Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Хлеб – имя существительное

Я этот заголовок у писателя Михаила Алексеева позаимствовал. Есть у него такая повесть о мальчишеском детстве. Лучше не придумаешь. А если лучше не придумаешь, – то я и взял себе это хорошее. Тем более, что тема у меня с Алексеевым одна – хлеб.

Чего вдруг вспомнилось? Да вот сходил в булочную, принёс буханку. Тяжёлая, как кирпич, и пахнет сыростью. Не режется, а крошится. Ни вида, ни вкуса. Как его только теперь пекут теперь – хлеб?

А ведь как было!

Хлеб на хуторе пекли в каждой хате. То было время, когда о покупном хлебе и речи не шло. Городской денег стоил, а деньги нужны были для покупки того, чего в хозяйстве сами сделать не могли. Деньги шли на одежду, на школьные принадлежности, на комбикорм для поросёнка,,,

А знаете, каким запахом были пропитаны тогда все хуторские хаты? Это был запах не сапожных кож, не парного молока, не лекарств... Это был едва уловимый бражный дух. Дух хлебной закваски. Она жила в отдельной деревянной посуде и хранилась на тёплом припечке в нише русской печи. Это называлось «ставить опару». Жизнь закваски поддерживалась годами. Это была сердцевина хаты, как жар у огнепоклонников. А если вдруг какая хозяйка ловила ворону и упускала закваску, то шла с пустой посудой и поклоном к куме или свахе. И тогда семья с огорчением признавала: другой хлеб, не наш.

А наш хлеб начинался с сентября. Тогда колхозники получали зерно, как говорили – на проценты от годовой зарплаты и общего урожая. На подворье в среднем выходило мешков по пять-семь. К октябрю, когда пустели огороды, хутор превращался в кочевой лагерь. На грузовики, в телеги, в тачки грузили эти мешки и ехали на мельницу.

Тогда все сельские населённые пункты были, так сказать, приписаны к определённым мельницам. После того, как по округе уничтожили многочисленные кулацкие ветряки, помол стал крупной проблемой. В основном речь уже шла не о мельницах, а о пунктах помола. Наш хутор был приписан к такой точке в селе Новая Безгинка. Там сохранилась дореволюционная купеческая мельница, ставшая после межколхозной. Работал дизель, крутивший электромоторы. Зерно засыпалось в огромный бункер, на выходе, из трёх рукавов, получалась разная мука: фуражная, обычная и белая – вальцовка. Я всё это хорошо помню и видел, потому что помогал отцу таскать к бункеру наши мешки.

Помню, как в заезд на мельницу в, кажется, 1965 году, в наш день, без очереди отовариваться попытались мужики из села Малоивановка. Наши воспротивились. Слово – зá слово – началась драка. В кровь. Сначала из-за очереди, а затем, потому что «хохлы наших бьют». Всё было похоже на мельничную драку, описанную Шолоховым в «Тихом Доне». Отец посадил меня на бак мотоцикла ИЖ–49 и увёз, прикрыв полами своей «москвички».

Разнимать драчунов приехала милиция из района.

Впрочем, мы отклонились от повествования.

И вот муку привезли домой. У нас она хранилась на неотапливаемой веранде. «Чтоб шашель не завёлся». Из фуражной варили пойло для коровы. Из вальцовки пекли хлеб...

...вот и добрались мы до сути. Что значит – пекли хлеб? Это не было обычным делом обычных женщин. Хлеб в семье пекла какая-то одна. Потому что процесс был таинством. Потому что на хлеб молились.

В нашей семье, пока была жива, выпечкой занималась бабушка Варя – отцова мать.

Надо было видеть это священнодейство.

Сначала бабушка пропаривала дежу, дежку. Это такая небольшая дубовая бочечка с двумя ручками-дужками. И пока дежка пропаривалась, бабушка месила тесто. Она твёрдо держалась одной ей известной пропорции белой и обычной муки. Добавлялись сода, соль, сахар, куриное яйцо.

И вот тут приходило время закваски. В уже взбитое тесто она её и примешивала. И делала новый замес уже с нею.

А после сливала горячую воду из дежки и «сажала туда тесто». Плотно укутывала дежку в тёплое одеяло и отправляла на тёплую печку.

Каждые два часа бабушка раскутывала тесто и следила, чтобы оно не «убегло» из посудины. Готовность теста она несколько раз проверяла и ночью. А по времени снимала дежку с печки, раскутывала и раскладывала сгустки оторванного от общей массы теста на железном листе, на загнётке, перед горнилом, как заготовки.

Перед этим бабушка чуть не до красна натапливала печку соломой и хворостом. В утробе печки возникала пористая жаровая структура. И вот прямо на жар хозяйка и опускала с деревянной лопаты пышные заготовки.

И закрывала ход печки чугунной заслонкой.

О готовности хлеба скоро начинал заявлять его лёгкий запах. Запах крепчал, наши детские ожидания становились всё нетерпеливее. А бабушка всё не вынимала хлеб. Она сидела на скамейке и дремала, слегка раскачиваясь. А может, – она так отсчитывала время.

И вот он – великий миг рождения хлеба!

Встрепенувшись, бабушка подходила к печке и отодвигала заслонку. Жара в печке уже не было, но оттуда ударом выбивался такой хлебный дух, что вышибал слезу. Бабушка брала лопатку, поддевала краюхи, и одну за другой вынимала из печки, укладывая на полотенца.

Затем на чистом рушнике, прямо из ведра со студёной водой бабушка, как она говорила, «умывала хлеб».

Все восемь краюх. Тогда мы ещё не знали слова буханка.

Да и какая она буханка? Именно краюха. Когда, через пару минут после умывания раскутывали краюху, она сияла, словно пасхальный подарок.

Краюха имела хитрое строение. Низ её был под неплотной корочкой, а верх состоял из крепко пропечённого панциря, украшенного обильной россыпью хлебных родинок. Мы называли их – каменючки.

Тут надо было ловить момент. Именно только что испечённый каравай давал такой вкус и именно, пока не остыл. Часть верхней корки краюхи, доставшийся тебе, густо намазывался чесноком и посыпался крупной солью...

Мне давно уже за семьдесят. Я много чего ел и кушал за эти годы. Но ничего вкуснее хлеба с каменючками не припомню. А его и сейчас ещё чувствую на скулах и языке, словно обожжённом ядрёным чесноком.

...Хлеба семье хватало на неделю. По пятницам бабушка выпекала новый. Когда бабушки не стало, – очаг перешел к маме. Хлеб не стал хуже. Просто в магазин начали возить городской, с хлебозавода. А этот был никакой. Но зато он оказался доступнее. А скоро колхоз перестал рассчитываться с людьми натурой, и мельницу в Новой Безгинке закрыли.

Человека оторвали от хлеба.

 

 

---

№101 дата публикации: 03.03.2025

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore