Вадим Климов

ВРЕМЯ БИТЬ СТЁКЛА

Причитаем да долю клянём: что нам делать и кто виноват?
Но по пожару всё пляшем с огнём, поджигая вокруг всё подряд.
Константин Евгеньевич Кинчев

 

Февральский крепкий мороз беззастенчиво хватал спешащих на поезд пассажиров за носы, а особенно самонадеянных и ретивых товарищей, не возжелавших укрыть свои мудрые головы, от всей души дергал за уши своими колко-ледяными ручищами. Эх, Проказник! Я-то наблюдаю за всем происходящим из окна своего плацкартного вагона, а им, им каково? Бедолаги… Между тем, до отправления поезда «Москва-Волгоград», в котором, собственно, я и находился, остаются считанные минуты: пассажиры суетятся, упорно ищут свои места, кто-то кому тележкой на ногу наехал, бабушка в сереньком пальто зацеловывает здоровенного парня лет двадцати трёх, приговаривая «дидятко», или «внучочек», грузный мужчина с воинственной настойчивостью пытается запихнуть третью сумку в ящик хранения, где-то глубоко в душе, конечно, понимая, что места там и в помине нет, но вдруг, авось… Эх, люблю, люблю я дорожную суету, есть в ней что-то кипуче-живое, искрящееся, неистребимо-светлое! Люди незнакомые, разных возрастов, социальных статусов, мировоззрений подсознательно, сами того не подозревая, становится единым целым. «Что же их объединяет?» - спросите вы. «Светлая грусть», - отвечу я. Какой бы ты ни был заядлый путешественник, всё равно, сначала маленькая, едва заметная, а потом уже мощная, лазурно-пенящееся волна грусти по родному дому, по привычным и хорошо знакомым вещам, всегда чинно и мирно расставленным в согласии с внутренним видением жизни хозяина, нахлынет на берег спокойствия и размоет песок рутинной мысли. От того и то и норовит каждый прихватить с собой в дорогу частичку милого привычного бытия! Чаще всего, это тапочки: ходишь как дома, и место мало занимает в, как обычно, перегруженной сумке. А радостно оттого, что птица нового, яркого, и обязательно солнечного впечатления приземлится на этот затопленный берег и распахнёт свои могучие крылья предчувствия: встреча с родными, с любимой, возвращение из командировки или, наоборот, отпуск, желание увидеть очаг после воинской службы… многое, многое волнует и радует простую человеческую душу! Многие это называют бесполезной сентиментальностью, но нет, нет, отвечу я: это и есть наша жизнь!

Между тем, я стал потихоньку оглядывать своих спутников: напротив меня сел крепкий, невысокого роста молодой человек в джинсах и свитере. На лицо он был, как говорится, не красавец, не урод, а так. Что-то наивное, исконно русское, а вместе с тем и воровски плутоватое бегало в его рассеянном взгляде. Мне подумалось, что он не москвич, сбит он был более по-деревенски, нежели по-городскому. Двигался от свободно и раскрепощено, чего не скажешь обо мне: я всегда испытывал какую-то странно-детскою робость в поездах и потому всегда стараюсь держать себя сдержанно. Мы разговорились, как это часто бывает, начав с обыденной мелочи: он попросил меня переставить мелодию на мобильном телефоне, сославшись на то, что его ему подарили недавно и он не до конца ещё разобрался в устройстве хитрого механизма. Я с удовольствием помог новому знакомцу. Он отблагодарил и представился Сергеем. Сотни тысяч, а может быть и миллионы дорожных разговоров начинаются так! От сотоварища своего по вагону я узнал, что он, действительно, из деревни, ездил на заработки в Ярославль: красить и отделывать старые наши корабли для норвежской фирмы, выкупившей эти судна за бесценок. Работа тяжёлая, всё время в душном помещении, где краской воняет. Говорил он сбивчиво, простыми короткими предложениями, непременно вворачивая в и без того малограмотную речь, увы, практически неистребимый в наше время «блин». К достоинству, моего собеседника стоит отнести его неприязнь к нецензурной лексике, что меня, признаюсь, приятно удивило. Когда он стал рассказывать о себе, а это довольно часто бывает в ни к чему не обязывающих дорожных беседах, он обмолвился, что у него сын «по ошибке» сделанный, где-то пропадает… Меня передёрнуло. «От жены хоть?» - спросил я удивлённо. «Да не, так, гуляли, было дело…», - совершенно спокойно и простодушно ответил Сергей, как будто так оно и должно было быть. Горькое разочарование постигло меня. В уму моём никак не укладывалось сознание того, что молодой трудяга, который знает цену деньгам, добытым в неблагодарной и тяжёлой работе, не алкоголик, мат не любящий, может так спокойно говорить о трагедии! Это ведь крах, просто крах: ребёнок без отца, мать без мужа. Не понять! Не понять, никогда! И аршином, правда, не измерить! Верить хочется, а что, собственно, остаётся делать!

Мы сидели на нижнем боковом месте, а на основных местах расположились две девушки школьного возраста, лет четырнадцати-пятнадцати. Из обрывков фраз я догадался, что они вместе с классом едут в Волгоград на экскурсию. Они болтали о всяком вздоре, что-то вроде, а ты знаешь, что будет, если смешать ментос с кока-колой. Но не это меня привлекло в диалоге школьниц: светловолосая девушка после примерно минутного молчания неожиданно спросила у своей подруги: «А ты Россию любишь?» Я был заинтригован, уж очень любопытно было мне узнать их мнение на это счёт. «Да за что её любить? За это?!» - девушка решительным жестом указала на окно. Как по заказу мы проезжали широкое поле, вдали которого застыли мрачные руины огромного завода. «И я не люблю», - согласилась блондинка, - я отдых люблю, всё красивое, и деньги. И деревню не люблю, там некрасиво. Мама мне говорила, главное деньги…»

Конечно, я был раздосадован. Нет, у меня не было порыва объяснять ей, что любить родину надо, не смотря ни на что, что её, как и мать, не выбирают. Бог даст, сама поймёт. Не мне её воспитывать, и, тем более, судить. Меня другое кольнуло: Сергей, эти школьницы, я… до чего же мы все разные… Детство, воспитание, условия, манеры, всё разное, а ведь люди, обычные россияне. Не понимаем ведь друг друга, совсем, но и это не самое страшное: не хотим понимать. Сидим каждый в своей пещерке, и судим другого, согласно своему мировоззрению. Я прав, они не правы… И нет даже попытки усомнится в собственных взглядах, узнать чужие, попытаться разобраться, что происходит… Это здесь и сейчас всё мирно и тихо… А появись в этом вагоне краснобай-агитатор a la Пётр Верховенский из «Бесов» Достоевского, замутил бы воду, стравил бы всех, наплёл с три короба об классовом неравенстве, свободе личности, да так, что и концы в воду: а сам бы исчез. Беда бы получилась, а время назад не повернуть: сидели бы только, да как достопочтенный эмигрант Герцен задавались вечно-насущным вопросом: «Кто виноват?». Да сами, сами виноваты! Не слушаем друг друга, как будто стекло отчуждения между нами, стекло оскудения внимания к ближнему. Не верим друг другу. Не хотим открыть двери восприятия, не хотим прорваться на другую сторону своего примитивного эгоизма!

Ночь сменяет день, день сменяет ночь – закон природы. Может, и нам пора сменить непроглядную ночь своего равнодушия к действительности на светлый день заинтересованности? Разбить стекло непонимания?

Поезд «Москва-Волгоград» медленно, но верно приближался к своей цели.

 

Ваши комментарии к этой статье

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

39 дата публикации: 01.09.2009