Илья Ципин

БАЙКИ ИЗ ЖИЗНИ ФОТОГРАФА

Я был самым плохим учеником в классе. Директор школы вызывал мою маму, уверяя её, что в будущем я стану «холодным сапожником». Но его прогнозы не сбылись. Я стал фотожурналистом. Почему именно фото, а не пишущим? Моя безграмотность помешала им быть. В написании слов, вечно путал Е с И, О с А, и чтобы никто не мог это заметить, так изломал свой почерк, что и сам не мог разобраться в своей писанине.

Жалею ли, что столько лет фотоаппарат был для меня не только зарабатывающим на хлеб для пропитания, но и другом? Нет!!! Через его объектив я научился видеть мир по-другому, не так как, если бы я занимался только литературой.

Я не писатель, а журналист, рассказывающий то, что видел сам, потрогал своими руками. Писатель, как и актёр, в отличии от журналиста, может вселиться в своего героя. Почувствовать его изнутри. Мне, к сожалению, это не дано.

17-ти летним мальчишкой я поступил работать в фото студию на Арбате, мальчиком на подхвате у классиков русской фотографии Свищева-Паоло и Наппельбаума. Заряжал им в деревянные кассеты стеклянные пластинки, передвигал тяжеленные софиты и присматривался, как они снимают. Фотостудий тогда в Москве было только две - в проезде Художественного театра и наша на Арбате. Остальные - просто фотографии, в которых трудились не такие знаменитые мастера. В нашу студию поступил заказ из министерства Энергетики на фотосъёмку только что построенной и самой крупной в стране ЛЭП Москва - Куйбышев. Время для этого было выбрано не самое удачное - середина зимы. Но, как всегда, спешка. Снимки надо показать в ЦК. Для этой цели был арендован на две недели вертолёт. Экипаж его очень опытный. Проработал несколько лет на китобойной флотилии «Слава». Перебывал в самых сложных и опасных ситуациях.

В студии отобрали лучшего выездного фотографа, а я напросился к нему в помощники. Отсняв с воздуха участок ЛЭП, экипаж оставлял нас для ночёвки в каком-нибудь посёлке, а сам улетал на ближайший аэродром. Утром прилетал, и мы продолжали работу. Заканчивалась вторая неделя. В это утро выдалась неплохая погода. Мы уже заканчивали съёмку, но неожиданно набежали тучи, и разыгралась страшная пурга. Мы с моим шефом не испугались, зная об опытности экипажа. Но вдруг из пилотской выбежал бортмеханик и, крестом раскинув руки, улёгся на пол вертолёта. Нас тряхнуло и мы приземлились в глубокий сугроб в нескольких метрах от высоковольтной линии. Экипаж вышел из него, мы за ними. Лётчики молча стояли минут пятнадцать. Потом один спросил: «Ну, как себя чувствуете? Ведь мы были в одной секунде от смерти». Уже после мы узнали, что случилось. Спирт, полагающийся выливать на стекло в пилотской от замерзания, был весь выпит экипажем, и пилот, потеряв ориентацию решил падать. Высота небольшая, а винт сработает парашютом. В последнюю секунду штурман заметил, что падаем мы на линию передачи, и ударил по штурвалу. Мы приземлились в пяти метрах от смерти. Дальше лететь они не могли. Нервы отказали. Их била дрожь. Вертолёт бросили на ночь в степи, оставив бортмеханика вхолостую гонять двигатель, чтобы он не замёрз до утра, а сами отправились пешком до ближайшего посёлка.

Спустя много лет, уже работая фотокорреспондентом, я отправился в командировку на Чукотку. Неприятности начались в первый же день прилёта. Аэродром от Анадыря отделён проливом. Добраться из него в город летом можно на катере, зимой на машине по льду. Был ноябрь. Пролив ещё окончательно не замёрз. Капитан катера и водитель автобуса отказывались перевозить пассажиров на другой берег. Целую неделю пришлось спать на полу аэропорта. Чукотка явно не хотела впускать меня, а я рвался поскорей начать работать. Ведь срок командировки ограничен. Каждый день бегал к океану проверять толщину льда. Из всех пассажиров, ожидавших переправы, таким суетливым был один я. Северяне народ спокойный. У них, как и у солдат, пословица: «Солдат спит, служба идёт». Наконец, оказался в городе. Пошёл ужинать в ресторан при гостинице. Ресторан забит старателями, закончившими летнюю работу на золотых приисках. Стоял «сезон любви». Свободных мест нет. Наконец, увидал свободный столик с сидящим за ним верзилой. Рядом пустой стул. Спросив разрешения и не услыхав ответа, сел на него. Верзила схватил меня за шиворот, крикнув, что это место не для мужика, а для одной из девиц, приходящих сюда. Выручила официантка сказав, что я московский корреспондент. Верзила неохотно согласился посадить меня за свой столик.

«Ты живёшь на какой улице в Москве?» - хмуро спросил он. – «На Арбате». «Врёшь, я всех арбатских знаю. Я сам с Арбата. Покаж паспорт». Убедившись, что я не вру, подозвал официантку. Дёрнул за скатерть. На пол посыпалась посуда, не доеденная еда, бутылки. «Чистый стол!» - приказал ей. Та, не капли не удивившись, накрыла стол чистой скатертью и, не спрашивая, что принести, стала расставлять на нём различные деликатесы и самые дорогие вина.

Вечер мы провели хорошо. Далее посыпались неприятности. С корреспондентом местной газеты мы на уазике поехали в стойбище, отстоящее от Анадыря километров в пятидесяти. Я сделал нужные мне снимки. Можно возвращаться в город. Но кто же сразу отпустит заезжего московского корреспондента просто так. И мы засиделись до вечера. Нас попросили подкинуть до города парикмахершу, которая раз в месяц обслуживала население этого стойбища. Не проехав и половины пути, уазик застрял. Началась страшная пурга. О мобильных телефонах в то время никто и не слышал. Надеяться на встречную машину не приходилось. Ни один сумасшедший шофёр в такую погоду не отправится в путь. Метель и температура градусов за тридцать. Идти пешком тоже нельзя. На ногах моего попутчика ботинки «прощай молодость», а на парикмахерше капроновые колготки. У нашего водителя в запасе две канистры бензина, и почти полная пятилитровая канистра спирта. Хватит суток на двое, чтобы не замёрзнуть. Надеемся на случай. И он подвернулся. В тёмное ночное окно кто-то постучал. Открыв дверцу, мы увидели засыпанного с ног до головы снегом человека и собаку. Был он слегка выпивший. Мы пригласили его в салон, но он отказался, сказав, что спешит в город и может сообщить о нас в пожарную команду, километрах в двадцати. Только их машина может вытащить нас из сугроба. У неё необыкновенное устройство колёс. Камеры меняют давление воздуха и от этого машина сверхпроходима. Попросив налить ему за эту услугу стакан спирта, отправился в путь. Стакан налить ему мы не рискнули. Налили граммов150. Прошло часов двадцать. Помощь не приходила. Наверное, посланец забыл про нас или замёрз по дороге. Мы уже перестали надеяться на спасение, когда вдалеке, через ночную тьму, увидели огоньки фар пожарной машины.

Темой моей командировки были олени и оленеводы. Я попал на забой оленей. Это страшное зрелище и я не буду о нём рассказывать. Скажу только, что на него посылают рабочих и служащих из местных предприятий и учреждений, как в былое время у нас посылали на уборку картошки. Часть картошки ими воровалась. Здесь пропадают оленьи языки, большой деликатес. На моё счастье или несчастье в соседнем номере гостиницы, где я остановился, поселилась телегруппа. Ими был зафрахтован вертолёт, снимали золотые прииски. По дороге видели много оленьих стад, и я напросился захватить меня. Оленье стадо сверху - фантастическое зрелище. Кажется, что сопка, на которой они пасутся, шевелится. Подошёл к летчикам спросить, нельзя ли снизиться. Те согласились и даже предложили высадить меня и забрать вечером, когда полетят назад. Я и не подозревал, что в том у них был свой расчёт. Вместе со мной они выгрузили пастухам по тройной цене ящик водки и ящик шампанского. Огромное оленье стадо было разбито на бригады. Бригада пастухов, у которой меня высадили, состояла из двух молодых людей. Его звали Эльвир, её Элеонора.

Кто они, брат и сестра, муж и жена, я так и не понял, прожив с ними почти два месяца . Скорее, и то, и другое. Отсняв пяток плёнок, я стал ожидать вертолёта. Закончился короткий ноябрьский день. Вертолёт не прилетал. Не прилетел он и через два, и через три дня. Про меня просто забыли. Эльвир и Элеонора жили не в яранге из оленьих шкур, а в палатке, которую они переносили за кочующим стадом. Третьим жителем палатки стал я. Хорошо, что у меня большой опыт палаточной жизни. В юности я увлекался туризмом и исходил множество сибирских рек на плотах и байдарках. Но жить зимой в палатке не то, что летом. Надо привыкать.

Эльвир и Элеонора родились в одном стойбище в большой чукотской семье. Имена им дал их дядя, проучившийся один год в Ленинграде в Институте Народов Севера. Не выдержав цивилизации, вернулся на Чукотку. В девять или десять лет ребят отдали в интернат в Анадыре, где учились дети оленеводов. Закончив десятилетку, вернулись в родное стойбище и стали пастухами. Третий год пасут оленей и, кажется, забыли всё, чему их учили в школе.

День шёл за днём. Прибегали пастухи из других бригад. Слух о ящиках водки и шампанского разнёсся по всей тундре. Однажды, выйдя из палатки, я почувствовал отвратительный запах. Спросил у Эльвира, чем воняет? «Это Элеонора лакомится капальхином, который принёс ей наш гость», - ответил он. Капальхин - чукотские консервы. В холодную яму закладывают мясо или рыбу и оно долго киснет, источая этот запах. Для непривычного человека, попробовавшего это блюдо, в лучшем случае - тяжёлое отравление, а для чукчи деликатес. Если вы думаете, что памперсы носят только дети, то ошибаетесь. В лютые морозы одевают и взрослые, делая их из мха. Очень много того, что нам кажется странным и диким, для человека, живущим полярную зиму в голой тундре - необходимость. Что бы выжить, нужно принять закон тундры.

На сорок шестой день моей жизни с Эльвиром и Элеонорой я услыхал далёкий шум мотора. По тундре двигался вездеход, переделанный из списанного БТРа. Он объезжал стада и забрал меня.

Более 50-ти лет я проработал фотокорреспондентом. Побывал в самых разных ситуациях, и благодарен, что судьба раскрыла для меня эту замечательную книгу с названием ЖИЗНЬ.

P.S. Сегодня я похоронил свой первый фотоаппарат ФЕД-2. Ему исполнилось ровно 60 лет. Служил он мне четверть века. Хоронил как близкого человека, по русскому обычаю распив на его могиле полстакана водки. Другой поставил на небольшой холмик, под которым покоится мой ФЕД. Вместо креста водрузил на его могиле снимок, сделанный им 50 лет назад. С этим снимком я вошёл в мир большой фотографии. Он обошёл десятки стран и принёс мне много наград на различных выставках и фотоконкурсах.

Ваши комментарии к этой статье

№35 дата публикации: 03.09.2008