А. Алехин

 

Подлинное идёт из народа

Василий Иванович Суриков

 

В. Суриков. Боярыня Морозова. 1887 г.

 

Четырьмя годами моложе Репина был Василий Иванович Суриков. Его полотна «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове», «Боярыня Морозова» стали классикой отечественного искусства, великим вкладом в русскую и мировую историческую живопись.

Полотна Сурикова впечатляют драматизмом, психологической остротой. Их герои наделены сильными характерами, могучей волей, яркой индивидуальностью. Сколь бы ни были многофигурными, разноплановыми его полифонические сцены, они восхищают цельностью, логической ясностью и художественной выразительностью. Недаром мастер с юных лет «всё естественность и красоту композиции изучал».

Дар «композитора» сочетался у Сурикова с даром колориста. Его краски чисты, насыщенны, звонки, но если они сумрачны, то всё равно благородны и светоносны, а главное – сведены к гармоническому единству. И всё это не ради внешнего эффекта, – богатство суриковского колорита служит раскрытию душевного состояния персонажей, подчёркивает красоту, значительность их лиц.

Обращаясь к переломным историческим эпохам, живописец стремился раскрыть смысл борьбы общественных сил, особенность человеческих характеров, исторически сложившиеся национальные идеалы и типы, утвердить героическую стойкость, силу духа, готовность отдать жизнь за свои убеждения.

Помимо монументальных полотен на исторические темы он обращался к бытовому, портретному и пейзажному жанрам, а также написал множество акварелей, блестяще овладев этой сложнейшей техникой.

 

В. Суриков. Взятие снежного городка. Фрагмент. 1891 г.

 

...Суриков родился и провёл детство в Красноярске. О жизни, о творческом подвиге художника прекрасно рассказала его внучка Наталья Петровна Кончаловская в романтической были «Дар бесценный» (цитаты, приводимые ниже, взяты из этой книги).

С войском Ермака пришёл в Сибирь донской казак, есаул по фамилии Суриков. С тех пор обосновались Суриковы в остроге Красноярске, неся караульную службу при набегах инородцев. К середине XIX столетия Красноярск стал большим городом. Двухэтажный рубленый дом, в котором жила семья будущего художника, состоял из низеньких светлых комнат, где всё было чинно, дышало спокойствием и суровой сдержанностью.

Здесь с января 1848 года и провёл первые пять лет своей жизни Василий. «Подле матери Прасковьи Фёдоровны жилось интересно. В её сундуке лежали пёстрые сарафаны, расшитые шугаи, узорчатые дорогие шали, телогрейки на меху, парчовые повойники. А в подполье дома, как реликвии, хранились синие мундиры и кивера с помпонами – казачья амуниция екатерининского времени. Там же сберегались старинные сёдла, ружья, пистоли, ятаганы, шашки.

А ещё там было множество старых книг в кожаных переплётах, с пожелтевшими страницами. Вася любил листать эти книги, разглядывать картинки, рыться в груде диковинного оружия – какие-то тяжёлые пищали, изъеденные ржавчиной шашки. Нравилось ему примерять амуницию, она приковывала его воображение к славе далёких предков».

 

В. Суриков. Енисей. Акварель.

 

Отец, Иван Васильевич, вечерами в домашнем кругу любил петь старинные казачьи песни, аккомпанируя себе на гитаре. И играл хорошо, и голос был звучный, красивый. Прасковья Фёдоровна читать не умела, но обладала богатой фантазией. Для вышивки ковров и шалей придумывала узоры, часто вплетая в них увиденные в природе мотивы трав и цветов. Умела вязать кружева, отлично хозяйничала. Характером отличалась несговорчивым, даже суровым.

Многие Васины родственники любили литературу и изобразительное искусство. Их влияние на мальчика было благотворным.

«Дядя Иван Васильевич жизнь прожил интересно. Довелось ему сопровождать одного декабриста из Сибири на Кавказ. Вернулся он с Кавказа с подарком от декабриста – дорогой шашкой – и полный восхищения Лермонтовым, с которым там встретился.

С тех пор дядя Иван изучил все стихи и прозу Лермонтова и вдохновенно читал их Васе. За Лермонтовым последовал Пушкин, а потом читали даже Мильтона: перевод «Потерянного рая».

Дядя Марк Васильевич тоже стремился к культуре, выписывал журналы «Современник» и «Новоселье». Он знал обо всём в мире искусства: рассказывал, что из Рима вернулась картина Александра Иванова «Явление Христа народу» или что в Питере открыли Исаакиевский собор, построенный архитектором Монферраном; показывал мальчику снимки ассирийских памятников, которые приводили в восторг».

Свои первые рисунки Суриков выполнил, когда ему исполнилось четыре года: гвоздём на сиденье стула запечатлел рыбку и домик. Затем начал работать угольком или карандашом на бумаге. Всё стремился изобразить самое любимое – лошадь! В конце концов стал свободно делать это.

 

В. Суриков. Рука боярыни Морозовой. Голова женщины. Эскиз. Карандаш.

 

Потом приступил к работе цветом. Срисовал угольком гравированный портрет Петра I, а потом раскрасил: мундир – густо разведённой синькой, а отвороты – давлёной брусникой.

В школе Вася учился легко. Самым любимым был, разумеется, урок рисования. К нему готовился заранее – точил карандаши, запасался альбомами, красками, резинкой.

Преподаватель рисования Н. В. Гребнев, спокойный, тихий, очень образованный – недаром окончил в Москве Училище живописи и ваяния, – учил наблюдать и думать, а самое главное – понимать и любить красоту. Мог часами рассказывать о картинах Иванова, Брюллова, Боровиковского, Федотова, Айвазовского... Когда Николай Васильевич показал одиннадцатилетнему Васе репродукции знаменитых итальянских и русских художников, для него открылся новый, захвативший его мир.

Он заставлял Сурикова копировать гравюры с картин Брюллова, Рафаэля, Тициана. Вместе они ходили на Часовенную гору, ездили на Енисей, к горным кряжам – столбам, в тайгу. Понемногу мальчик приучился рисовать карандашом и писать акварелью с натуры.

«Вася умел во всё вглядываться. Смотрит в лицо человеку, примечает, как глаза расставлены, уши посажены, нос и ноздри лепятся на лице. Зажгут свечу – он смотрит, как колышется пламя и колеблются тени на стене. Покроется мать платком, а он глядит, как ложатся складки возле лица. Во дворе и на улице присматривался, как выгнуты полозья у саней или колесо сидит на оси. Встретили на базаре остяков – с интересом разглядывает расшитые бисером вставки на груди и плечах их оленьих малиц и какие на них меховые сапоги – унты, украшенные бисером и цветной лосиной кожей. На масленичном гулянье примечал раскрашенные дуги и резные передки у саней, запоминал узор на тюменском ковре, которым крыта чья-нибудь кошева.

Ничто не ускользало от Васиного жадного взгляда, и всё откладывалось в благодарной памяти, чтобы потом, когда придёт время, ожить на холстах под кистью мастера».

 

В. Суриков. Портрет губернатора Павла Николаевича Замятнина. 1862 г.

 

Весной 1861 года тринадцатилетний Суриков с отличными отметками закончил школу. В Красноярском приходском училище Василий занимался недолго – надо было зарабатывать на хлеб, и он устроился писцом в губернский совет. Всё свободное время рисовал, в основном с натуры: сослуживцев, красноярских девушек, крестьян, казаков, писал акварелью окрестные пейзажи.

Вася мечтал стать профессиональным художником, учиться, но будущее казалось беспросветным. Канцелярская работа сушила его душу, навевала беспросветную тоску. И кто бы мог подумать: помогла... муха! На какой-то деловой бумаге он очень точно изобразил муху, а столоначальник решил шутки ради подложить эту бумагу на стол губернатору Павлу Николаевичу Замятнину.

Прежде чем обнаружить, что муха нарисованная, губернатор пытался несколько раз смахнуть её рукой. Затем вызвал столоначальника.

«– Это кто сделал? – спросил он, указывая на рисунок.

– Писец Суриков из нашей канцелярии. Очень хорошо рисует, Ваше превосходительство! – отвечал столоначальник, довольный своей хитростью...

– Так, так!.. А ну-ка позовите сюда этого Сурикова.

Васю вызвали в кабинет губернатора. Сослуживцы переполошились – что теперь бедняге будет?

– Это ты рисовал? – спросил губернатор Васю.

– Я, Ваше превосходительство.

– А ещё у тебя рисунки есть?

– Есть, Ваше превосходительство.

– Завтра принеси мне.

На следующий день Вася принёс губернатору папку со своими рисунками; среди них был акварельный портрет самого Замятнина. Павел Николаевич внимательно разглядывал рисунки. Нашёл свой портрет и спросил:

– А почему ты меня таким красным нарисовал?

– А у Вас такой цвет лица, – ответил Вася, нимало не смущаясь.

 

В. Суриков. Боярыня.

 

Замятнин улыбнулся и вдруг предложил Васе давать уроки рисования своей младшей дочери. С этого времени Павел Николаевич всерьёз заинтересовался судьбой молодого художника».

Однажды губернатор рисунки Сурикова и ещё одного молодого человека отослал в Петербург, в Академию художеств. Через несколько месяцев пришёл ответ от её вице-президента князя Гагарина: этих способных молодых людей в академии согласны взять в число учеников, однако на их содержание и дорогу средств отпустить не могут.

Когда Вася узнал о полученном известии, его удивлению и радости не было предела. Но где взять средства? Положение казалось безвыходным. Вася весь горел, ночами плакал. Решил идти в столицу пешком. Но верно говорят – мир не без добрых людей.

Помог городской голова, золотопромышленник Пётр Иванович Кузнецов. Богатство не помешало ему проявить заботу о способном юноше, который, кто знает, может быть, прославит своими картинами Сибирь. Он решил предоставить Сурикову стипендию на первые годы обучения. Кузнецов много ездил по европейским странам; обладая отменным вкусом, прекрасно разбирался в живописи, музыке, литературе. Его дом в Красноярске напоминал музей, где среди картин известных художников был портрет деда работы Брюллова.

И вот Василий слышит от Петра Ивановича слова напутствия:

– Ну что ж, Суриков, поезжайте учиться в Петербург, ваше дарование стоит того!

По дороге в Петербург юноша увидел много интересного. Но особенно его поразила Москва – Кремль, храм Василия Блаженного, Красная площадь...

 

В. Суриков. Римский карнавал. Акварель. 1884 г.

 

В феврале 1869 года он приехал в Петербург.

«В назначенный день в огромном экзаменационном зале к девяти часам утра собрались все поступающие в Академию. В зале были приготовлены столы, подставки, доски для подвешивания натуры. На столах разложены гипсовые слепки классических форм – руки, ноги, торсы, части лица. Розданы всем листы бумаги, пришпиленные к доскам, карандаши и резинки. Каждый выбирал для рисования любую гипсовую модель.

Суриков сел рядом с Зайцевым. Перед ними на подставке лежала часть античной руки. На рисунок давалось полтора часа времени. Никогда ещё Сурикову не приходилось рисовать «гипсов». Внимательно приглядываясь, он начал...

Через полтора часа прозвенел звонок, и работы экзаменующихся были отправлены в зал заседаний совета Академии. Там решалась их судьба.

Вызывали всех по очереди в алфавитном порядке. Ждали молча, волнуясь, некоторые, не усидев, подходили к высоким арочным окнам, перед которыми катилась Нева, и глядели на неё ничего не видящими глазами. А день был яркий, погожий!

– Суриков! – выкрикнул служащий в ливрее, распахнув дверь зала».

Он увидел под мраморной статуей Екатерины Второй за овальным столом «синклит чиновников в мундирах при орденах и лентах. Один из них медленно поднялся и протянул Василию его рисунок. Это был академик Фёдор Антонович Бруни.

 

В. Суриков. Портрет С. А. Кропоткиной, сестры жены художника. Акварель. 1882 г.

 

– Вы не приняты. Ваш рисунок никуда не годится, не умеете рисовать...

Суриков помертвел. С лицом, белым, как скатерть, он подошёл, взял свой рисунок, поглядел на него и вышел прочь. Спустился в раздевальню, оделся и пошёл по набережной так быстро, словно за ним кто-нибудь гнался. В руке его был злосчастный рисунок, а кругом всё сияло ярко и радостно. Он ещё раз взглянул на свою неудачную работу.

– Да ведь этому же можно выучиться! – вслух подумал Суриков. – Можно выучиться, да ещё как ловко! – И, медленно разорвав рисунок, бросил его в воду...

«Ну ладно, посмотрим ещё, как я не умею рисовать! Я им покажу!»

И вдруг ему стало легко дышать, глазам стало просторно, а душе весело».

Зная, что преодолеет все трудности, Суриков поступил в школу рисования при Обществе поощрения художников, где за несколько лет до этого учился И. Е. Репин. Это была единственная в Петербурге школа, в которой любой одарённый человек мог подготовиться для поступления в Академию.

Работал упорно, неутомимо. Штудировал пластическую анатомию, законы линейной и воздушной перспективы, стремился безошибочно запечатлеть предметы в сложных ракурсах, хорошо компоновать изображение на листе бумаги. Работая, отрешался от всего, как будто его жизнь зависела от точности рисунка.

Однако он не ограничивался изобразительным искусством: вечерами играл на рояле и настолько пристрастился к музыке, что писал матери в Красноярск:

«Вот что, мамаша: нельзя ли упаковать гитару да послать ко мне, если будет это недорого стоить? Сделать ящик сосновый копеек за 50 или 70, обложить гитару ватой или, лучше, куделей да и сдать на почту... Теперь я довольно порядочно на фортепьяно играю, на квартире, где я стою, оно есть. А вот в сентябре думаю переехать на Васильевский остров, чтоб поближе к Академии было ходить, так там, может быть, фортепьяно-то и не будет, так хотя на гитаре играть буду в свободное время».

В начале сентября 1869 года Суриков поступил вольнослушателем в Академию художеств. Занимался он очень успешно. Понимал, что академия, при всей её сухости и рутине, знания даёт ученикам на всю жизнь.

 

В. Суриков. Собор св. Петра в Риме. Акварель. 1884 г.

 

«Были в Академии так называемые «научные» классы, где преподавались история всеобщая, история священная, история искусств, литература, анатомия, химия, физика. Все эти предметы Василий Суриков изучал тщательнейшим образом, чтобы восполнить всё, чего ему не могла дать Красноярская гимназия. Он не пропускал ни одного занятия. Профессоров-художников он не любил, не понимал их академического мировоззрения и не верил их вкусу, но он не отступал от требования программы, хорошо понимая, как необходимы точные знания, однако при этом внутренне подчинялся лишь собственному чутью и глазу. И единственным подлинным авторитетом среди всех педагогов был для Сурикова Чистяков».

Павел Петрович Чистяков, родом из крепостных Тверской губернии, окончил уездное училище и пошёл работать землемером. Но ненадолго. Одарённость, любовь к изобразительному искусству привели его в академию, в которой, по окончании, он остался преподавателем. Несколько лет провёл в Италии пенсионером академии, а вернувшись стремился передать студентам всё то, чему научился у мастеров Возрождения. Особенно любил он Тициана и мечтал приблизить его живописные традиции к традициям национальной русской живописи.

Человек широчайшего кругозора, Чистяков внедрял в учебу всё новое, подсказанное жизнью. Его мысли об искусстве были точными и чистыми, однако выражал их он весьма своеобразно. Вот некоторые:

«Когда рисуешь глаз, смотри на ухо».

«Верно, но скверно».

«Так натурально, что даже противно».

 

В. Суриков. Помпея. Акварель. 1884 г.

 

«Не нужно стараться написать все точь-в-точь, а всегда около того, чтобы впечатление было то самое, как в природе».

«Закон – мера, а не трафарет».

«Чтобы найти себя, будьте искренни».

«Вы любите русское в искусстве, а надо научиться любить правду».

«Всех выслушивать, а себе верить».

«Простота даётся не просто».

«Простота – высота»

«Избитых сюжетов для умного и смелого художника на свете не существует, а во всём и везде существует великая задача – лишь бы работать».

«Искусство ревниво. Отойди от него на шаг, и оно отойдёт от тебя на двадцать шагов».

«Пошляк и на Солнце плюнет».

«Вполсилы в искусстве не поднять».

Павел Петрович гордился своими учениками. «Поленов, Репин по окончании курса в Академии брали у меня в квартире Левицкого уроки рисования, то есть учились рисовать ухо гипсовое и голову Аполлона. Стало быть, учитель я неплохой, если с золотыми медалями ученики берут уроки рисования с уха и головы, и надо же было сказать новое в азбуке людям, так развитым уже во всём».

Он считал: «Выйдут в двадцать лет три хороших ученика, и ладно. Здесь мерка своя, не на аршин».

У него их было гораздо больше, да каких! И. Н. Крамской, И. Е. Репин, В. Д. Поленов, В. М. Васнецов, В. А. Серов, М. А. Врубель, К. А. Савицкий, И. С. Остроухов, В. Э. Борисов-Мусатов, И. И. Грабарь, Д. Н. Кардовский, А. П. Рябушкин, А. Я. Головин. И даже знаменитый испанец Мариано Фортуни. Но больше всего он гордился самым любимым своим воспитанником – Суриковым.

«У Сурикова были преимущества колориста, и в живописи он изучал больше колоритную сторону. Рисунок у него не был строгим и всегда подчинялся колоритным задачам. Павел Петрович старался развить в Сурикове это мужественное, твёрдое и устойчивое начало – верный рисунок, тем более, что Суриков от природы был с характером твёрдым и настойчивым. Однажды Чистяков написал в своей записной книжке:

«Суриков. Сибирь, метель, ночь и небо. Ничего нет, никаких приспособлений. Едет в Питер. Попадает, как в магазин, – всё готово. В Академии учат антикам, пропускают рисунок, колорит – я развиваю – тёмное тело на белом. У семи нянек дитя без глазу».

В этой записи сосредоточено всё его отношение к Сурикову, в которого он верил и видел всю оригинальность и глубину русского таланта. В то же время Чистяков бросал академикам, не сумевшим распознать в юноше подлинного дарования, горький упрёк в небрежности и равнодушии.

 

В. Суриков. Утро стрелецкой казни. 1881 г.

 

На ученической выставке 1874 года две картины принесли Сурикову первый успех. О них с большой похвалой отозвался журнал «Всемирная иллюстрация»: речь шла о «Пире Валтасара» и «Милосердном самаритянине». Особенно всем нравилась первая – небольшая по размерам, но обладавшая драматизмом и значительностью крупного произведения. Она отличалась смелостью композиционного решения, неистовой экспрессией, неожиданными контрастами линий, форм, света, тени, цельностью общего впечатления.

Сурикова занимали не столько библейские и философские толкования, сколько исторические подробности, связанные с царствованием Валтасара, последнего царя Вавилона. Прежде чем взяться за работу, Суриков долго искал нужные типы людей на старинных гравюрах, рылся в архивах, изучал архитектуру, одежду, утварь, украшения.

Было ему двадцать шесть лет. Вскоре он окончил академию. Отказавшись от царской милости в виде 800 рублей золотом для поездки за границу, Суриков переезжает в Москву. Здесь он получил очень выгодный заказ на роспись храма Христа Спасителя.

И вот уже зреет замысел «Утра стрелецкой казни»...

Бесконечные искания, мучительные раздумья, изнуряющий, но счастливый труд. Рисунки, наброски углём и карандашом, этюды маслом, эскизы, варианты композиции. Кропотливое изучение всевозможных материалов, связанных с темой.

Лишь в 1883 году деньги от продажи «Меншикова в Берёзове» – картину приобрёл П. М. Третьяков – дали Сурикову возможность впервые съездить за границу, увидеть шедевры Рафаэля, Тинторетто, Рембрандта, Леонардо да Винчи, Веласкеса, Веронезе, Тициана, Делакруа...

«В Москве Суриков часто сидел в Румянцевском музее перед картиной Иванова «Явление Христа народу», изучая соотношение горячих и холодных цветов. Он поклонялся этому художнику за необычайную красоту его колорита.

Ещё в первую поездку в Красноярск Пётр Петрович (Кончаловский – зять В.И. Сурикова, – А. А.) замечал, с каким жадным вниманием всматривался Василий Иванович в лица мужиков и баб на базарах или на плашкоуте, что ходил через Енисей, как часто Суриков делал беглые зарисовки этих лиц в дорожный альбомчик. Василий Иванович наслаждался красотой и гармонией лиц, которые обычному глазу казались заурядными и ничуть не красивыми, а он видел в них характеры, жизненную полноту ощущений и настроений и глазом художника проверял свет, тени, воздушные рефлексы. Он любил эти лица и изучал их, где только мог.

 

В. Суриков. Первый Вселенский собор. Эскиз. 1876 – 1877 гг.

 

– Вспомните, Петя, – говорил он, – ведь когда где-нибудь во Флоренции или Венеции Вам приходилось смотреть Тициана или Тинторетто, а потом Вы выходили на улицу, то непременно тут же сталкивались с теми же самыми типами итальянских мужчин и женщин, которых в своё время наблюдали и те художники. Только они-то их изображали в виде нимф в облаках или каких-нибудь Гермесов, а то – в виде мадонн и великомучеников. Подлинное всегда идёт из народа!»

Вот это подлинное, идущее из народа, и было главным учителем Сурикова. Он изучал произведения великих мастеров, жадно читал, общался с крупнейшими художниками, писателями, в первую очередь с Л. Н. Толстым. Много путешествовал. С людьми сходился трудно, казался нелюдимым, подозрительным, суровым и скуповатым, но был верен в любви, нежен с близкими, друзьями, добр к детям, к простым людям. Безутешен в горе, неистов в гневе. Остроумен и весел. Настойчив в достижении цели. Терпеть не мог пошлости в любых её проявлениях.

Не переносил модных романсов. «Вкусу его угодить было очень трудно. Он терпеть не мог плохих актрис, дешёвых театральных эффектов и драматических поз. Он презирал всё это и больше всего боялся, что в его отшельническую рабочую жизнь вторгнется чуждая и противная его высокому духу атмосфера...»

На стене его комнаты всегда висели две репродукции – «Папа Иннокентий X» Веласкеса и «Сикстинская мадонна» Рафаэля.

Был бесконечно предан родному Красноярску, Сибири, России. Когда получил письмо от французского правительства о том, что Люксембургский музей желает приобрести одну из его исторических картин, «отличающихся большим патриотизмом», был польщён: «Наконец-то помаленьку узнают, что я такое!» Но ответил отказом. Потому что патриотизм Василия Ивановича был ещё и в том, что он желал видеть свои полотна только в русских музеях.

В двадцать один год Суриков поступил в Академию художеств, в двадцать восемь заявил о себе как о талантливом живописце. В тридцать три года, создав картину «Утро стрелецкой казни», стал тем Суриковым, каким мы все его знаем.

Он вышел из среды, где сохранялись старинные русские обычаи, уклад жизни людей суровых, с сильными, яркими натурами. Впечатления детства и определили главным образом направленность творчества художника.

Первые рисунки Сурикова не говорили о какой-либо исключительной одарённости. Его талант заключался прежде всего в умении самосовершенствоваться, критически оценивать свои работы, предельно концентрировать внимание на нужном.

Огромную роль в становлении Сурикова сыграл П. П. Чистяков – столь же незаменимую, как в судьбе Репина – И. Н. Крамской. Если учёба в академии дала им обоим великолепную школу, прежде всего школу рисунка, то общение, дружба с этими яркими личностями, людьми высокой эрудиции, обширнейших знаний, безупречного профессионализма наделила ещё большим – культурой видения, способностью воплотить замысел в достойных формах. Это были подлинные наставники, воспитатели, учившие не только искусству, но и жизни.

 

Источник текста: Сайт «Художественная культура в публикациях Александра Даниловича Алехина»

 

 

---

№101 дата публикации: 03.03.2025

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore