Владимир Калуцкий,

член Союза писателей России

 

Крик лови, лови!

Кирияк был уже молодым мужиком, а служил у помещика Турчанинова ловчим на псарне. Его, семейного крепостного, обязанностью было гнать на охотников зверьё и кричать при этом: «Лови, лови!». А когда упало крепостное право, всем крепостным произвольно давали фамилию. Кого-то записывали по старой принадлежности к барскому окружению. Так в наших местах появилось множество Шереметевых, Хрущёвых и иных. Других закрепляли по роду занятий. И стало у нас много Бондаревых, Гончаровых, Конюховых, Кузнецовых и Ковалёвых.

Были фамилии и по курьёзу. Как пьяному писарю вздумалось – так человек получал «пачпорт» на имя Подопригоры или Обейхвост, или Безух.

Появилась и у Кирияка фамилия. Крикловенский. Он передал фамилию сыну Николаю…

Николай выкупил патент на право торговли и скоро накопил немалую деньгу.

А уж на этой деньге стали на ноги и заняли место первейших купцов Воронежской губернии его сыновья Иван и Пётр. Внуки крепостного выбились в миллионщики.

Город Бирюч своей самодостаточностью очень обязан братьям Крикловенским. Многолетние гласные городской думы, сопредседатели купеческого собрания, попечители богоугодного заведения, покровители труппы городского театра, Потомственные Почётные граждане...

По сути – купцы были фактической властью в городе и уезде. Оно и понятно. Кто платит – тот и едет.

Это была крепкая и справедливая власть. С тех пор в Бирюче живут настоящие легенды о Крикловенских. Рассказывают, как однажды на производстве поймали вора. Он в две сумки набрал сахара и соли, и переметнул их через забор. Когда вор предстал перед купцом, тот просто передал злодея мировому судье. Но семье вора в тот же день отправил мешок сахара и куль соли.

Семья за отца-дурака не должна страдать.

Или вот легенда...

...как бы её изложить поделикатнее...

Словом – в дому у Ивана Николаевича широкое застолье. Гости свои и из губернии, электричество, граммофон.

И вот посреди пира появляется служанка с подносом. Она столь красива, что пирушка притихла. И в этой тишине, когда она склонилась к столу перед хозяином, Иван Николаевич произвёл громкий звук от несварения желудка.

Неловкость сняла красавица, отреагировавшая мгновенно: «Извините, Иван Николаевич, не сдержалась».

После застолья Крикловенский дал женщине сто рублей серебром. За находчивость и спасение чести хозяина.

Впрочем, к легендам мы ещё вернёмся.

А пока у нас предреволюционная обстановка. Идёт Первая мировая война, а производство Крикловенских достигает пика. Завод производит шипучие и сладкие воды, оно, в рамках государственной монополии, гонит спирт для армии. У Крикловенских роскошные плодовые сады, три цистерны со спиртом, вкопанные плашмя в крутой склон на Землянщине. У них в городе и уезде, а ещё в Воронеже, Ельце и Петербурге свои магазины и мастерские. Купцы входят в первую гильдию и торгуют с заграницей. Это позволяет им закупать самое передовое промышленное оборудование и вовремя обновлять производственные мощности. Братья получали большую специальную почту, а Пётр Николаев и состоял ещё в Императорском Обществе воздухоплавания.

Со временем заводу стало не хватать собственного сырья, и Крикловеснские наладились закупать овощи и фрукты у крестьян и мещан. Здесь тоже всё было поставлено на широкую ногу. Привезя, скажем, воз яблок, сдатчик попадал на гужевые весы, где взвешивался гружёный воз. После этого надо было проехать на разгрузочный круг, где сырьё просто вываливали с телег в приёмные бункеры. После этого сдатчик опять ехал на гужевые весы, где взвешивалась уже пустая телега, а разница между замерами в фунтах записывалась сдатчику прямо мелом на спине. И сдатчик шёл к кассе, поворачивался спиной к окошку, а кассир, на основе меловой записи, выдавал деньги.

Никакой бюрократии. И ни разу за годы, на почве сдачи сырья, на заводе не возникало неприятностей и воровства.

...Я вас утомил?

Тогда заканчиваю.

Революция все достижения Крикловенских пустила прахом. По решению городского комитета партии весь спирт был спущен в почву. Землянские мужики после этого ещё лет пять гнали самогон из шматков жирного дёрна.

Производство национализировали, и оно стремительна стало чахнуть. В 37-году арестовали директора завода за участие в работе губернского краеведческого сообщества. Завод несколько раз перепрофилировали, перейдя, к нынешнем дню, на консервированные борщи. Сегодня я, с бригадой телевизионщиков, побывал здесь. Кто-то из бригады назвал увиденное мерзостью запустения.

Я называю это поэзией запустения. Здание администрации – это шедевр дореволюционного классицизма, одним видом вызывает боль. На летнем этаже, имевшем ряд колонн, нынче осталось их всего три. Эта часть архитектурного воплощения выглядит теперь, как череп с выбитыми зубами. Скоро упадут и эти колонны.

Завалы из металлолома, бочек, строительного хлама, зияющие опасными провалами входы в дореволюционные подвалы и подземелья...

При всём этом у меня не повернётся язык упрекать в чём-то ныне работающих на заводе людей. Они творят чудо: на невозможно устаревшем и изношенном оборудовании умудряются готовить вкусную продукцию, поставляемую во многие точки по России. Эти люди – как хранители памяти о том Бирюче, который мы потеряли.

И о легендах. Помните, – я обещал.

Первая не легенда, а быль. Её мне поведал Иван Сысоевич Голядкин, который в семидесятые годы прошлого века был сторожем на Учхозе. Я любил вечерами заглядывать в его сторожку. Сысоевич был ходячей энциклопедией Бирюча.

– Хорошо помню Ивана Николаевича. Я с отцом не раз возил на его завод тыквы. Вроде бы из их семечек какой-то настой делали, полезный по мужской части. А после революции Иван Николаевич служил дворником при райисполкоме. У меня и сейчас в ушах шаркание метлы перед крыльцом. А когда купец умер – схоронили ночью, чтобы никаких поминок. И креста не поставили. Теперь уж не найти.

...А вот вам и легенда.

На Верхососенских хуторах ещё недавно пересказывалась судьба Петра Николаевича Крикловенского. Будто после Гражданской войны появился он на хуторе Стукалов. Там от сгоревшей мельницы на взгорке жернов лежал. Так Пётр Николаевич стоял на коленях на камне и – и молился. Его забирала милиция, но он возвращался. Так было несколько раз. А под оккупацией увезли старика уже немцы.

Из хутора на войну ушли семнадцать мужчин. И все(!) они вернулись живыми. Бабы так и говор ли:

– Это нас старый Крикловенский у Бога вымолил.

Он появился на хуторе в сорок девятом году. И опять стал на камень.

И опять его увезла милиция.

А через день хутор Стукалов сгорел до тла. И дальше про Петра Ивановича ничего не известно. Будто на небо улетел.

И вот же особица! Жатва была, все взрослые в поле. Дома старики да дети. И огонь никого не задел. Постройки сгорели, а люди уцелели.

Я не знаю, есть ли основание у этой легенды. Может, – красивая сказка. Но только на месте бывшего хутора Стукалов и ныне лежит, почти целиком вросший в грунт, круг мельничного жернова.

 

 

---

№100 дата публикации: 03.12.2024

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore