Александр Крамер

 

Барабан

1

Вики проснулся совсем-совсем рано. Как же спать можно, когда они с мамой сегодня поедут в большущий-пребольшущий город, пойдут в замечательный, преогромный игрушечный магазин и купят любую-прелюбую игрушку. Какую он только захочет! Как же спать можно!

А за окном дождь шелестел, шептал что-то монотонное, грустное, и ветер, вторя ему, всё всхлипывал о чём-то, всё всхлипывал… И совсем это было не похоже на день, когда день рождения, совсем не похоже.

Но Вики грустить – что за глупости! – не собирался. Он сел в постели, укутался потеплей в одеяло и стал смотреть в темноту за окном, слушать ветер и дождь и представлять, как он будет ходить по всем, по всем этажам, как много там будет весёлых людей, какую игрушку он, может быть, выберет… А потом, даже не помнил как, вдруг снова уснул, крепко-крепко, и проснулся уже когда мама изо всех сил тормошила, дразнила, что он проспит царство небесное, и что с такой соней они никогда никуда не смогут уехать. И смеялась, смеялась…

Вики, ещё когда умывался, вдруг отчего-то ужасно разнервничался. Всё внутри пришло в беспокойство, напряглось, накалилось, и он никак не мог взять себя в руки, собраться; даже чай выпить не получилось – обжигался, расплёскивал; бутерброд надкусил, но так и не проглотил и сидел с полным ртом, уставясь в пространство. Тогда мама обняла крепко-крепко, поцеловала оба встревоженных синих глаза, собрала бутерброды в пакет, налила в термос чай и сказала, что они завтракать будут прямо в поезде. Вики этому страшно обрадовался, просто невероятно, даже запрыгал по кухне на одной ножке, и стал второпях одеваться, повизгивая и похрюкивая.

Это странное дёрганое состояние сохранялось аж до тех самых пор, пока длинный-предлинный поезд пронзительно не загудел и не тронулся. А день за окном стоял всё ещё пасмурный, и летели по небу облака слоистые, пепельные, но уже и Солнце сквозь них проглядывало всё чаще и чаще. И Вики засмотрелся, заслушался и от стука колёс, от быстрой езды, от мелькающих быстро полей, лесов, посёлков и домиков, от внезапных ударов Солнца в окно постепенно стал затихать, остывать, успокаиваться.

Они с мамой долго-долго ходили по этажам чудесного магазина, но Вики всё никак не мог окончательно на что-то решиться: то одно хотелось, то другое совсем, то третье, а он всё ждал удивительного чего-то, не похожего ни на что, совершенно особенного. Но не было ничего такого, к чему бы душа его сразу, немедленно прикипела, и ни за что на свете не захотела бы расставаться. А потом, в музыкальных игрушках, он увидел вдруг… барабан!

Барабан был стеклянный! Красный, синий, зелёный… всех цветов радуги. А донышки, тоже стеклянные, только матовые, даже под слабым ударом розовой деревянной палочки с мягкой чёрной головкой – издавали чудесный, ни с чем не сравнимый звук… Это был даже не звук, а голос – живой тёплый голос неизвестного, таинственного существа.

Мама сначала смеялась и отговаривала, но Вики нагнул к себе её голову и прошептал в самое ухо тихо-претихо: «Пожалуйста! Ничего не хочу больше», – и стал от волнения огненно-красный, жаркий-прежаркий, казалось даже, что вот-вот на глазах покажутся слёзы… Мама даже раздумывать больше не стала – и через пять минут они уже шли к остановке, и Вики нёс в руках красно-оранжевую, большую-пребольшую коробку.

Уже в сумерках, когда гости все разошлись, а мама возилась с уборкой на кухне, Вики в первый раз за весь день, наконец-то, остался один. Он сел в своей комнате на пол возле стены, поставил рядышком барабан, несильно ударил по нему деревянной палочкой и стал вслушиваться, как в огромном стеклянном пространстве рождается, оживает, набирает волшебную силу таинственный, ни на что не похожий голос – голос хрупкого, удивительного, необыкновенного праздника – Дня Рождения.

И такое нёс этот звук безграничное счастье, такую отраду… Только мама потом и могла всё это понять. Только мама.

 

2

– Лина, ты?

– Я это, я. Может, другого кого ожидаешь? Так ведь некого тебе ждать-то. Ведь некого?

– Ты почему снова так поздно?

– А в клубе была. А что?

– Вчера в клубе, позавчера… Ты всё позже и позже приходишь. Мы же договорились…

Жена бродила по комнате, снимала, расшвыривала повсюду тряпки, шаталась, театрально вихляя бёдрами, изо всех сил изображала, что пьяна вдребезги, для того, может, чтобы проще было заплетающимся языком говорить, речь его передразнивая, всякие гадости, и хохотала взахлёб безостановочно, как ненормальная.

– А тебе что, барабанчик твой, что, наскучил? Наскучил?.. Про жену вспомнил. Да? Нет, ты подумай, про жену вспомнил... Вот радость, вот радость какая!

– Ну, зачем ты, зачем? Что вам всем барабан мой дался? Мешает он вам? Тебе? Но чем, чем мешает? Ну, может же быть у человека что-то такое, что одному ему нужно? Перестань хохотать притворяться, послушай хоть раз. Ну может же быть у меня что-то своё, совсем что-то своё. Как чудесная, как несбывшаяся мечта. Понимаешь? Ну может же кто-нибудь, кто-нибудь слышать несбывшуюся мечту! Ну хоть ты, хоть ты пойми… Неужели…

– Нет, неее понимаю. И если уж знать хочешь, и понимать не хочу. Не же-ла-ю! Если так знать хочешь, всем, всем барабан твой идиотский поперёк горла. Осточертел просто до ржачки! Ну с чего это тебе, придурковатому, голоса какие-то чудятся? Никому нет, а тебе – исключение. Нету их, нету недоделанных голосов этих. Нету их, понимаешь! Никого вокруг нас из-за этих треклятых голосов не осталось, все, как от ненормального, от тебя поразбежались. А тебе всё, всё по барабану! Ни черта не надо, ни черта вокруг не замечаешь!

Бесполезные все это были разговоры-вопросы. Давно уже бесполезные. Зачем задавал, слушал? Ну, всякая игра правилам подчиняется. И семейная тоже. И потом, не молчать же всё время. А говорить давно уже не о чем. Не о чем – совершенно. Поначалу казалось, что всё как-то сладится, переломится, в берега войдёт хоть какие-то… Не вошло, не переломилось, не сладилось. Только жёстче год от года всё становилось, невыносимее…

Потому в этот раз он дождался, когда она зайдёт, наконец-то, в ванную, и опрометью за дверь выскочил – так на воздух вдруг захотелось, на волю – и помчался, по улицам и переулкам – себя не помня, ничего, никого вокруг не замечая.

 

3

Вики проснулся на скамейке в маленьком заброшенном парке. Тело всё затекло, ломило, голова – как котёл, как попал в парк на скамейку – совершенно не помнил. Помнил только, что носился по тёмному городу до изнеможения, потом сидел в каком-то гадюшнике, пил какую-то дрянь… Дальше – провал. Первый раз в жизни дома не ночевал. Но почему-то безразлично всё было. Так безразлично, как будто вообще домой больше не собирался.

Пошёл снова бродить. На площадке детской долго сидел, за малышней весёлой наблюдал-любовался, аж пока мамочки-нянечки не забеспокоились, аж пока полицейский не подошёл, документы стал спрашивать. Документов не оказалось. Забрали в участок. Долго мурыжили. Пришлось позвонить на работу (домой не хотелось). Снова пошёл шататься. Шёл, ехал куда-то… В голову мысли никакие не лезли, не приходили. Воспоминания – воспоминания были. О поездке, о маме, о каких-то надеждах… А мыслей – мыслей нет, не было. Не нужны были мысли. Ничего такого не существовало, чтоб об этом стоило думать. А ещё шумело, шумело фоном-рефреном в усталой и пустой голове: «Что делать, что делать, что делать…» Потом, к вечеру, невыносимо так стало, так невыносимо… Решил домой добираться, чемодан собрать, уехать куда-то. Может, там, где-нибудь, чёрт знает где, будет иначе. ИНАЧЕ!

 

Вики нашли в дальнем углу бывшей детской. Он сидел на полу с простреленной головой, а рядом лежали куски разбитого вдрызг барабана и сломанные барабанные палочки.

 

 

---

№103 дата публикации: 01.09.2025

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore