, потом я попрощался с Ю. Н. Я ещё раз взглянул на Рерихов и вышел. Расстался с ними навсегда.
10. С Н. К. было очень легко жить и работать. Отношения со всеми нами были самые хорошие; не чувствовалось, что Н. К. наш начальник, в то же время никому из нас троих не могло прийти в голову, что-либо не выполнить, какие-либо его указания не исполнить. Его распоряжения не носили формы приказа, просто он говорил о том, что нужно сделать, часто разъяснял, для чего что нужно, чем вызвано то или иное делание в экспедиции.
11. Колоссальная эрудиция и в то же время простота. Простота в обращении с нами, хотя он по сравнению с нами был, конечно, недосягаемо высок во всех отношениях
Мне представлялось, что такой великий художник должен иметь при себе целый арсенал художественных приспособлений: мольберты, эскизники и проч., что мы видим у художников, когда они работают на этюдах и т.д. Оказалось совсем по-другому.
Едем на машине. Чувствин ведёт, я рядом с ним как запасной. Н. К., Ю. Н. и Моисеев на заднем сиденье. Н. К. во время пути вдруг просит Михаила остановиться. Выходит из машины, выхожу и я. Н. К. быстро осматривает местность. Вынимает из кармана небольшой кусочек картона, похоже на крышку от какой-то коробки, небольшой кусочек карандаша. Несколько минут работы. У каждой местности, пейзажа есть что-то своё, неповторимое. Настроение, дух, трудно определить, что это такое. Но если вспоминаем какую-то местность, то появляется и «это».
Первый раз, когда я смотрел, как Н. К. наносит на картонку линии карандашом, то, к своему удивлению, через несколько минут (2-4), увидел то, что было перед нами в этом небольшом кусочке картона вместе с «этим». Несколько линий – контуры гор, несколько штрихов! Запечатлено всё – конфигурация, настроение... Потом из этого, вероятно, создастся полотно.
12. Простота, доброта, проницательность, твёрдость, спокойствие, способность из, казалось бы, небольшого события, случая, наблюдения, развить мысль и создать обширную статью, обычно профиля «Листы дневника».
Как-то у Чувствина отказала машина во время профилактики. Завести её мы не могли. Воспользовались тем, что Цаган-Куре стоит на склоне горы, попытались использовать уклон, чтобы завести «с ходу». Ничего не вышло, уклон кончился, а машина далее не «чихнула». Решили, что нет искры зажигания. Моисеев пошёл к лагерю, чтобы принести некоторые части. В Цаган-Куре встретился с Н. К. и сообщил ему, что «потеряли искру». Машину, конечно, наладили, приехали назад. Потом Моисеев печатал на походной машине статью о том, что происходит с человеком, если он потерял искру духа. Статья эта на нескольких страницах – глубокого содержания. А начиналась она, насколько помню: «Наши механики ищут искру зажигания, которая потерялась...»
Подобно этому было много: казалось бы, из самого малозначительного факта, из чего-то незначительного, вырастало творение глубокого содержания.
Н. К. был большим оптимистом. Часто говаривал: «оптимизм – победа, пессимизм – поражение».
Скромность: никогда мы не слышали, чтобы Н. К. что-то сказал о своих больших свершениях и т.п. Н. К. обладал большим чувством юмора и какой-то особенной бодростью и неутомимостью.
12. Рабочий день Н. К. складывался в зависимости от обстановки, которая в экспедиции была очень различной. В Пекине, когда жили в отеле, он ежедневно, после утреннего завтрака диктовал Моисееву статьи, «Листы дневника», было много корреспонденции.
В Монголии, в те периоды, когда жили в Цаган-Куре и Тимур-хада рабочий день Н. К. распределялся примерно так: подъём в 6-7 часов, завтрак, после завтрака обычно Н. К. диктовал Моисееву листы дневника, статьи, кое-что из корреспонденции (часть корреспонденции писалась самими Н. К. и Ю. Н.).
Часа в два мы все вместе обедали. (Когда мы с Чувствиным и Моисеевым не были в поездках.) После обеда Н. К. занимался вместе с Ю. Н. экспедиционными делами, часов до 5-6 вечера. Потом Н. К. и Ю. Н. гуляли или по территории лагеря, или вблизи его. Вечером ужин, часов в 7-8. После ужина Н.К. Ю.Н. занимались у себя в палатке или юрте, иногда до поздних часов.
13. По прибытии в Бату-Халха экспедиция остановилась в здании, находившемся на территории, где находились помещения, в которых жил правитель Внутренней Монголии князь Дэ-Ван и располагались какие-то его учреждения.
На следующий день после приезда Н. К. и Ю. Н. нанесли Дэ-Вану визит, с ними были Моисеев и я. Также был переводчик Чамба (В прошлом письме я допустил ошибку: Чамба, он же Тамба и Ван, присоединился к нам не в Тимур-Хада, а в Цаган-Куре). Н. К. вручил Дэ-вану документ «Пакт Рериха» о сохранении культурных ценностей.
Когда проезжали монастырь Шара-Мурен, то останавливались около него на 1 или 2 дня. Н. К. и Ю. Н. посетили монастырь, где пробыли больше полдня. Ходили они туда вдвоём.
Когда жили в Цаган-Куре, приезжал какой-то высокий по чину лама. Жил около нашего лагеря несколько дней, встречался с Н. К. К ламе было целое паломничество монголов со всех окрестностей. В то время, когда лама находился в Цаган-Куре, мы с Чувствиным подналадили ему, по его просьбе, его автомобиль. Диву давались, как только на нём можно было ездить. Благо степь широка!
14. Каких-либо специальных бесед Н. К. с нами не проводил.
15. Необычные события были в Цаган-Куре, о них я Вам рассказывал, когда в последний раз Вы были у меня.
16. На этот вопрос трудно ответить, т.к. невозможно сказать, пошла бы моя жизнь по той тропе, по которой она прошла, если бы я не встретился с Н. К., или нет; случилось ли бы со мной или нет, то, что мне пришлось пройти в жизни, если бы я не встретился с Н. К. Мне кажется, что участие в экспедиции не повлияло на мою дальнейшую жизнь, но, конечно, общение с Н. К. и Ю. Н. в течение почти года дало очень много в отношении общего развития.
Публикуется впервые.
Архив А. Н. Анненко. Абакан.
Опубликовано:
Анненко А. Н.
А 68 С Рерихами, в экспедиции (80 лет Пакту Рериха). // Алексей Анненко. – Абакан: Бригантина, 2015. – 52 с.: ил.
Алексей Анненко. С Рерихами, в экспедиции.pdf (3 МБ)
Книга посвящена 80-летию Пакта Рериха и Знамени Мира, деятельности в период Маньчжуро-Монгольской экспедиции выдающегося художника, мыслителя-гуманиста Н. К. Рериха и его сотрудников харбинского этапа (1934–1935 гг.), впоследствии – жителей Хакасии.
Впервые публикуются воспоминания участника рериховской экспедиции Н. В. Грамматчикова в письмах к А. Н. Анненко. В Приложении – «Восточная легенда» Н. К. Рериха, увидевшая свет в 1995 году в газете «Абакан».
Для широкого круга читателей.
Знамя Мира, поднятое над лагерем экспедиции 15 апреля 1935 года,
в день подписания Пакта Рериха в Вашингтоне.
Изготовлено Зинаидой Николаевной Чунихиной (Харбин – Черногорск).
(Фото из собрания Д. Н. Ревякина, Москва)
Анатолий Андреевич Костин (1930-е годы);
страница из его дела в Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ, Харбин)
(Государственный архив Хабаровского края; собрание автора)
Николай Васильевич Грамматчиков (1930-е годы);
страница из его дела в Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ, Харбин)
(Государственный архив Хабаровского края; Санкт-Петербургский государственный
Музей-институт семьи Рерихов)
В Маньчжуро-Монгольской экспедиции (справа налево):
Н. К. Рерих, В. К. Рерих, А. А. Костин, неизвестный.
(Собрание Т. А. Козловой, Абаза)
В Маньчжуро-Монгольской экспедиции (справа налево):
В. К. Рерих, Н. К. Рерих, Т. П. Гордеев, неизвестный, В. И. Грибановский.
(Собрание Д. Н. Логунова, Пермь)
Н. К. Рерих и настоятель Ганчжурского монастыря.
(Музей Николая Рериха, Нью-Йорк)
Лагерь экспедиции в Цаган-Куре
(Собрание автора)
Сидят: В. И. Грибановский, проф. Й. Л. Кенг, Н. К. Рерих;
стоят: М. Н. Чувствин, Янг, Н. В. Грамматчиков, А. Я. Моисеев.
(Музей им. Н. К. Рериха, Москва)
В Маньчжуро-Монгольской экспедиции (слева направо):
Н. К. Рерих, неизвестный, Ю. Н. Рерих.
(Музей Николая Рериха, Нью-Йорк)
Праздник в Бату-Халке (Внутренняя Монголия)
(Собрание автора)
Н. К. Рерих. Искра. Листы дневника. 1-я стр. – 15 мая 1937 года, Цаган-Куре.
Авторизованная машинопись.
(Собрание автора)
Лагерь экспедиции в Тимур-Хада.
(Собрание автора)
Лагерь экспедиции в Тимур-Хада.
Справа налево: Ю. Н .Рерих, Н. К. Рерих, неизвестный.
(Хакасский национальный краеведческий музей имени Л. Р. Кызласова)
З. Н. Чунихина и Н. Д. Спирина, Новосибирск, 1973 год.
(Хакасский национальный краеведческий музей имени Л. Р. Кызласова)
З. Н. Чунихина (стоит слева), М. А. Чунихина (в центре) среди бывших харбинок.
Черногорск, 1970-е гг.
(Собрание автора)
Знамя Мира на Алтае у дома в Верх-Уймоне, где в 1926 году
Базировалась Центрально-Азиатская экспедиция Н. К. Рериха, 1990-е гг.
(Собрание автора)
Знамя Мира в Санкт-Петербургском государственном
Музее-институте семьи Рерихов, 2009 г.
(Собрание автора)
Автограф С. Н. Рериха на наборе открыток «По Хакасии», 1982 г.
Знамя Мира на горе Борус, Саяны, 1990-е гг.
(Собрание автора)
Фотография Н. К. Рериха, подаренная им. З. Н. Чунихиной в 1934 году.
(Хакасский национальный краеведческий музей имени Л. Р. Кызласова)
Ваши комментарии к этой статье
№62 дата публикации: 01.06.2015