Владимир Савич,

http://savich.lit.com.ua/

 

Закадычные друзья

…а Вам ничего и не нужно выдумывать. Вы только то, что наши оппоненты говорят, ставьте с ног на голову…. и главное больше патриотичности, песен там, маршей, речей, исторических выкладок… не важно, что они неверно отображают события. Нам нужна не историческая правда. Нам важен сиюминутный результат. …ну, убедил я Вас? Согласны взять на себя роль глашатого нашей политики в стране «U»?

– Не знаю, – политический комментатор ТВ Брехло–Кисилевский почесал залысину, – получится ли у меня?

– Да всё получится. Про Геббельса слыхали. Так вот он говорил. Где это у меня записано. Вот. Дайте мне средства… да, да… массовой информации… и я из любого народа… ага… сделаю стадо свиней. При всей нашей нетерпимости к Геббельсу и фашизму... Он прав. Так, что идите и освещайте грядущие события в нужном нам свете, полномочия у вас неограниченные, а нет… так мы… другого найдём.

– Нет. Нет. Я согласен.

 

Комментатор первого канала Брехло–Кисилевский выскочил из директорского кабинета. Да что там выскочил. Выпорхнул! Взлетел соколом! Взмыл орлом! А как не взвеешься, не взлетишь, не взовьёшься… с таким–то постановлением, что лежит в папке с надписью «Дело»

 

Папка это вам не внутренняя сеть, не корпоративная электронная почта, не скайп, не чат. Папка – это броня. За ней как за стеной. А с другой стороны папка – пшик. Пепел…. сжёг и концы в воду.

Брехло–Кисилевский крепко прижал «Дело» к груди и вскрикнул:

– Ужо я вам покажу! Ужо я вам заварю жаркого политического киселя! Просоответствую фамилии!

– Простите, с Вами всё в порядке? – обратился к комментатору его коллега. – Может быть, Вам нужна помощь?

– Помощь? – недоумённо спросил Брехло–Кисилевский. – Какая помощь. Ты как стоишь! Что за вид! А ну–как, поправь галстук. Застегни пуговицы и шагом марш на службу! Ишь, распустились. Ужо я вам лоботрясам покажу мать… кузьки… у меня не забалуешь…

 

 

В эмиграционном центре встретились двое мужчин.

 

– Иван Ничипорович, – представился коренастый сбитень с вислыми усами.

– Николай Петрович, – отрекомендовался высокий здоровяк с густыми бровями.

Мужчины пожали руки и сразу почувствовали друг к другу искреннюю симпатию.

Иван Ничипорович певучим малороссийским говорком поинтересовался:

– Вы на какой вулици живёте?

Николай Петрович ответил волжским окающим баском.

– Да я пОка ни на какОй не живу. ТолькО вчера приехал.

– Тогда селитесь на моей, шо на сорок третей, – предложил Иван Ничипорович, подкручивая вислые усы. – В нашем доме как раз есть вольне апартманти.

– Простите?

– Я в том смысле, шо в нашим доме есть свободные квартиры. Так оно, знаете, сподручней. Вы мене допоможите в чiм, а я Вам. Я по слесарной части. В механическом цехе мастером був.

– А я по столярной, – трогая густую бровь, произнёс Николай Петрович, – в строительном тресте на доске почёта висел.

 

Вскоре Николай Петрович поселился в доме Ивана Ничипоровича, и началась между ними настоящая мужская дружба. Все в округе стали называть их «закадычные друзья».

 

Бывало, придёт Иван Ничипорович в гости к Николаю Петровичу, – тот сразу наливает соседу рюмку холодной водки и тарелку щей.

– Скольки не кушал я щей, Микола Петрович, а таких як у Вас, не кушав ніколи. И наваристы вони в меру… и кислые в самий раз.

– А Вы попробуйте-ка, дорогой друг, ещё моей гречневой каши с говяжьими котлетами. Попробуйте. Попробуйте.

– Зараз спробую. Отчего ж не спопробовать?!

Иван Ничипорович разламывает котлету на две части. Одну половинку в сторону откладывает, а другую, которая больше, подцепив вилкой, забрасывает в свой вместительный рот. Пожует её и с благолепием в голосе, проворкует:

– Яки дивные у Вас, Микола Петрович, котлеты. И фарш без лишнего воздуху и хлибних крошек в меру.

– А Вы её кашкой закушайте, Иван Ничипорович. Котлета без каши, что конь без седла.

Гость большой ложкой забрасывает кашу в рот.

– Хороша. Ладна. Добра у Вас каша, Микола Петрович. Ой, гарна. Крупинка в крупинку. Скольки я каш не кушал, а такую не встречав, – а так как балуется Иван Ничипорович стихами, то добавляет что-нибудь поэтическое: – Чистый эмпирей, а не каша.

А другой раз скажет:

– Четырёхстопный амфибрахий эта Ваша гречка! Чистий Тарас Шевченко!

После киселя с песочным печеньем, которое Иван Ничипорович иначе как манной небесной не называет, мужчины переходят в салон.

– Угощайтесь, любезный Иван Ничипорович, моим табачком, – говорит Николай Петрович, протягивая другу табакерку. Иван Ничипорович набивает самосадом вишнёвую, что привёз он с собой в эмиграцию, трубочку. Делает затяжку. Закрывает глаза. Выпускает тонкую струйку дыма и упоенно говорит:

– То не табак у Вас, Микола Петрович, а сущий Боинг 747. Чисто на небесах побував. Откуда Вы тольки такой берёте?

– Я его у себя на гряде, что выдал мне муниципалитет, выращиваю.

– Ось як! Я ж, як Вам ведомо, тож табачишко ращу, однако ж Ваш куда як забористей, да заковиристий ... Чисто наждак. Так всего и продирае до самих пят.

 

Покончив с курением. Иван Ничипорович выбивает пепел из трубки. Встаёт с кресла и начинает, неспешно прогуливаться по комнате. Останавливается у акварельных картинок, что пишет в свободные минуты хозяин квартиры. Замирает у фотографий родных и близких, что как две капли воды похожи на хозяина апартамента. Все, они как Николай Петрович бровастые, вихрастые, губы бантиком. Так, кажется, сейчас и скажут, припадая на «О».

– ВотО мы какОвские вОлжские.

Затем гость переводит взгляд на огромную рыбину, что висит на стене. Живо интересуется:

– Откуда ж у Вас, любезний Микола Петрович, така огромна рыбина?

– Поймал.

– Когда ж это Вы примудрилися?

– Помилуйте, как это когда, – восклицает хозяин квартиры, – да прошлым летом и поймал! Или Вы забыли, любезный Иван Ничипорович, как помогали мне её тащить!?

Иван Ничипорович скребёт мозолистой пятернёй буйный свой чуб и говорит:

– Шо-то я не припоминаю, любезний Микола Петрович, такую животину. То ж не рыба, те крокодил!

– Здравствуйте, пожалуйста, крокодил, – хозяин квартиры округляет голубые глаза, – это же бас!

– Да Вы мене дурите, Микола Петрович, яки ж это бас. То ж щупак!

– Какой же это… побойтесь Бога… щупак? У щупака полосы вдоль, а у баса поперёк.

– Ну-ка. Ну-ка. Точно. Ваша правда, Микола Петрович, то бас. Ишь яки вымахал! И де ж Вы такого бегемота взяли?

– На дальнем озере!

– Так это, стало быть, то рыба, шо Вас вместе с удой ... чуть ещё ... на дно не втянула?

– Она! Она, проклятущая! Не будь Вас рядом в тот момент, то лежать бы мне на дне в царстве Нептуновом.

– Но это уже вполне могло бы иметь место! А на что она у Вас тогда клюнула. Баса эта? На червя или живца?

– На блесну.

 

– Дозвольте Вам не поверить, Микола Петрович. Вы, видать, шо-то поплутали. На дальнем озере, на блесну хиба, що окунь йде, а така себе рыба ... тольки шо на живця або выползка поведетьс.

– Нечего я попутал. Попутал. Как же я могу попутать, если я на дальнем озере завсегда на блесну ловлю. Это Вы на нём на живца рыбачите. Попутал, скажете тоже.

– Да, шо Вы, друже мой, горячитесь…. словно бы себе… газовый котёл, – мягким голоском успокаивает приятеля Иван Ничипорович, – на блешню, так на блешню. Стоит разве нам с Вами из-за таких мелочей сварится. Да чёрт с ним живцом тем! Тьфу на него, собаку.

– Вот это правильно. Давайте-ка мы лучше, Иван Ничипорович, выпьем с вами по топке «Московской». За моё… с Вашей помощью… спасение.

– Бога благодарите, Микола Петрович, а не меня… все мы точно блесны в руце Божьей! Ну, что здоровеньки булы, друг Вы мой нерозлучний!

Иван Ничипорович выпивает рюмку. Троекратно целует приятеля в губы. Уходит к себе и, прочитав «Отче наш», кладёт голову на пуховую подушку. Вскоре дом начинает слегка покачиваться от его мощного храпа...

 

Через день-другой Иван Ничипорович принимает друга закадычного у себя в квартире.

Николай Петрович скушает тарелку борща и скажет, вытирая жирные губы:

– Вот, я всё думаю, Иван Ничипорович, правильно я сделал, что оставил Родину, а съем Вашего борща и сразу понимаю, что правильно. Где бы я ещё такого борща съел. А какие у Вас галушки! Такие галушки, что жалко становится мне, что нет у меня такого большого желудка, как у сохатого, чьи рога висят у Вас на стене. А это где же Вы их взяли. Купили Вы их что – ли по случаю в магазине секонд хэнд?

 

– Здоровеньки булы, Микола Петрович. Выпрягай, приехали! Вы ж поглядите хорошенька на эти роги!

Миколай Петрович подходит к стене, трогает острые рога, принюхивается, точно пёс:

– Неужели это те самые рога, на которые Вас чуть не поднял тот огромный сохатый, которого завалили мы в чёрном лесе?

– Вони! Они! Они, Микола Петрович. Как бы не Вы с Вашей берданкою...

– Позвольте, Иван Ничипорович, у меня не берданка. У меня винчестер.

– Вот те на! Який ж у Вас винчестер. То же мене скажете!

– Да разве ж я мог этакого бугая из берданки уложить. Побойтесь Бога, Иван Ничипорович.

– И то, правда, Микола Петрович! Бога треба бояться. Давайте-ка… мы з Вами выпьемо, мой друже, по чарке перцовки… за Ваш винчестер…

 

Как-то зимним ярким утром Иван Ничипорович наткнулся на Николая Петровича и, широко расставив руки, воскликнул:

– Друже Вы мой, а куди ж це Вы подилися. На телефон Вы не откликаетеся. В двери я Вам барабанил, а Вы мене ни гука в ответ. Ти здоровы Вы, Микола Петрович?

Николай Петрович вместо ответа нервозно дёрнул густой бровью.

– Ну, и добре! Значит, в воскресенье… поедымо мы… с Вами… на подледную ловлю!

– Я, Иван Ничипорович, не поеду.

– Як же так не поедете? Шо ж это Вы такое кажите. Вы ж такой у нас…важкий любитель подледного клёву. Я вже и червяков купив и блесны заготовав.

– Не нужны мне Ваши червяки, Иван Ничипорович!

– Чому ж так?

– Да оттого, что они неправильные.

– Ось те на! Вы ж минулой зимою на мого червяка килограмового язя выволокли!

– Простите, но я спешу, – Николай Петрович отстранил друга с дороги, – у меня сейчас телепередача.

– Вы что ж, Микола Петрович, телевизионщиком заделались, а мне про то ничого не сказали. Не добро то…меж друзями.

– Нет, я не работаю телевизионщиком. Я слушаю телепередачу, что ведёт Брехло-Кисельников. Он там много про вас рассказывает…

– Про мене? А чем же я такой цикавый?

– Он мне глаза раскрыл! Вывел вас на чистую воду.

– Микола Петрович, це ж щупака, корда тягнеш с глубины нужно на чистую воду, выводить шоб добро его западсачить, а я раз веж ж щупак?

Николай Петрович не ответил, а быстро вскочил в свой апартамент, а Иван Ничипорович, недоумённо подёргав, свои вислые усы, вышел на улицу.

 

Целый месяц Иван Ничипорович не видел своего закадычного друга. Хотя доходили до него слухи, что ведёт Николай Иванович с жителями дома политические беседы о главенстве культуры, приоритете языка, строптивости младшего брата, экстремизме правого сектора и предаёт анафеме мировое закулисье и иже с ними неких загадочных масонов…

 

Метельным зимним вечером в квартиру Ивана Ничипоровича позвонили:

– Я думаю себе, кто это там грохочет в дверь мою, а это вы. Проходьте, Микола Петрович. Дуже рад Вас видеть. Заходите, кали ласка.

 

– Нет, нет, – заупрямился Николай Петрович, – я вот только… отдать… кое–что…

– Так то ж рубанок и пила, что я Вам подарил. Не подошло чи шо? Да, проходьте, – Иван Ничипорович втянул гости в квартиру, – я как раз сегодня борщу наготовав. Зараз мы его с Вами и оприходуем. У мене ещё полбутылки горилки от колядок засталось…

Иван Ничипорович налил Николаю Петровичу в глубокую миску с золотыми каёмками горячего борща.

– Будьте так любовныя, Микола Иванович, откушать моего борщу. Кушайте на Ваше здоровье!

– Благодарю Вас, Иван Ничипорович, не хочу.

– А отчего ж так? Может, у Вас с шлунком чего?

Николай Петрович непонимающе взбросил бровь.

– Я кажу, с желудком чего не так… так самое лучше для шлунка – это рюмка перцовки. – Великодушно прошу, пейте, чудесный Вы мой, і закушуйте груздем в сметани. Я их этой осенію цельное ведро насбирав. Краше закусона… пройдите Вы хоть весь свет… не отшукаете.

– Не буду я Ваших груздев кушать!

– Чому ж так?

– А тому, Иван Ничипорович, что так хорошие соседи не поступают.

– А что же я Вам такого зробыв, Николай Петрович, разве шо наложил я мусор на Ваш входной коврик?

– Я не о Вас говорю, Иван Ничипорович, я изъясняюсь в целом. До сих пор мы считали Вас добрыми соседями, братьями, подарили Вам земли…

– Яки ж такие земли Вы мене дарили, Микола Петрович. У мене есть гряда яку мне виделил городски голова... так само як и Вам.

– Я про те земли, которые там!

Николай Петрович махнул рукой в сторону окна.

– От тоби и на! Это где Вы о том прослышали, дозвольте Вас спросить, драгоценный Николай Петрович, шо они Ваши?

– Про то Брехло-Киселевский в своей программе «Политический час» рассказывал!

– Это который в ящике балякает? Так Вы меньше его слухайте! В нём ... в ящике ... кроме брехни ничёго не кажуть! Прадед мой за ту землю с бусурманами бился, когда Вашего… умом прискорбного Брехло-Киселевского и паха не было на этому светы. Я хотел с собой его шаблю взять, но меня на кардоне остановили.

– Причём ту сабля! Земли те всегда нашими были и Вам это докажу!

– Не докажете, родной Вы мой.

– Нет, докажу! Вот Брехо- Киселевский в прошлой передаче… говорил… что вы…

– Что же Вы горячитесь, драгоценный мой, как той… в самом деле… битумный бак! Криком Вы ничего не докажите. Я, Николай Петрович, Вашего не хочу, но и своего не отдам. А если Вы удумаете чего ... так у меня в шкафу ружьё имеется. Как шмальну с двух стволов. Враз вашу охоту на земли наши отобью!

– Не забывайте, уважаемый Иван Никифорович, что у нас в шкафу тоже кое-что имеется…

– Не смешите меня, Николай Петрович, шо у Вас имеется! Ха-ха. Берданка ржавая. Так Вы ею и зайца драного не подстрелите.

– Я Вам ещё раз повторяю у меня не берданка, а винчестер!

– У Вас, милый Вы мой, не винчестер, а рогатка, которой только шо по воробьям пулять!

– Да что это Вы такое говорите, – Николай Петрович вскочила со стула и забегал по комнате, – а вот эти рога ... из рогатки ... я что-ли подстрелил!?

– А я не знаю ... Вы ли их подстелили… – раскуривая трубку, ответил Иван Никифорович, – Потому что в тот день… там и другие охотники были . И между нами говоря, какой Вы любимец мой, охотник. С Вас охотник как с чёрта кочерга. Вы только затем и ездите на охоту, чтобы водку жрать, да песни орать. А песни ваши всё в немцов краденые. Не то чтобы, наши казацкие ... сердцем складенные!

Иван Ничипорович подбоченился и сочным басом запел:

 

– Їхали козаки із Дону додому. Підманули Галю – забрали з собою

Ой, ти, Галю, Галю молодая. Підманули Галю – забрали з собою

 

 – А Вы разве охотник!? Вы егеря подкупаете, чтобы он вам выгодные участки отдавал. Оттого у Вас и дичь в ягдаше всегда имеется. Вы мздун!

– Вы в моё апартманте, милостивий мой, не лайтеся, в нём образа стоят!

– Это Вы у нас, что, ли верущий, – удивлённо вскинул бровь Николай Петрович, – помилуйте. Все знают, что Вы в церковь ходите, чтобы там продовольственный паёк получать.

– Зато Вы у нас таки духовный. Аж светитесь весь, – хмыкнул в усы Иван Ничипорович. – Аборигенам Вы про Эрмитаж да Кремль рассказываете. Только забываете повествовать, шо так называются ликерсторы, что на сорок четвёртой и пятьдсят второй, где Вы купляете палену горилку.

– А её Ваши земляки висловусые гонят!

– Так вони б и не гнали, как бы ваши бровастые её не купляли.

– Ну, знаете!

Николай Петрович решительно направился к двери.

– Погодите, Микола Петрович, – вновь усадил его за стол Иван Ничипорович, – Вы хоть пирога з сыром откушайте. Дарма я его что ли наготовал?

– Не буду... Я Ваш пирог есть…

– А это чому?

– Потому. Потому… Потому что Вы… этот… как его? …антисемит!

– А Вы що ж, Микола Петрович, иудей? Так Вы не боитесь, в нём только сыр один, а сала ни грама.

– Не буду!

– Ну, скушайте хотя бы борщу.

– Борщ, Иван Ничипорович, это кушанье: националистов, бендеровцев и всех прочих недобитых экстремистов.

– Ну, Николай Петрович, я всякое могу от Вас стерпеть. И про землю нашу. И про висячие усы мои. И тое, шо в минулoе лето… потоптали Вы своими сапожищами… бурачки на моей гряде. Но вот борща я Вам простить не могу. Уж Вы меня звиняйте!

 

После этих слов Иван Ничипорович снял с плиты кастрюлю и вылил её содержимое на голову соседа. Николай Петрович дико заорал и с кастрюлей на голове выскочил из квартиры.

Вскоре в апартамент Ивана Ничипоровича приехала дюжина крепких копов.

Полночь правонарушитель встретил на скамейке КПЗ, а ближе к утру на город налетел ураган Поль. Иван Ничипорович немедленно переименовал его в Павло.

Спустя месяц разрушения были устранены, однако же, природный катаклизм лишил Николая Петровича холодильника и телевизора. Денег у Николая Петровича было только на что-то одно. Выбор пал на холодильник. «Без новостей прожить, возможно, – решил Николай Петрович, – а без щей с мясом никак нельзя»...

 

Весенним солнечным утром Николай Петрович встретил на лестничной площадке Ивана Ничипоровича, и улыбаясь и извиняющее поигрывая бровями сказал:

– Иван Ничипорович, я тут такое дело… был неправ. И хочу примириться. И для этого дела я борща наварил по Вашему рецепту. Ласкаво просимо, покуштувати!

– А чого ж не зайти по сусідськи ... не побалакати, – Иван Ничипорович залихватски подкрутил усы, – Я как раз с магазина йду. Сало купив, цибули, огурков и пляшку перцовки. Як ниби ты знал, шо Вас зустрічу.

 

2014

 

 

---

№58 дата публикации: 17.06.2014

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore