ГРАНИ ЭПОХИ

этико-философский журнал №97 / Весна 2024

Читателям Содержание Архив Выход

Александр Балтин,

член Союза писателей Москвы

 

Маховики времени

Обрывок ветхого манускрипта

…мы мало понимали его слова, хотя вслушивались постоянно, просили разъяснений, и, собранные им из разных мест, вынутые из различных слоёв жизни, старались как можно лучше сконцентрироваться на том, что он говорил.

Андрей-рыбак был первым, и улов, не наполнявший сети, вдруг – по слову – ставший таким изобильным, поразил его так, что не мог не пойти за Учителем.

Свет, исходивший от образа молодого человека, настораживал, и глаза его казались всевидящими.

Пётр – Кифа, Каменная скала – был Симоном, но Учитель дал ему другое имя, обещая построить на нём, как на камне, церковь свою.

Мы не понимали, какова она будет, а Пётр, отличавший слишком живым и вспыльчивым нравом, получив новое имя, словно стал вглядываться в себя, ища подлинности опоры.

Иоанн, которого позже прозовут Богословом, был называем «сыном грома», и вслушивался в слова и притчи всех внимательней, стараясь увидать самую их сердцевину.

Иаков Зеведеев, Филипп, Варфоломей, про которого ребе говорил: вот подлинный израильтянин, без лукавства.

Дороги желтели, сады блистали золотой зеленью; дворцы парили над городами, а храм в Ершалаиме был целой страной, моделирующей вселенную, и находились люди, готовые провести в недрах страны этой всю жизнь.

Дороги пылили, сады курчавились, узловатые тени олив простирались в пыли.

Мы шли и слушали, слушали и шли; мы знали, что надлежит нам солить мир, делать его вкуснее, но не понимали как…

…казалось, главные ключи сокрыты: они у него, но отдать их нам он считает преждевременным.

Матфей – мытарь, возненавидевший деньги, точно прикидывал уже в уме, как будет писать, на чём сделать акценты.

Фома, вглядывавшийся в реальность, как в то, что не вызывает доверия…

Двери из криво сбитых досок часто плохо закрывались, дома лепились тесно, как соты в улье, и весь город Ершалаим шёл ярусами, поднимаясь и опускаясь, расступаясь у городских прудов; и мы вновь шли и слушали, слушали и шли, понимая, что скоро случится необычайное.

Каково будет оно?

Иаков Алфеев, Иуда Фаддей, Симон Кананит…

Этот последний прозывался зилот, и был, вероятно, связан с бунтарями, верящими только в силу ножа – раз меч – привилегия римских граждан.

По крайней мере, Учитель, встречаясь с вождями зилотов, брал с собой только Кананита, и о чём велись разговоры, мы не знали.

И был последний Иуда Искариот, и мы не ведали ещё, что чаша его – самым страшным ядом наполнена, и выпьет её, но не отравится…

Иуда же нёс ящик, куда собирались подаяния, хотя особой нужды в деньгах Учитель не испытывал.

 

Город обрушивался на нас.

Храм пульсировал раскрытым обагрённым сердцем, и не зримые молнии рвались в отцеженной небесной сини.

Мы вступали в новый этап, не зная, чем завершится путешествие с позвавшим нас, коему не могли возразить; мы ощущали напряжение всего…

…или, может быть, это привиделось потом?

Но слова были поняты только так, как поняты, и бессчётность толкований последующих, не говоря – распространение по всему свету учения – не обошлись без искривлений, пошедших от нас: слышавших только то, что услышали…

 

 

Жуткое пространство

– А они точно там исполняются?

– Говорят…

Местность, куда стремятся пробраться, называется Страна сбывающихся желаний.

– Почему страной-то зовут? – один из идущих – худой, как штырь – нервничает, и оттого говорлив.

– Сам не знаю. На страну не тянет, конечно.

Полуповалившаяся сетка-рабица, перемахнуть – как вариант входа.

Раз зашли с этой стороны – ничего не остаётся.

Перемахнуть – это, ясное дело, для молодых, а им приходится перебираться, и – тут же останавливаются, озираясь.

Пейзаж весьма убог: холмы, переходящие в пласты поросшего жёсткой красноватой травой пространства, странные строения: осыпающиеся, кривоватые.

– Тут надо быть очень осторожными.

Зябко и одиноко.

Озираются.

Делают несколько шагов, и – возникают перед ними пылающие, красным гудящие и горящие кусты.

Отшатнувшись к рабице, замирают, не зная, как быть; а в воздухе разливаются звуковые вибрации:

– Ну что же вы? Смелее. Тут все желания исполняются…

Кто говорит?

Непонятно.

Голос, прозвучав решительно, растворяется, и худой вдруг решается: идёт на огонь, кричит, но переходит полосу горящих кустов.

Другой устремляется за ним – и она потухает.

Но… у худого оказывается три руки: третья растёт из груди, и пальцев у неё столько…

– Ай, ай, – орёт он. – Это же детская шутка, не надо, не надо…

Другой уменьшается вдруг, превращается в змею, начинает извиваться, исполняя какой-то кошмарный, жуткий танец. Худой трясёт третьей рукой, отчаянно скачет, наступает на змею, сливается с ней в дикий ком, катящийся по траве, вдруг начинающей расти, резать, колоть.

Ком выкатывается и разделяется на двух пришедших людей

Оба ошарашены.

– Слушай, – говорит худой. – Тут что – будут исполняться все детские и юношеские дурилки?

– Не знаю…

Второй начинает медленно проваливаться, погружается в почву по щиколотку, потом по колено.

– Э, э! Помоги, брат!

Худой, демонстрируя неожиданную силу, вытаскивает его, но тотчас начинают сыпаться металлические шарики: сначала маленькие, потом побольше.

– Бежим!

Но бежать… бесполезно.

Страшные птицы с огромными клювами налетают, и динозавр – таких жутких и не бывало! – возникает в перспективе.

– Бежим!

Всё, что остаётся.

Мчатся к сетке-рабице, и действительно, как молодые, перемахивают её…

Голос звучит им в спины:

– Куда же вы? Всё заветное исполнится потом, сначала – детские фантазии, и юношеские нелепицы…

Они стоят у сетки, с ужасом глядя на безжизненное пространство: вроде такое обычное, на деле – невыносимо жуткое, и больше не решаются ступить в заколдованную страну.

 

 

Маховики времени

Сидит в трактире, пьёт пиво кружку за кружкой, медленно входя в то состояние, когда напротив него может присесть архивариус в длинном плаще, расшитом звёздами, с ручьём седой бороды, или кот, проскользнув никем не замеченным в то и дело открывающуюся дверь, возникнет на противоположном стуле, предложив только что написанное им стихотворение.

Но в трактир заходит несколько не привычной – слишком отличной от обычной массы бюргеров – внешности: с очень тревожными глазами, и заострённым птичьим носом.

И человек проходит прямо к столику, занимаемому маэстро печали и выдумки, и, сев напротив, говорит:

– Кот не придёт, знаете. И Архивариус. Потому, что процесс затянулся…

– Будете пиво?

– Нет, нет. Я не пью даже чая, он мрачит сознание, а моё и без того достаточно беспросветно.

– Почему же так? – и делает новый глоток, а свечи вспыхивают ярче.

– Видите ли, меня постоянно преследуют разные пятна видений, внутри которых открываются двери, и то возникает остров, машина казни на котором слишком зловещая, то… человек превращается в огромное насекомое.

– Как так?

– А вот представьте – проснувшись утром ничем не примечательный, в общем-то, человек обнаруживает вдруг, что стал подобием огромного таракана. Или… ещё не додумал. И дальше раскручиваются события, характеризующие его близких, и… человека вообще.

– Так это же замечательно, – восклицает маэстро, и заказывает новую кружку пива. – Это очень интересный прорыв запредельности в реальность.

– Вот и я о том… Ведь сама реальность – не более, чем покров с нанесённым на неё сложным рисунком, и, если сдёрнуть, обнажатся такие разные явления.

– Например?

–Замок, в который невозможно попасть. А попасть необходимо. Со стороны он выглядит, как нагромождение блинов на блюде: столько построек, пристроечек, флигельков, столько всего, знаете ли, что даже скрип сметанных зимних дорог не смягчает панорамы.

Третий собеседник появляется невесть откуда, он похож скорее на пришедшего, чем на того, кто изначально пил пиво.

– А представляете портрет? – вдруг вопрошает. – Портрет старика, ночью выходящий из рамы, и забывающий свёртки с золотом; а висит он в комнате безвестного, талантливого художника.

– Нет! – кричит первый собеседник. – Деньги погубят его.

– Непременно погубят. А то ещё – приезжает в провинциальный городок пустейший, да ещё разорившийся в дороге человек, и все городские чиновники принимают его за важную особу – и: пошёл карнавал человеческой низости…

– Она непобедима, – тихо шелестит не пьющий пива.

– Конечно, – соглашается неизвестно откуда возникший третий. – Но если обозначить её, схватить, так сказать за руку, всё же есть надежда…

 

Сова, сорвавшись с деревянного, лакированного сука пролетает над ними, ухает, и, точно проникнув сквозь стену, исчезает.

Кот, мерцая глазами, увеличивается в размерах.

Адская машина казни работает вовсю.

Силуэты замка вырисовываются за окнами, где темнота условна, как свет, с которым приходится иметь дело.

Поскрипывают огромные маховики времени, иногда меняя его ход.

 

 


№82 дата публикации: 08.06.2020

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020