Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Подпасок с огурцом

 

...вот было!

Стою теперь на холмах моего детства. Июль на второй половине, раскалённая сковородка Солнца пышет жаром на голубом огне безоблачного неба. Высокие травы уже начали деревенеть, и весь выцветающий зелёный ковер, с вкраплениями увядания, становится похожим на бухарский халат. Здесь когда-то кочевники проходили. Наверное, с плеч их предводителя халат и упал тогда, каждый год напоминая собой о временах былинных, достославных.

Мне достались иные времена. Не знаю. Может – внуки-правнуки и их когда-нибудь назовут достославными. Только боюсь – всё в наших местах кончится возвращением кочевников.

Да, в моё время к июлю не было тут таких трав. А были колхозные и мирские пастбища. Тогда к середине лета два колхозных и одно домашние стада коров, а ещё две отары – общественная и домашняя – овец, так выбивали копытами эти холмы, что они исходили в пыль. А чубы трав в мелколесье по окоёму холмов выкашивались косарями вручную, почти выбривались, в запас зимовки для колхозного стада. А если какой частник пытался ночью, втихую, скосить для своей бурёнки охапок-другой степной отавы, и его ловили – ждало вора наказание вплоть до уголовного.

Не путай свою болячку с колхозной.

А в колхозе к весне кормов обычно не оставалось. Успели скармливать и сено, и сенаж, и силос. Но поголовье сбрасывать райком запрещал, а потому коров, тощих, как узники концлагеря, ещё и доили. Нынче старые подшивки районных газет стали документами колхозной поры. Загляните в них. И они расскажут, что в среднем, на круг по году, колхозная корова давала в день не больше полутора (1.5!) килограммов молока.

Это при и том, что от домашней коровы получали в день по 10–15 килограммов.

Для меня здесь загадка и поныне. Как это так – все корма, все добавки, весь ветеринарный уход, все ордена дояркам и бригадирам – а полулегальный домашний скот был продуктивнее в несколько раз.

Я ещё в детстве не понимал: ну, если домашние коровы дают молока больше, чем колхозные – то почему не раздать колхозных коров по подворьям? Это же очевидный путь к увеличению благосостояния советских людей!

Это я к тому, что нынче пастбища и травы моего детства никому не нужны. Теперь кто хочешь – коси хоть комбайном, запасай хоть на пять лет сеном, – а никто не косит. Нет смысла. Потому что нет в округе коров и овец ни колхозных, ни частных.

Вот и деревенеют травы, перестаивает отава.

Скрытая растительностью, тут нынче сложилась густая сеть звериных троп и нор. Иногда, откровенно пугая, чуть не из-под ног, словно выстреливая собой, взлетают крупные птицы. В степь возвращаются гнездовья.

Раньше я думал, что Дикое поле – это история.

А это современность.

И я вписан в эту современность на переломе эпох. Я тоже – один из последних жителей этой земли, кто захватил начало её одичания.

...вот было...

Июль. Мы с Володькой Куприяновым ночуем на сеновале. Нас жгут блохи, но это ничего. На зорьке самый сладкий сон. А у нас впереди – огромный трудовой день. Нынче мы – пастухи домашнего стада.

Пастух на селе – главный человек. Не кузнец, не фельдшер и даже не милиционер. Потому что от пастуха зависит, будет ли в хозяйстве молоко и шерсть. При хорошем пастухе всё это будет. Значит, – зима не страшна.

Пастухи были двух видов. Как служилые люди. По найму или по дворам.

По найму – это бродячие специалисты. Год от года они подряжались в разных сёлах на условиях особой оплаты. Ротация у них была, чтобы не особенно обирали мiр. Так вот осенью на сходе, без всяких бумажных договоров, били по рукам с пастухом. О том, что окончательный расчёт – по осени. А в течение сезона питаться пастуху по дворам, по очереди. Со своей стороны хозяева обещались не жилить на пастухе, кормить его сытно, и спать укладывать мягко. За пьянство или падёж по его вине могли выгнать и до окончания договора.

Были пастухи по подворьям. Это когда мiр решал, что нанимать никого не станут, а пасти стадо будут всем хутором, по два двора по очереди.

И вот такими пастухами сегодня мы и были с Володькой Куприяновым. Наши хаты соседние, потому и пасём мы стадо в одну очередь.

Тут ещё тонкость. Пасти (у нас говорили – стеречь) скот обязан был хозяин или хозяйка дома. Если они считали своих детей достаточно взрослыми – могли отправить на выпасы и детей. Но ответственность за стадо всегда оставалась на главе хозяйства.

У Володьки Куприянова отца не было, и шёл ему пятнадцатый год. Вполне взрослый для такого дела. Я был на три года моложе, потому ходил ещё не в полном чине, а в подпасках.

В начале четвёртого Володька будит меня.

Пора.

Мы опускаемся с сеновала. Небо с востока уже пошло румянцем, над головой с шумом пролетает огромная птица. Поёживаемся, умываясь из бочки.

Наши дворы – посередине хутора. Мы берём от сарая проверенные в пастушьих делах дубинки и идём к пруду, на западную окраину хутора. У крайней хаты Николая Ивановича Никитенко нас уже ждёт хозяйка. Она открывает ворота и выпускает корову.

А рядом тоже открываются ворота. Это из подворья Михаила Фомича Бекетова выгоняют в стадо свою худобу. (Худоба – это не о состоянии животного. Это собирательное – так на хуторе назывался всякий скот).

И уже к скрипят ворота по всему хутору, и наше стало, как река ручейки, собирает всё рогатое поголовье. Возле нашего дома мама, выгнав корову Гулю, подаёт мне сумку с едой. Сумку от своей матери получает и мой начальник.

У плетёной ограды тётка Наташа Пятакова, многодетная мать, просит пастуха:

– Пригляди за моей Грушей, Володь. Что-то она стала возвращаться без молока.

И скоро со всем стадом мы оказываемся на окраине хутора. Дальше есть два пути. По Вислой Балке выходить на Плюханский лог, или пустить стадо левее, на луг. Но луг колхозный, за него и влепить могут.

На лугу, в километре один от другого, два омута. Ближний с Живой водой, дальний с Мёртвой. По крайней мере, так утверждали хуторские старики. Так вот к источникам мы могли подогнать коров только для водопоя.

Оставалось всхолмленное плато Глинище и Плюханский лог.

О, это Глинище. По сути всё, о чём я говорил здесь, как о пёстром халате и Диком поле – это и есть Глинище. Это череда и каскад холмов, обвязанных древним валом. Могуче городище, которое тяжким дыханием земли и нынче напоминает о своём хтоническом прошлом.

Вот здесь, с правого края Глинища, мы и останавливаем стадо. Оно начинает щипать росистую траву.

А Солнце уже взошло. И сразу начало накалять воздух. Ожили комары и мухи, и ровно зазудели в воздухе крупные слепни. Коровы начали беспокоиться.

Не хорошо и мне. Я уже второй раз за лето попадаю в подпаски. Очень не нравится эта работа.

Да что там не нравится? Мне себя очень жаль. Впереди такой огромный день, а я его теряю из-за пустого времяпровождения. Скорее б уж обед.

Уже по высокому Солнцу мимо нашего колхозные пастухи прогнали своё стало. Они стазу направили коров на Плюханский лог.

А следом туда же, одну за другой, чабаны прогнали отары.

А день начинал сатанеть. На Глинище ни деревца, укрыться негде. Коровы переставали жевать и начинали терять слюну.

А тут эти слепни. Воздух уже пропитался их провокационным «ззз ууу!» Коровы угрожающе вертят хвостами.

Володька командует:

– Всё! Заходи с того краю – отправляемся на обед.

Значит, – уже полдень.

Мы надеемся прогнать коров по домам мирно. Но уже на окраине хутора одна, задрав хвост и безумно затрубив, помчалась вперёд, как кавалерийская лошадь. И ещё одна.

Зык!

Кто в деревне знает теперь, что это такое?

Это последствия укусов слепней. Или оводов, если вам угодно.

Коров удаётся разогнать по подворьям, пока зык не поразил всё стадо.

И впереди нас ждало целых три часа блаженства. Родители в эти часы ухаживали за мной, как за больным. И парного молочка мне кружку, и кусок домашнего белого хлеба.

А в три часа пополудни мы с Володькой повторяли утренний маршрут. Только теперь загнали стадо много дальше – в Плюханский лог.

Чем интересно это место – так это своей необъятностью. Это природный феномен касался краями сразу двух районов и трёх колхозов. В Логу одновременно пасли до десятка стад и отар. И его травы хватало всем! Иногда казалось, что за день Лог вытоптали в пыль. Но за ночь трава отрастала, будто вчера ничего не было.

Когда Солнце начало выгорать, мы погнали стало к водопою. Это опять через Глинище, к источнику с Живой водой.

Это источник и нынче не потерял силы. Он дыбится с таким молодым задором, что ручей, вытекающий из него, бьётся в испуге о собственные берега, стараясь унести подальше заряженные здоровьем воды. Берега ручья исколоты копытами до самого впадения его в речку Усердец. Здесь поят и колхозных лошадей. Утверждали – самых сильных в округе.

К живой воде с меловых лбищ Глинищи опустили и мы своё стало. Коровы растянулись по обе стороны ручья, пили гулко, иные войдя в воду с выменем.

День успокаивался, уже исчезли слепни...

...и вдруг Володька, подскочив к корове, начал с криками и страшной силой бить дубинкой по воде. Коровы шарахнулись, выскакивая на луговину, и только одна оставалась в ручье. Казалось, ей тоже хотелось бежать, но что-то не пускало. Наконец, корова выдернула передние копыта из вязкой луговины и пустилась прочь, приседая на задние ноги.

Я подбежал к пастуху. Он глядел на свою дубину с окровавленным концом и говорил нервно, то ли от восторга, то ли от испуга:

– Сом! Ты представляешь – тётки Наташина Груша входит в воду с выменем, и огромный сом её сдаивает! Как они сговорились, а? Ушёл, гад...

Мы ещё вернули стадо на Глинище, и до самого заката оберегали его мирный выпас. Мне казалось, что день этот не кончится никогда.

Это было в последний раз в моей карьере подпаска.

Я ещё не знал, что кончается не только этот день, но и эта эра.

 

 

---

№101 дата публикации: 03.03.2025

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore