Ольга Ерёмина

 

Записки экскурсовода

Часть 6

Часть 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10.

 

Только раз

Едем по дороге на Калязин в районе деревне Веригино. Всё вокруг привычно. И вдруг – сиреневый свет ударяет в глаза! Справа и слева от дороги разливается цветущее море.

Поля засеяны какой-то кормовой культурой, похожей на мышиный горошек, и цветут так обильно, что почти до горизонта, до дальнего леса – всё сплошь сиренево-фиолетовое.

– Давайте сделаем фотостоп! – прошу я водителя.

Он тут же тормозит, съезжает на обочину.

Народ высыпает из автобуса, прыгает через сухую дренажную канаву и рвётся фотографироваться. Цветущее это нечто – мне по плечи. Если углубиться хотя бы на пару шагов в переплетение стеблей – словно в море плывёшь.

На утомлённых дорогой лицах светится счастье.

А через неделю ехала – всё отцвело, сияние погасло.

 

Хмелита в пыли

Хмелита. Усадьба Грибоедова, север Смоленской области, единственный музей Грибоедова в стране. Так вот: в нескольких километрах началась и активно ведётся разработка месторождения щебня!!! Огромные тонары ходят мимо, так что всё вокруг трясётся. Дорога от Минского шоссе к Хмелите разбита. Ямы в полметра. Пылища после каждого тонара покрывает всё густейшим слоем.

Кому принадлежит месторождения? Кто взял подряд на доставку? Кто подсчитал рентабельность? В чей карман уходят деньги?

И ещё вопросы. За селом Григорьевским, где находится месторождение, – высшая точка Смоленской возвышенности. Там берёт начало множество рек. Водораздел Каспийского и Чёрного морей. Будет карьер – изменится гидрологический режим территории. Исчезнут реки. Кто об этом думает? Кто за это отвечает?

 

Охотино

Речку Нерль знает в нашей стране каждый образованный человек: на ней стоит храм Покрова на Нерли. Он стоит близ устья Нерли, её верхнее течение перерезает трасса, ведущая от Переяславля-Залесского на Ростов, а в среднем течении – крутые обрывистые берега, сосновые боры на песчаных гривах. Там, недалеко от железнодорожной станции Итларь, – село Охотино, где на рубеже XIX и XX веков построил себе дачу Константин Алексеевич Коровин. И Охотино стало точкой духовного притяжения: сюда устремились друзья художника, среди них любимейшие: Валентин Серов, Фёдор Шаляпин. Шаляпину так понравилось на Нерли, что он позже прикупил себе землю в двух километрах от Коровина и дачу там построил.

Обожаю воспоминания Коровина – и читать, и туристам пересказывать. Особенно про гвоздь, новогоднего волка и охоту на уток. Но не только шутки в записках художника – там точные зарисовки крестьянской жизни, там пронзительная правда контраста между жизнью образованных людей, интеллигенции – и неграмотных, диких крестьян. Как дивились крестьяне тому, что Серов рисовал не новый крепкий дом, а разваливающийся амбар! И страшна история про девушку, которую муж вернул родне по подозрению в отсутствии девственности и которую после этого родня: мать, отец, братья – забила до смерти.

 

Владимир Селивёрстов

Сердце, душа музея Коровина сегодня – Владимир Сергеевич Селивёрстов. Ему уже за семьдесят, он, как я поняла, считается директором музея. Родился в Охотине, живёт рядом с музеем, под горой, причём бабка намекала ему, что, дескать, внук он…

В доме Коровина была школа, и Владимир Сергеевич там учился. Потом – Ярославль, институт, спортивные достижения, хорошая работа. И вот на пенсии уехал он в родную деревню – и взял на себя заботу о музее Коровина. Он – главная достопримечательность Охотина сейчас. Какая сердечность, какое приятие льётся из его глаз! И какое лукавство! Вот он во дворе дома – окружён туристками. Одна спрашивает:

– А как же вы зимой здесь живёте? Не страшно?

Директор серьёзен:

– Как же не страшно? Страшно. Иногда сидишь вечером, телевизор смотришь – и вдруг изба начинает шататься. Выглядываешь в окно – а это медведь матёрый холкой об угол дома трётся.

У туристов глаза шире блюдец. Верят безусловно! И в этот момент голубые глаза Владимира Сергеевича начинают метать искры. В толпе начинают робко улыбаться – и через несколько секунд все хохочут.

Режиссёр Андрей Никишин, собравшись снимать фильм про дачу Коровина, приехал в Охотино – и когда увидел Селивёрстова, решил изменить сценарий и сделать его главным героем фильма. В 2017 году фильм-элегия был готов «То было давно… Там… В Охотине…» Удивительная картина, от которой плачут слезами очищения все туристы.

Жена и дочь поддерживают Владимира Сергеевича, помогают в работе. Две главные трудности музея: в нём нет печей, были разрушены, и дом не отапливается, зимой там невозможно ни находиться, ни вести экскурсии. Сделали полы в одной комнате – некачественно, половицы прогибаются. Сруб крепкий, но если не топить, то его скоро потерять можно. Вторая проблема – от Ярославки туда чрезвычайно трудно проехать. Сворачивать надо на деревню Вашка, мимо кладбища, к Никольской церкви, и проехать там – надо виртуозом быть. За Вашкой грунтовка более-менее приемлемая.

Владимир Сергеевич ведёт нас на обрыв над Нерлью, где Коровин с Шаляпиным костерок разводили, рыбу удили. В соснах – сладкая земляника. Самая крупная и ещё незрелая прячется в папоротниках.

Пора ехать, но туристки мои обступили Селивёрстова, не хотят расставаться. Прощаясь, он говорит ласково:

– Приезжайте ещё!

И слёзы блестят у него в глазах.

 

Едальни

В моём собственном рейтинге едален на туристических маршрутах самая плохая – ресторан «Причал» на повороте к Абрамцеву. Для Хотькова это, вероятно, шик – драпировки, громкая музыка, большие экраны. Местные жители там свадьбы отмечают. Моим туристам там однажды подали протухший рис с овощами – даже смотреть на это блюдо было страшно. Оказывается, хозяин уехал в Европу, а повар решил сэкономить. Повар там – то ли узбек, то ли таджик.

Обычное дело там – ставить стулья вплотную к стене, столы придвигать к стене, сажать всех в ряд, чтобы один не мог встать, не потревожив всех. Передавать тарелки с супом над головами и спинами сидящих. И подавать чай в страшных железных чайниках – чай из использованных пакетиков, чуть тёпленький, при этом забыв поставить на стол сахар. И наливают чай исключительно в маленькие пластиковые стаканчики для кофе. Видимо, так к туристам высказывают презрение. На замечания персонал начинает огрызаться и доказывать, что всем нравится, а вот я, дескать, капризная, мне почему-то не нравится! И это в течение многих месяцев. Видимо, они считают всё нормальным. Я каждый раз пишу жалобы менеджеру. Но воз и ныне там.

Самая лучшая едальня – столовая на Куликовом поле, относящаяся к музейному комплексу. Всегда чисто, красиво, вкусно, быстро, аккуратно. Моя двойная тёзка Ольга Александровна там заправляет, невысокая кругленькая молодая женщина, весёлая, ловкая и заботливая. Я много раз видела, как в дни празднования годовщины Куликовской битвы, когда огромный наплыв фестивальных посетителей, она сама помогает собирать посуду, разносить еду, убирать столы. И это заведующая.

Как-то мы там обедали и ужинали – сели с ней после обеда за стол – записать количество порций и время ужина. Она меню глянула: что у нас тут? Получается: на обед пюре, и на ужин пюре? Давайте немножко изменим, чтобы не повторяться. Быстро что-то написала на листочке, отнесла повару – и на ужин была картошка, но не пюре, а кусочками, обжаренная в масле, очень вкусно, с красной рыбой, жареной под овощами.

 

Майя

Была как-то раз группа старшеклассников из Питера – лицей, журналисты и филологи. Хотели экскурсию с литературным уклоном. Веду их по Чистопрудному бульвару. Говорю:

– В Москве ничему нельзя верить. Вот видите: называется: Садовое кольцо. А это не кольцо, а подкова. Видите, говорю, Чистые пруды во множественном числе. А пруд в реальности один!

Вот, говорю, слева подходит Харитоньевский переулок. Вы уже «Евгения Онегина» читали? Кто из персонажей там жил – «у Харитонья в переулке»? К кому Татьяна приехала?

Учительница с ними была, она прямо всем лицом своим подсказывала, кто там жил. Никто из ребят не вспомнил.

В Большой Хохловский с ними свернула, где Мазепа жил. Читаю: «Тиха украинская ночь…» Долго читаю, надеюсь, что вспомнят. Кто автор? Никто не назвал Пушкина. И только учительница, чуть не плача, сказала:

– Ребята, это же «Полтава»!

 

За туалеты

Едем однажды на Волгу, на кораблике кататься. За Сергиев Посад заехали – там заправка, обычно ради туалета там останавливались. В пробке ещё подзастряли, все уже хотят. Подъезжаем – издалека видно: на заправке, что выросла в чистом поле, стоит шесть больших автобусов. И очередь по всей заправке тянется. А дальше до Калязина – ни одного туалета. Я говорю:

– Смотрите! Если мы сюда зарулим – считай, застрянем ещё на два часа. А нам надо на кораблик вовремя успеть. Предложение такое: доезжаем до ближайшего леса – и в кусты.

Народ видит, что иного выхода нет, и соглашается.

Доезжаем до леса. А лес мрачноватый, бурелома много. Но дальше нельзя – там идут непроходимые заросли борщевика. На обочине – трава скошенная, как обычно. И уже подсохшая.

Одна дама в коротком, выше колена, платьице, с дочкой лет двенадцати, выходит первая из автобуса, спотыкается об скошенную траву и падает на коленку. Коленка голая, на ней царапины от остьев. Что она делает? Нет, она не берёт у меня перепись водорода, которую я предлагаю, отказывается от пластыря, не обращается за помощью к водителю, у которого есть аптечка. Она берёт фотоаппарат и фотографирует коленку и автобус на обочине. И начинает кричать, что её травмировали. Портит настроение всем в автобусе. И так целый день! Обещает испортить мне жизнь, добиться моего увольнения. Уже в Москве пишет заявление в турфирму на возмещение ущерба. Грозит судом. Присылает всем фото своей коленки. Настаивает, что я обязана была останавливать автобус только в строго отведённых для этого местах:

– Вот в Европе!..

Смех разобрал меня после такой тирады.

Меня менеджеры пытают с пристрастием, будто я виновата. Так противно делается! Претензии её в итоге отметают.

Там было ещё продолжение. Ровно через неделю она опять оказывается у меня на экскурсии – уже на другой. И перед посадкой начинает всем туристам рьяно доказывать, что я сейчас их завезу всех в тёмный лес и там брошу. Дочь рядом стоит – и видно, как ей неловко за мать. Я закрываюсь в автобусе и звоню менеджеру. Менеджер трубку не берёт – спит, видно. Открываю двери: эта дама замолкла, садится в автобус. Во всю экскурсию я её больше не видела и не слышала, она старалась мне на глаза не попадаться.

О чём это я? Ах да, о туалетах на наших трассах.

 

Спиридоновка

Стоим во дворе на Спиридоновке, метель. Укрываемся от ветра. Я, дирижируя себе самой, рассказываю про историю постройки Шехтелем особняка Зинаиды Морозовой. Из подъезда выходит пожилой мужчина – задорно говорит:

– Такой у нас двор! Направо пойдёшь – к Жолтовскому попадёшь. Прямо пойдёшь – к Шехтелю попадёшь.

Из старых москвичей – быстро проносится у меня.

 

Западный фронт, Резервный фронт

Менеджеры, составляющие программы, почему-то считают, что надо всячески обходить места, связанные с Великой Отечественной войной, не включать их в программу. Зато в заголовках туров всё святое: святые уголки, святые края, святые места.

Я считаю иначе. От Бельского тракта, что ведёт на Хмелиту, всего 2 километра до Богородицкого поля, поля великой жертвы и великой скорби. Там в первой декаде октября 1941 года были окружены и взяты в плен два фронта: Западный и Резервный. Не два полка, не две дивизии и даже не две армии – два фронта. Около восьмисот тысяч человек – погибли, умерли от ран, были отправлены в пересыльные лагеря, увезены в Германию, погибли там в плену. И об этом молчать?

Прорыв группы Болдина, выдающиеся решения генерал-лейтенанта Лукина, подвиг моряков и московского ополчения. Забыть? Но в каждой группе находятся люди, которые подходят ко мне и спрашивают, заедем ли мы на Богородицкое поле. И мы заезжаем, поднимаемся на холм к мемориалу. Потому что там на братских могилах – и моя фамилия тоже. А два брата моей бабушки погибли в первые месяцы войны.

 

Продолжение следует

 

 

---

№85 дата публикации: 01.03.2021

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore