Ольга Ерёмина
Переяславль-Залесский
19 июня 2007 года
Знакомой дорогой
Наконец-то мы собрались в Переяславль-Залесский. Столько раз проезжали сквозь него или мимо (если по объездной) в наших многочисленных странствиях – и всякий раз его кажущаяся близость к столице заставляла делать выбор в пользу гораздо более отдалённых звёзд галактики под названием «Русский Север». Вологда, Кострома, даже Ростов – и тот воспринимался как нечто вышедшее за пределы действия московской гравитации. Но теперь настал черёд и нашей вечной промежуточной станции.
По интернету посмотрели расписание электричек, хотели сесть на александровскую – она идёт быстрее, чем другие, но дешевле, чем экспресс до Сергиева Посада. Конечно, это расписание оказалось ошибочным, поэтому сели на первую попавшуюся. Вагон был полупустым, и мы душевно подремали, припоминали наши старые путешествия, проезжая мимо знакомых станций.
Вот и Сергиев. В нём мы были – несколько лет назад именно с него начиналась одна из наших поездок (тогда ехали в Углич, Мышкин и Тутаев). Привокзальная площадь нынче очень изменилась: здания вокруг активно перестраиваются, ощущение удалённости от Москвы и некоей заброшенности исчезло. Автовокзал, видимо, после ремонта. Смотрим расписание автобусов: на Переяславль автобус уже ушёл, другой будет только вечером.
У меня возникает охотничий азарт: я уже понимаю, что автостоп неизбежен. Но свой азарт активно сдерживаю.
У вокзала стоит стая маршруток. На некоторых написано: Углич. Когда-то мы ехали на Углич именно через Сергиев Посад. Ну, думаю, сядем на Угличскую, по крайней мере из города выедем. Смешные мысли: оказывается, здесь Углич – это один из районов Сергиева Посада.
Садимся на маршрутку, которая вывозит нас на конец улицы под названием Ярославское шоссе, проходим от остановки до ближайшего поворота и осматриваемся.
Вокруг лесок и поля. Вдоль дороги огромный борщевик: стебли толстые, соцветия мрачно-могучие. Погода чудесная: именно такая лучше всего подходит для путешествия. Тепло: градуса двадцать четыре, лёгкий ветерок. На синем-синем небе – облака: внизу пышные кучевые, выше – барашки, ещё выше – лёгкие пёрышки.
Машин вообще мало: дело в том, что вокруг Сергиева Посада (как, кстати, и вокруг Переяславля) справа идёт огромная объездная дорога, которая соединяется со старой трассой только в Двориках, до которых километров двадцать. Так что от Сергиева едут в основном местные.
Я вдруг начинаю жутко стесняться: отвыкла от трассы. Машину ловит Коля: останавливается пожилая семейная пара. Водитель убеждает нас, что он бы взял нас, но ему ехать недалеко. Мы убеждаем его, что нам всё равно, лишь бы ехать. Садимся. Люди очень милые и деликатные, отзываются на шутки, и мы раскованно беседуем, попутно выясняя, что они могут нам рассказать об окружающей их жизни. Почти сразу останавливаемся: надо заправиться. Заправка примечательная, называется у местных: «У коровы». Вокруг заправки на лужайке наставлено несколько пятнистых пластмассовых коров в натуральную величину. В одну корову вмонтирован счётчик. Но Колю это не трогает: через тонированное стекло он созерцает облака.
Интересно то, что получается эффект уменьшения яркости и прорисовываются самые мелкие завитушки, до того едино источающие ломкую сияющую белизну. Облака сразу становятся глубокими и многоструктурными, это действительно завораживает. Наверное, таков же, только ещё сильнее, эффект взгляда в телескоп на солнце через фильтры.
Машина поворачивает на Бужаниново, мы прощаемся с добрыми людьми и опять стоим на дороге. Машины идут полные людьми, пролетают мимо. Вдруг с большой скорости тормозит старенький жигуль – причём так, что аж тормоза визжат. Сдаёт назад. Садимся.
Николай, водитель – сдержанный и спокойно-доброжелательный мужичок лет пятидесяти – живёт в Краснозаводске. Раньше там был серьёзный оборонный завод, сейчас стоит без работы, уникальные специалисты без практики теряют квалификацию, стареют. Молодых нет. Сам Николай сейчас занимается монтажом газового оборудования, мотается постоянно не только по всему району, но и по области. Вообще, сразу видно, что он человек бывалый: везде повидал, всё понимает. С особенной любовью он вспоминает Кольский полуостров, где служил в армии. Хорошо знает Вологодскую и Костромскую области.
Узнав о цели нашей поездки, он объясняет нам, что от поворота на Краснозаводск до Двориков машин почти нет, что ехать этот отрезок пути мы можем целый день, и решает подвезти нас прямо до Двориков. Я пытаюсь слабо возражать, но он доброжелательно прост и ненавязчив.
В Двориках я ужасно сожалею, что не взяла какой-нибудь своей книжечки – подарить на память этому человеку. Минут пятнадцать мы общались – а кажется, давно и хорошо знакомы.
Село Дворики расположено на высокой горе. Сразу за ними идёт крутейший спуск вниз, а дальше дорога поднимается на ещё более высокую гору. На небольшом пятачке – остановка местного автобуса, где нам объясняют, что междугородние здесь не останавливаются. Когда они ходят – один Бог знает.
Мы решаем стопить дальше. По моему опыту, стопить рядом с остановкой в центре села – гиблое дело. Мы идём вниз по горе. И тут я испытываю нешуточное опасение: дорога всего-то двухполосная, обочины необычайно узкие, откуда ни возьмись появляются тяжёлые фуры, лесовозы, несущиеся навстречу друг другу, за которыми выстраиваются очереди из леговушек. Один такой лесовоз едет медленно, километров сорок в час, словно наслаждаясь жёлтой майкой лидера. За рулём – довольно улыбающийся небритый усатый джентльмен в майке; на плече его успеваем разглядеть какую-то наколку. За ним уже машин сто, и они покорно ползут, ведомые своим мучителем. Обгон запрещён да и невозможен: вот-вот влетишь кому-нибудь в лоб. Вокруг дремучий лес. Мы попали…
Из глубокой лощины поднимаемся на взгорок и решаем стоять тут: обочина пошире, на подъёме скорость сбрасывают, а главное – впереди такой громадный спуск и соответственно подъём, что мы полдня будем по нему идти.
Стоим минут двадцать, у меня ничего не получается, и я почти уже решаю уходить на другой подъём, пусть и в ущерб времени, но Коля меня останавливает и почти сразу стопит машину. Пока разговаривает с водителем, сзади возмущённо сигналит грузовик. Водитель срочно заезжает полностью на обочину, и мы без промедления прыгаем на сидения.
Водитель оказывается родом из Средней Азии – но ездит здесь уже пятнадцать лет. При этом он по образованию историк. Это выясняется, когда Коля сравнивает нашу поездку с передвижением Михайло Васильича, а он поправляет: «Тогда уж как у Афанасия Никитина!» Они с Колей не спеша беседуют, а я поглядываю назад, где маячит тот самый грузовик, который нам сигналил.
Перед каким-то населённым пунктом машина вдруг резко дёргается и тормозит: оказывается, резко затормозили те, кто ехал впереди. Грузовик, следующий за нами, виляет и вылетает на обочину. Правда, водитель выруливает на асфальт, а я мысленно благодарю его (ведь ещё секунда – и в нас бы вписался) и всерьёз напоминаю Коле, что неплохо было бы пристегнуться.
Вот и Переяславль.
Надо сказать, что сейчас город потерял в своём названии букву «Я» и пишется – Переславль. В данном случае потерять букву – значит утратить смысл имени: «переять (перенять) славу». Древняя форма притяжательного прилагательного говорит о том, что город когда-то был основан князем Переяславом. Имя сложное, состоит из двух корней – ять (иметь) и слава. А сейчас слово потеряло корень и свой подлинный смысл. Как же усердные переяславцы не уберегли своего имени? Но я буду писать название этого древнего места по-старому.
Мы всё едем по городу, мимо мелькают церкви, музей утюга, рыночек. Где же автовокзал? Ведь мы хотели расписание обратное узнать!
– А мы его уже проехали!
И тут дорога вновь идёт в гору, а это значит, что Переяславль скоро кончится! Давай выходить!
Тепло прощаемся. Традиционно желаем водителю лёгких дорог.
На улице я говорю Коле:
– Чего ты раньше-то не попросил остановиться?
– А хорошо ехалось. И мужик нормальный, ему с нами интересно, не хотел расставаться…
Не так давно у нас был в сети разговор с одной дамой и её мужем, которые рьяно ругали автостопщиков и утверждали, что ничего хорошего эти паразиты дать водителю не могут. От Сергиева Посада до Переяславля мы доехали на трёх машинах, и я уверена в том, что водители не пожалели, взяв с собой неожиданных пассажиров.
Переяславскими переулками
Мы отъехали уже довольно далеко от центра, поэтому решаем сначала идти к Синему камню. На схеме всё просто: вот озеро, вот Синий камень.
Однако мы с утра не ели. Напротив – магазин. Заходим:
– Есть что-нибудь местное?
Нам предлагают местные кексы. Мужики, которые разгружают пиво, авторитетно говорят, что лучше всего вызвать такси и нас до Синего камня довезут в момент. Или чтобы мы шли по дороге в гору до конца города, затем поворачивали к монастырю и дальше по дороге – но это очень далеко!
У нас на плане нарисовано озеро и вдоль него – дорога. Да и не хотим мы идти по асфальту! Поэтому вопреки советам мы двигаемся по улице Озёрная, надеясь, что она нас выведет куда надо. Жуём кексы. Кексы сухие и не очень вкусные. Запиваем водой из колонки: вкусная. Приятно нажимать на рукоятку колонки: соскучилась я по этому счастью. Местные жители, думаю, не испытывают восторга от этого чуда техники. Да и муж ворчит – потому что я жму, не переставая, и он вынужден, подходя за водой, вытягивать руки лодочкой, а после сразу отбегать, чтобы не оказаться мокрым с ног до головы.
Улица пустынна. Асфальт разбит донельзя. Проходим пару кварталов – озера не видно: там, где оно должно быть, камыши и деревья. Поворачиваем направо: всё равно озеро надо огибать. Идём переулками (а может, они носят гордое название улиц?). Интересно наблюдать жизнь, которая везде течёт своим чередом: вот благоухающие пионы на грядках, вот заросший огород, вот семья строится. Старая шутка: «Есть ли жизнь за МКАДом?» Утверждаем: есть. Коля философски замечает, что для нас это экзотика, мимо которой мы проходим, оценивая красоту наличников или ровные грядки, а для жителей – самая насущная повседневность.
Тупик. Камыш и рогоз. Болото. Справа, из проулка, выходит женщина. Почтальон. Она, как обычно это бывает, словоохотлива и подробно объясняет, что нам надо идти на асфальтовую дорогу, потом выходить к монастырю и только тогда идти к Синему камню. Да, он там, возле озера, но надо выходить наверх…
– А здесь, низом, можно пройти?
– Можно пройти, только нельзя.
Идём, ибо абсурдно. Почтальонша советует нам запастись палками: в её работе самое опасное дело – это дворовые собаки. Из кучи реек и досок мы берём по палке и идём неведомо куда: сначала вправо, потом делаем зигзаг влево (собаки лают-таки довольно громко, но за заборами) и вдруг оказываемся на ровной бетонке, которая тянется по левою руку вдоль высокой гряды, на которой сначала видны дома, затем пропадают. Бетонка абсолютно прямая. По ней далеко впереди идёт мужик с удочками. Я решаю, что раз он идёт с удочками, то, стало быть, к озеру, и мы двигаемся следом за ним. Домов с потенциально опасными собаками вокруг уже нет, поэтому палки мы бросаем.
Впереди видна какая-то постройка, похожая на трансформаторную будку или водонасосную станцию. Справа вдруг появляется окошенное пространство, канава уже не заполнена водой, и я бегу на гору, которая выше и круче, чем возле домов. Окошена пологая, оползшая часть горы, и когда я вылетаю на крутизну, то попадаю в плен жужжащих шмелей и великолепно цветущего донника, в котором растёт – о счастье! – полевая клубника. Она уже почти совсем спелая!
 |
 |
| Донник цветёт | Полевая клубника |
Только съев несколько горстей, я останавливаюсь и оглядываюсь назад.
Владимирова гора
Мы на крутом (градусов тридцать, а часто и больше) склоне высокой горы, заросшей цветущим донником, в котором ровно гудят сотни шмелей. По-над откосом вьётся тропинка. Внизу, сразу под горой, серая черта бетонки, вправо и вдаль – город, влево и вдаль – озёрная синь и линия берега.
 |
 |
 |
| Город под небом | Прибрежные заросли | Владимирова гора |
Но местность мы рассматриваем недолго: наше внимание поглощает клубника, которую мы принимаемся поглощать с необыкновенною живостию.
Солнце печёт, шмели жужжат, донник пахнет, клубника тает во рту. Сколько детских воспоминаний – самых лучших воспоминаний – связано у меня с такими откосами, поросшими маленькими кустиками полевой клубники. Плёс, Жигулёвские горы, река Уса, пойма Оки возле Соснового бора, огромная гора над озером Тишь – самой большой старицей Оки – и везде эта чудесная ягода, которую мы ели прямо с чашелистиками, сладкую, даже если не до конца зрелая. Ни земляника, ни черника, ни малина, ни голубика, которых я собирала довольно в своей жизни, не давала мне такой радости. Может, потому, что те ягоды я собирала на варенье, а эту – в рот? Лишь однажды мы варили варенье из полевой клубники: оно получилось очень густым и душистым, отчего-то жёлтого цвета, как мёд. Это было двадцать пять лет назад…
А между тем Николай наелся. Это стало ясно по тому, что он продвинулся по горе немного выше, чем я, начал обращать внимание на кузнечиков (они здесь крупные – в Лосином острове таких нет, а после Алтая муж чрезвычайно полюбил этих тварей) и даже попытался вновь найти тропинку. Двинулась и я.
Через пару минут вышли на вершину горы и восторженно выдохнули: вот это красота! Озеро открылось перед нами целиком: огромная синяя чаша, окаймлённая горами. Его размеры сейчас – больше пятидесяти квадратных километров, и было немного необычно осознавать, что вот перед нами такое обширное пространство – как на ладони. И горы вокруг накрыты голубым куполом неба, украшенного нежно-белыми облаками.
Однако под ногами я увидела какую-то странную яму – словно траншея. И кирпичи. Откуда на горе кирпичи? Похоже, что здесь покопались чёрные археологи: видно, что-то запищало под миноискателем, и она начали рыть.
На вершине стоял высоченный крест, рядом с ним на земле – остатки костей. Человеческих. И никаких надписей.
Пока я выковыривала из пиратского раскопа глиняный черепок, Коля увлёкся энтомологией и поймал внушающего почтение кузнеца. Держа его за лапы у самого моего лица, он запечатлел это невинное существо, которое, как только хватка ослабла, тут же ринулось в траву.
 |
 |
| В траве сидел кузнечик | Кузнецовы страсти |
Недалеко стояли дома, на ближайшем огороде возился какой-то мужик и опасливо на нас поглядывал. Я подбежала к нему с сакраментальным вопросом: где Синий камень? И услышала тот же ответ:
– Надо пройти к монастырю, а от него ведёт дорога…
Опять та же песня!
– А берегом нельзя?
– Наверно, можно, но лучше к монастырю.
Появилась хозяйка:
– А зачем вам это Синий камень? Ну лежит камень, и всё. Мой сын туда на сёрфе ездит кататься, так ничего там особенного нет.
– А здесь что было?
– Две церкви было. (Так вот откуда кирпичи!) Одна Владимирской называлась. По ней и гора называлась Владимировой. Их в семидесятые года местные жители на кирпичи разобрали.
Хочется пить. Женщина было предлагает нам принести, но потом вспоминает, что тут близко колонка, мы всё равно к монастырю пойдём, там и напьёмся.
Мы вышли из проулка и вдруг увидели… пруд! Довольно большой, прямоугольный. Примерно 30 на 20 метров.. На этой верхотуре! Дома стояли вокруг пруда. В воде, покрытой ряской, у мостков купались два мальчика. Мы спросили, глубоко ли. Старший серьёзно ответил:
– В середине мне по грудь!
От пруда дорога вела к монастырю. Колонка, видно, была именно на ней. Но мы опять не пошли по той дороге, а повернули влево и двинулись вдоль озера, точнее, не теряя представления о том, что озеро слева.
Перед нами опять был не просто холм, как и Владимирова гора: земляное сооружение явно носило следы антропогенного влияния. Крутизна и равномерность откосов, справа следы рва – всё говорило о том, что по берегу Плещеева озера был не один Клещин, а цепь древних городищ.
В поисках Синего камня
Дорога нырнула в широкий лог, вильнула и стрелой устремилась в небо. В глубине, в калужине, на красноватой мокрой глине сидела стайка голубянок. Эти чудесные бабочки прекрасны, когда летают, но когда они складывают крылышки, они словно бы маскируются. Коля долго примеривался, чтобы их сфотографировать, спугивал их, они разлетались и снова садились туда же. Но когда он решил всё же нажать на спуск, они разлетелись и не вернулись.
Я разулась. Глина грунтовки была тёплой и сухой, а две колеи уходили пологим подъёмом прямо в небо с облаками. Коля сразу вспомнил знаменитую песню группы «Браво»: «Дорога в облака». Справа цвёл клевер. Внимание привлёк крупный шмель, ползающий по малиновой маковке клевера. Он сосредоточенно собрал нектар с цветка и заметил рядом второй. Нет, он не перелетел туда: опёршись на первый цветок задними лапками, он попытался… дотянуться до второго цветка, чтобы перелезть на него (!). Он тянулся, нелепо перебирая в воздухе лапками, зацепился, но не удержался и грузно свалился (!) на землю. Именно свалился, забыв, очевидно, что умеет летать, или обленившись до крайности, причём у нас сложилось впечатление, что всё-таки обленился. Перевернулся, встал на лапки и упорно и обиженно пополз вверх по стеблю до вожделенного соцветия.
 |
 |
| Дорога на взлёте | Облака |
Дорога вылетела на очередную гору, слева вновь распахнулось озеро, справа над заброшенным, заросшим полем парили купола Никитского монастыря. (А когда-то здесь дорожили каждым ровным клочком земли, всё было распахано и засеяно…) Летали ласточки, в траве спела клубника, солнце пекло, дорога куда-то вела…
 |
 |
| Плещеево озеро | Никитский монастырь |
Вскоре она упёрлась в небольшой отвершек, поросший лесом, и вильнула вправо. По заброшенной тропе мы спустились в прохладу оврага и вынырнули наверх: вот она, дорога, обогнула овраг и вновь под нашими ногами. Через двести метров история повторилась – только с той разницей, что на выходе из оврага мы заметили в густой траве спелую землянику – и не прошли мимо. Коле земляника понравилась намного больше, и он долго рыскал по обочине в поисках ягод. Озера уже не было видно: откосы заросли высокими деревьями.
И снова поле, зацветающий иван-чай, ромашки, колокольчики… Ощущение полноты, сбывания самого важного, необходимого.
Впереди возникло двухэтажное здание из красного кирпича – похоже на какой-то небольшой заводской корпус, что ли? Справа от него – серая полоса асфальта. Вот она, та самая дорога, что ведёт от монастыря к Синему камню. Если бы мы пошли к монастырю, как нам советовали все местные жители, а потом по этой дороге, мы бы сделали приличный крюк и не встретили той красоты и чистоты, о которой так мечталось. Почему же случилось так, что старая дорога по-над озером позабыта? Потому что грунтовку не считают за дорогу… Поля не обрабатываются… Народ отвык ходить ногами к своим святыням… Так или иначе – каждый сам выбирает свой путь. В нашем случае – в буквальном смысле слова.
По асфальтовой дороге проезжало довольно много машин, но мы не хотели стопить: мы шли пешком. Перед нами открывался прекрасный вид: по пологому склону дорога спускалась к абсолютно ровному, заросшему травой берегу озера и шла параллельно воде метрах в ста от берега. Разноцветное озеро вбирало в себя небо и по-своему рассказывало о нём ярко-зелёными светящимися полосами, густо-голубыми клиньями и серо-синими развёрнутыми платами. Справа, также в ста метрах, величественно поднимались вверх крутые откосы городища Клещин – того самого языческого центра, с которого более десяти веков назад начинался Переяславль. Был отчётливо виден детинец, валы и древняя дорога, ведущая на вершину.
Городище Клещин
За городищем – село с названием Городище; когда высокая колокольня Троицкой церкви этого села попала в проём городища, мы его сфотографировали, причём ревнивый фотограф Коля долго показывал мне, как надо встать и что поместить в видоискатель.
Слева стоял указатель: «Национальный парк «Плещеево озеро» приветствует вас», и мы озадачились представлять, как это национальный парк может нас приветствовать. Это часть колорита таких мест – отношение к письменному русскому. Сразу вспоминаем классику: «Джинцы – 200 метров» с указателем вверх по водосточной трубе (Вологда), «Хорошо, когда яйца белые» (Вологда), улица Нобелевский тупик (на окраине Омска), «Деньги ложить в корзину к мышаке» (Мышкин), «Автобус не ходит в связи с большой ямностью дороги» (Калужская область)…
Велись дорожные работы: несколько мужиков в оранжевых жилетках в выбоины на асфальте, заполненные мокрой грязью и водой (ночью был дождь), политой чёрной смолой, засыпали дымящийся асфальт. Подобный ремонт всегда вызывает грустную иронию. Хорошо, что хоть не в феврале…
Вскоре обрисовался огромный навес с рекламой пива, стоящий за решётчатым забором, огораживающим обширную территорию с вытоптанной травой, и синяя кабинка туалета. Дальше виднелись несколько распластанных по земле палаток, а к озеру вела набитая тропа; над водой – мостки и несколько лодок (катеров?). Оказалось, это резервация для туристов. На территории национального парка палатки можно ставить только здесь.
За Клещиным был поворот вправо: туда вела дорога на село Городище. А дальше к прямой дороге вплотную подходила высокая Александрова гора. В озере купались люди, а на гору карабкались несколько человек, а внизу, возле машины, стоял пожилой мужчина и жевал какую-то булку. Мы его спросили:
– А что там, наверху?
– Залезьте – узнаете.
– А вы нам скажите, а то мы уже километров семь отшагали по горам, по долам.
– Видите, я занят – ем.
Очаровательно и в меру обаятельно.
– А где Синий камень?
– Ещё километр по дороге пройдёте до леска – и налево.
Оказалось – не километр, меньше. А по поводу горы мы решили, что этот шутник сам не знает, что там. Мы-то залезем, но вот сначала всё же – Синий камень. Надо сразу оговориться, что дорога здесь не кончалась, она вела до Варвариного источника – это ещё километров восемь, он вообще за оконечностью озера. Но мы решили в эту поездку туда не ходить.
Синий камень
Лесок – дубы, липы. Влево – ольшаник. И указатель – Синий камень с адресом и номером телефона. О, русский язык!
– Алло! Это Синий камень?
У мужа зрение лучше, он увидел и прочитал всё раньше, и секунд десять уверял, что на указателе написано: «До Синего камня – 30 километров».
Через луговину, поросшую осокой, вела утоптанная тропа – метров пятьдесят. И вот он – Синий камень. Лежит себе и не знает, что мы к нему шли так долго. А может, знает?..
А между тем мы уже давно с любопытством наблюдали за тем, как кучевые облака из снежно-белых стали серыми, затем над противоположным берегом озера появилось уже не облако, а довольно-таки тёмная тучка, и от неё до воды опустилась сизая завеса. Усилившийся ветер дул как раз оттуда, и тучка неотвратимо двигалась прямо на нас. Когда до земли долетели первые капли, две женщины, стоявшие на глинистом откосе, ретировались, и я с удовлетворением встала на камень босыми ногами.
Глинистый откос со стороны берега, полукружие воды и затем болотная растительность со стороны озера. До озера ещё метров тридцать. В дождливые годы и по весне вода походит к камню, а может, а затапливает его. Сейчас же в калужине по колено, к тому же на дне мягкий вкрадчивый глей, стоять в котором не очень приятно.
Сам камень весь в рыжей глине, которую оставила обувь тех, кто пытался, видимо, загадать себе счастье, стоя на этом чуде природы.
Похожий по форме на большую овальную подушку чёрного цвета, он словно бы обколот со всех сторон человеком, как бывают сколоты каменные орудия. Ещё раз убедилась, что места древних славянских святилищ похожи друг на друга: такой же формы камень (диомит) лежит в Можайском овраге под Калугой, на входе, как бы отмечая границу священного для язычников места.
Синий камень
Из Википедии:
Сейчас камень находится на берегу Плещеева озера, однако прежде он лежал возле Борисоглебского Надозёрного монастыря, между старой и новой водокачками. Житие Иринарха Ростовского чётко указывает, что камень находился в овраге. (По укоренившемуся в туристических справочниках представлению, прежнее место камня — вершина Александровой горы, что неверно.)»
Я взялась камень отмывать водой от глины – отчасти для того, чтобы посмотреть, действительно ли мокрый он будет синим. Ещё очень хотелось понять, что же это за минерал. (Не гранит, не известняк, не диомит, не доломит – точно…) Некоторые думают, что это метеорит. Сбоку, на уровне воды калужины я заметила прожилку красноватого (железистого) кварца. Ну, не метеорит точно. После на берегу я увидела такой же красноватый кварцевый, почти правильный шар диаметром сантиметров сорок, а то и больше. Но я не геолог, это всё домыслы дилетанта.
Потом, дома, прочитала:
«Камень состоит из мелкозернистого кварцевого биотитового сланца. Синий цвет образуется от преломления и отражения света поверхностью чешуек и зёрен кварц-биотита.
Толщина камня – 0,6 м (а мы-то прикидывали – на сколько метров вглубь он уходит… – прим. авт.), длина – 3,1 м, ширина – 2,6 м. Камень испещрен мелкими бугорками. Согласно последним исследованиям, вес камня — около 12 тонн».
Вот здесь указан другой вес Синего камня – в три раза меньший (что больше похоже на правду).
Тем временем туча окончательно дошла до нас, и дождь усилился. Камень постепенно становился мокрым. Я радовалась: ну вот, сейчас увижу, как он синим делается. А он не синел. Муж спрятал фотоаппарат в сумку. Я подумала, что, может, камень синеет после дождя при определённом освещении, так что винить его в отсутствии посинения нечестно, присела, погладила камень и немного поговорила с ним по душам.
– Счастливо, Камень, – сказала я ему. – Я рада встрече с тобой. У тебя, наверное, все чего-то просят, а я не буду просить. У меня всё будет в порядке, и тебе того же желаю.
И снова остроумный супруг мой отвернулся, содрогаясь в коротком беззвучном смехе – очевидно, переживая очередную аллюзию.
– Невозможное ты существо, Ерёмина, – резюмировал он, отсмеявшись, – вот бы Камень тебе ответил – посмотреть бы на твоё выражение лица! Те, кто разговаривает, от изумления немеют, а он от изумления возьмёт и заговорит!
Но не забыл при этом попрощаться с Камнем по-своему.
Под крупными летучими каплями мы бодро двинулись к Александровой горе. Туча закрыла небо над нашей головой, и было непонятно, как долго это водяное нашествие продлится.
Коля поднял голову, получил увесистой каплей в глаз и пробормотал:
– Дождик капал перманентно, и тучки плодились на небе, как китайцы…
Гора возвышалась перед нами.
Александрова гора
Народ, торчавший на вершине горы, начал быстро спускаться. Купальщики повыскакивали из озера и ринулись в машины. На фоне тотального бегства наш манёвр казался странным: мы в темпе полезли на Александрову гору, с удовольствием вспоминая аналогичную, только ещё более высокую горку близ Верх-Уймона, что на Алтае, которую мы покоряли с подобным азартом.
Александрова гора (справа)
Глина ещё не намокла, и потому взбираться было легко. Ветер резко дул со стороны озера, неожиданно холодный дождь хлестал по спине и правому боку с редкостной энергией, струи были направлены почти параллельно земле, одежда мгновенно промокла. Уже на самой вершине – чтобы не замёрзнуть – я достала из рюкзака и надела ветровку, которая тут же облепила мокрое тело.
На вершине оказался только высокий крест и какие-то ямы – больше ничего. Я была несколько обескуражена – но только в тот момент, ибо холод и мокрая одежда не способствуют оптимизму.
Правда, позже я поняла, что в том виде, в каком она есть, Александрова гора – уникальный языческий памятник.
В стихотворении своём, посвящённом нашему походу, я использовала слово «очелье»: «Очелье Александровой горы / Сечёт внезапно налетевший ливень». Для меня была важна не красота этого слова, а точность описания. Со стороны озера гора имеет форму высокой трапеции и похожа на старинный женский головной убор – на кичку или сборник (это не книга, а название того, что женщины надевали на голову, собирая под него волосы). А с кромки на лоб (чело) свисала жемчужная понизь или другие украшения. Вот это называлось «очелье».
Древние меряне и славяне называли гору Ярилиной плешью: моя ассоциация с головой возникла не даром.
А ливень действительно был такой, что лил не сверху, а сбоку, а горе – прямо в лицо! А нам в спину. Ветер наверху необычайно был силён, и поэтому Коля предпочёл побыстрее спуститься, подпрыгивая и поёживаясь. Я же немного задержалась наверху, восхитилась крутизной и правильностью откосов, формой расположения тех холмов-валов, которые встают вокруг горы.
Александрова гора имеет форму вытянутой вверх пирамиды, усечённой у самой верхушки. Говорят, что там в древности был монастырь. Да монастырские постройки там просто не уместятся. А вот языческому капищу – самое место. Именно здесь должен был стоять идол.
Архитектура валов, встающих вокруг, вновь живо напомнила мне Торопец, где вокруг высокого городища полукольцом поднимается не менее грандиозный вал, значение которого, кажется, недостаточно оценено.
Александрова и Владимирская горы с Плещеевым озером встали для меня в один ряд с Медоборами в Подолии (где был найден знаменитый Збручский идол), Можайским оврагом, урочищем Любовец, Изборском и Торопцем как места силы древнейшего славянского язычества.
Короткая статья в Википедии об Александровой горе.
Вид озера с горы великолепен: мрачное, потемневшее, в тёмной кайме берегов, оно казалось вместилищем древней тайны.
Воды Плещеева озера
Машины с туристами уехали, как только мы спустились вниз. Мы остались одни на серой полосе асфальта и под утихающим дождём по тропинке, ведущей через высокую – выше пояса – мокрую траву пошли к воде.
В берег ударялись невысокие волны, вода была немного мутная от поднявшегося песка, но чуть подальше от берега – прозрачная.
Я разделась и вошла в воду. И шла… шла… шла – по колено! Коля на берегу хохотал надо мной, припоминая заодно и всё предыдущее. Тогда я просто легла в тёплую воду и двинулась по дну, по мягкому песочку руками, как пресмыкающееся. Отползла ещё метров на тридцать, встала – опять по колено!
До глубины я так и не добралась. Так мы на пару и ползали по дну, подталкиваемые тихими волнами. Умора!
Трудно было поверить, что максимальная глубина озера – 25 метров (это примерно высота девятиэтажного дома). Однако местные относятся к своему озеру серьёзно. Говорят, что здесь очень часто тонут рыбаки, особенно весной и осенью. При купании народ тоже часто тонет, но – не местные, а приезжие. Здесь, конечно, можно привести резоны: нечего по тонкому льду ходить, нечего купаться в нетрезвом виде. Тем более заплывать на настоящую глубину: на мели вода прогретая, а далеко от берега глубинные течения поднимают холодную воду. Ногу свело, а буйков нет, определить, где начинается мелководье, на глаз невозможно. Не рассчитал силы – и утонул.
Резоны-то есть, но народ, как всегда, большие водоёмы окутывает аурой таинственности и рассказывает жуткие истории о нраве старика Плещея.
Плещеево озеро находится на восточном конце плавной дуги Смоленско-Московской возвышенности. В центре Переяславля в него впадает река Трубеж, на противоположном конце вытекает Векса (которая – уже под именем Большой Нерли – впадает в Волгу между Кимрами и Калязином). Образовалось оно 30 тысяч лет назад и сейчас представляет из себя почти правильный овал.
Ровные берега озера говорят о его древности. Во время сильных ветров на озере поднимаются волны, которые и стали главными архитекторами береговой линии и дна. Волны всегда стремятся к тому, чтобы выровнять берег: они срезают мысы и полученный «строительный материал» переносят в небольшие бухточки, оставляя его там. Мысы, таким образом, значительно укорачиваются, а бухточки мелеют и постепенно исчезают. Тогда волны вновь обрушивают свою силу на оставшиеся мысы, стремясь к идеально прямой линии.
Волны выравнивают и дно, постепенно снося песок, накопившийся на берегу, в глубину. Мы знаем, что многие крупные озёра России: Белое, Чудско-Псковское, Ильмень – мелководные, их глубина в среднем около 10 метров. Среди них Плещеево озеро уникально своей глубиной (Ладожское и Онежское озёра вне этого списка, ибо они находятся в гранитах). Возможно, пройдёт ещё немного времени (с геологической точки зрения, естественно), и Плещеево озеро тоже станет мелководным.
Тем временем дождь утих совсем, туча ушла, и пора было двигаться дальше.
На дороге мы застопили машину, которая привезла нас на окраину города. В процессе мы пытались выяснить у милой пожилой супружеской четы о местных достопримечательностях, но даже названия они знали приблизительно. Зато о чудодейственных свойствах источника, освящённого церковниками, им было хорошо известно. Мы высадились на автобусной остановке, расположенной совсем рядом с тем местом, где мы многократно стояли голосовали в своих предыдущих поездках. Оттуда доехали до центра на автобусике (цена 7 рублей), успев познакомиться с парой пассажиров, включив их в наши обсуждения.
Городской вал. Спасо-Преображенский собор.
Перейдя по мосту через Трубеж, мы изумились двухэтажному зданию с надписью «Университет»: так не вязалось это гордое слово со скромным обликом городка. Но факт есть факт: в Переяславле есть свой университет.
Под стрёкот кузнечиков по ступенькам поднялись на городской вал. После простора и ветра Александровой горы нам было душно в неподвижном воздухе низины, и вал, со стороны Трубежа окаймлённый высокими берёзами, не вызывал впечатление возвышения. Спасо-Преображенский собор с его высоты вовсе не выглядел кукольно: он был великолепно прост, соразмерен и мощен, как все белокаменные храмы северо-восточной Руси.
Перед собором находится заросшая травой площадь, именуемая Красной. На ней стоит памятник Александру Невскому. По логике вещей, памятник должен был бы изображать младенца, так как Александр с родителями покинул Переяславль в возрасте трёх лет.
 |
 |
| Спасо-Преображенский собор | Памятник Александру Невскому |
Факты
Переяславль был заложен Юрием Долгоруким; одновременно с валом и княжескими теремами возводился собор.
Спасо-Преображенский собор построен в 1152-1157 годах, когда Переяславль входил в состав Ростово-Суздальского княжества.
Надпись на памятной доске:
«Здесь, возле собора, в княжьих теремах 30 мая 1220 года родился великий русский полководец и князь Александр Ярославич Невский».
Переяславское княжество в историческом масштабе не слишком долго было самостоятельным. Периоды его независимости можно перечесть по пальцам:
- 1175–1176;
- 1212–1238: в 1212 году умирает Всеволод Большое Гнездо, отец пяти сыновей и дед тринадцати внуков. Кому достаётся Переяславль? В 1238 году происходит драматическая битва на реке Сити, в которой погибает его сын Юрий, князь Владимирский. Переяславль входит в состав Владимирского княжества.
- 1247–1252.
В 1263–1302 годах – владение князя Даниила Александровича. Затем ещё 60 лет – до 1362 года – в составе Великого княжества Владимирского. Позже – и уже навсегда – в составе Московского княжества.
Почему Александр Невский родился в Переяславле?
С нашей колокольни может показаться, что судьба нашей земли в те далёкие годы была счастливой и безоблачной. Но вот несколько эпизодов из жизни Северо-Востока Руси, что сопутствовали рождению Александра Ярославича, которому позже дадут прозвище Невский.
Древняя Русь на рубеже XII–XIII века переживала пик удельной раздробленности. Раньше в учебниках её называли феодальной. Теперь, когда ясно, что никакого феодализма на Руси не было, и начал он формироваться, когда ему отмирать пора уже было – в XVII веке – остались на самом деле те же вопросы и сомнения. Хорошо или плохо? – ведь слово «закономерно» не ласкает чувства. На первый взгляд, ужасно плохо. Беспредельно размножившиеся рюриковичи превратили огромную территорию в банку с пауками и оплошности друг другу не прощали. Взаимное отчуждение было настолько велико, что Киев, ещё только полтора века до этого претендовавший на звание Нового Иерусалима, был разгромлен войсками Андрея Боголюбского – сына небезызвестного Юрия Долгорукого. Причём разгромлен так, что за 70 лет до монгольского нашествия так и не оправился.
Жестокие столкновения сопровождались активным привлечением южных соседей – половцев, с которыми поддерживали связи на всех доступных уровнях. Знаменитый Игорь Святославич, например, пошёл в поход на половцев, ибо знал достоверно, что его тесть (!) хан Кончак уехал с дружиной в дальние становища на праздник. Вот князь Игорь и решил погулять с половецкими девками в отсутствие родственника.
Но это было на юге. Северо-Восток развивался самостоятельно. Андрей Боголюбский прогнал отцовскую дружину (бояр) и набрал себе так называемых «милостников», слуг, всем обязанных лично ему. Эта в прямом смысле слова дворня (будущие дворяне) стала опорой Андрея Юрьевича в его начинаниях. Детям своим он уделов не дал, превратив их в государственных чиновников и, более того, объявил себя царём. «Хочу самовластцем быти!» – заявил он. Отстроил по столичному Владимир, уподобив его Киеву, а через то – опять-таки Константинополю-Царьграду и Иерусалиму (в частности, Золотые ворота). Выстроил храм Покрова на Нерли, символизирующий Ноев ковчег (во время весеннего половодья вода окружает храм, он стоит на острове). Храм Покрова на Нерли стал символом Руси, осмысляемой отныне как центр богоспасаемого человечества.
Андрей Боголюбский ломал не только весь уклад жизни. Этот князь обладал необычной внешностью: был он похож на монгола, из-за сросшихсяся шейных позвонков не мог поворачивать и наклонять голову, отчего казался непомерным гордецом. Его облик и поступки не соответствовали представлению народа о князе. Андрея Боголюбского возненавидели и даже увидели в нём вестника наступающих последних времён. Холопы-дворяне и убили своего князя. Естественно, подло, напившись до полусмерти – для храбрости и дрожа от страха. Такой страх свойствен всем униженным людям, и они мстят за своё унижение тому, кого боятся.
Изгнанный в Константинополь вместе с прочими родственниками брат Андрея Всеволод Большое Гнездо вернулся во Владимир быстро и правил долго. Он продолжал укреплять и отстраивать столицу княжества (белокаменный Дмитриевский собор построен в его правление), крепко держал нити управления и в других местных центрах.
Обратная сторона раздробленности проявилась в этих историях наиболее ярко: каждый правитель стремился превзойти других в строительстве и богатстве. Каменное зодчество, градостроительство, новые книги, фрески – всё это тоже следствия раздробленности.
В 1211 году, за год до смерти, Всеволод Большое Гнездо составляет завещание. Стольный град Владимир он отдаёт старшему сыну Константину. Ростов – второму сыну, Юрию. Но Константин хотел получить оба эти города. В это время он княжил в Ростове и, видимо, понимал географические выгоды владения одновременно Ростовом и Владимиром. А может, настолько привык к Ростову, что не хотел с ним расставаться. Так или иначе, но он до такой степени оскорбился, что не приехал даже на похороны отца.
Юрий закрепился во Владимире и сразу после смерти отца вместе с братом Ярославом, владевшим Суздалем, собрался в поход на Ростов. Константин (асимметричный ответ) напал на Костромскую землю. Но целых три года до решающего сражения дело не доходило, пока в борьбу не вмешался князь Мстислав Удалой, в то время сидевший в Новгороде и выдавший свою дочь за одного из братьев, Ярослава Всеволодовича.
Дело в том, что Мстислава Удалого манила южная Галицкая земля, и в 1214 году он съездил на разведку: уж очень ему хотелось перебраться туда на княжение. А пока он ездил, Ярослав Всеволодович с его позволения и благословения успел покняжить в Новгороде – не чужой, родня, и на время занял место тестя. И Новгород ему, видимо, понравился больше, чем Суздаль. Посему во время походов против Константина Ярослав за компанию решил заявить о своём желании овладеть Новгородом. Для этого он прибег к испытанной тактике тех, кто хотел навредить новгородцам: перерезал пути снабжения знаменитого торгового города хлебом: захватил Торжок и Волок Ламский и взял в плен новгородских купцов.
Мстислав Удалой возмутился: как, зять на владения тестя покусился?!
Война между Ярославом и Мстиславом Удалым становилась неизбежной. Что думала об этом молодая жена Ярослава, Мстиславна, – неизвестно.
Юрий встал на сторону Ярослава, своего младшего брата. Константин, старший из братьев, примкнул к Мстиславу, собравшему под новгородскими знамёнами полки своих родственников – Ростиславичей.
Встреча войск состоялась 21 апреля 1216 года на реке Липице близ Юрьева-Польского. Константин потребовал возвращения старшинства и Владимирского стола, Мстислав – вывода суздальских дружин из Волока Ламского и возвращения пленённых купцов.
Но Юрий и Ярослав были уверены в победе. Может быть, братья находились под обаянием власти отца, при котором никто не смел нарушить мир во Владимиро-Суздальской земле. Они даже намеревались расширить свои владения: Ярослав уступал брату Суздаль, но собирался получить Новгород! Клан Ростиславичей, сидевших в западных городах (Смоленске, Полоцке), братья Всеволодовичи задумали оставить ни с чем.
Но лихие братья не учли, что Мстислав Удалой был опытным воином. Юрий и Ярослав проиграли битву, и Юрий второпях кинулся к Владимиру, чтобы успеть наладить оборону стольного града. Но новгородцы и смоляне быстро осадили Владимир, и Юрию пришлось сдаться.
В итоге Юрий получил далёкий Городец на самом востоке Суздальской земли (правда, в Городец тут же уехал епископ Суздальский и Владимирский Нифонт, что омрачило для Константина радость победы). Ярослав же лишился богатого Суздаля и был отправлен в скромный Переяславль. Ярослав со своей Мстиславной жил там около семи лет – до 1223 года. Там у опального князя родился один из пятерых его сыновей, Александр Ярославич.
Как жилось молодому запальчивому Ярославу, сыну могущественного Всеволода Большое Гнездо, в тихом, окружённом лесистыми горами Переяславле после мечты о Новгородском княжении? Вместо бескрайнего Ильмень-озера, лежащего в плоских берегах, – окаймлённая горами чаша Плещеева озера. Вместо возможности выхода по могучему Волхову в Ладогу и дальше в Балтику – тинистая речка Трубеж, впадающая в Плещеево озеро. Ни простору, ни торговли. Да и пахать на крутых холмах не очень удобно.
Константин недолго пожинал плоды победы: в 1218 году он умер. Мстислав Удалой тоже недолго наслаждался торжеством, но под другой причине: через год после битвы он всё же уехал в желанный Галич. Видать, глубоко ему в душу запала эта солнечная плодородная земля. Во Владимире на княжении остался Юрий, вернувшийся из Городца.
В 1221 году Новгороде победили просуздальски настроенные бояре, попросившие Юрия прислать им князя. В 1223 году Юрий направил туда брата Ярослава, много лет не оставлявшего мысли получить этот вольный город. Так трёхлетний княжич Александр Ярославич оказался в Новгороде, вне досягаемости монгольских отрядов, которые уже нависали над Русью.
Никольский монастырь
Прикупив у лоточницы сувенирные карандаши – толстые ветки берёзы с надписью «Переяславль-Залесский» и вставленными в сердцевину крупными яркими грифелями, мы двинулись дальше мимо двух храмов-близнецов середины XVIII века. У «Музея Утюга» задерживаться не стали. Нас привлекали мелькавшая вдали золотая гроздь куполов. На их блеск и сверкание мы и пошли.
От центральной дороги мы повернули вправо, скоро скромная улочка вывела нас к Никольскому монастырю. Он, в отличие от других монастырей Переяславля, расположен в низине, ближе к берегу озера. Дома вокруг него расступаются, а места, где нет дорог или чьих-то огородов, заросли тростником и рогозом. Сияли недавно покрытые сусальным золотом пять куполов главного собора и три купола звонницы с огромным колоколом.
Рядом стоял остов церкви, про которую Николай сказал, что здесь хорошо играть в дом Павлова. Запомнилось дерево – сухое, голое, с короткими сучьями. На нём почему-то были прибиты два скворечника и росли внушительные грибы-паразиты.
 |
 |
| Никольский монастырь | Остов храма |
Вспомнились две истории, диаметрально противоположные по смысловому насыщению. Первая – недавний КВН, где ребята из команды ЛУНа («Лица уральской национальности») вдосталь поиздевались над манией величия Сергея Безрукова.
– У вас напряжённый график, как вы отдыхаете? – в числе прочего спросил «репортёр».
– Вы знаете, братцы мои ребятушки… – со страдальческой миной на лице задумчиво повествовал «Безруков». – Я простой человек, я играю в компьютерные игры, вот недавно я играл в «Дом Павлова» – ну, вы знаете. Я ТАК СЫГРАЛ!!!.. Немцы встали – и вышли из компьютера!
Вторая история отсылает не к злободневности, а к вечности: мало кому известно, но легендарный Павлов стал монахом и старцем; ещё в 90-е годы велик был к нему поток верующих.
В поисках удачного ракурса мы забрели в болото, где монастыря было уже не видно за кустами. Николай вернулся назад, чтобы сделать кадр. Входить в монастырь мы не стали: нас манила мечта увидеть ботик.
Долгая дорога к ботику
Через болотину мы вышли в переулок, затем попали в район, застроенный типовыми частными домами из красного кирпича. Потом двинулись по пустырю, через который ниточкой была протянута тропинка. Справа, за пространным заболоченным лугом, лежало Плещеево озеро, но мы его не видели за деревьями, росшими по краю озера.
Луг кончился свалкой (больно было смотреть). Вправо вела улочка: слева дома, справа луговина. Среди улочки мы увидели нечто странное: квадратная яма три на три метра, заполненная водой, покрытой ряской. Вокруг старый заборчик из досок, по краям растут тополя. Но самое интересное, что со стороны дома, напротив которого находится этот «пруд», в заборчике калитка и над водой висят полугнилые мостки. Что это? Купальня? Прудик, выкопанный, чтобы брать воду на полив огорода? Впервые вижу такое сооружение среди улицы.
Странный пруд
Впереди и слева над домиками вырастала гора, на которой величественно высился Горицкий монастырь с Успенским собором и памятником Юрию Долгорукому – крепостные стены и купола; там находится музей-заповедник.
 |
 |
| Горицкий монастырь | Монастырская стена |
Переулок вильнул, и мы попали на асфальтированную дорогу, которая оказалась улицей Подгорной. Тротуаров на ней не предусмотрено, а машины несутся с огромной скоростью. Мы медленно двинулись вправо в надежде остановить какую-нибудь машину, ибо нам авторитетно сказали, что автобус здесь не ходит. До ботика, по словам местных жителей, было два с половиной километра. Не слушайте местных жителей! Мы шли больше часа. Ни одна машина не остановилась. Автобусов не проходило.
На пороге одного из полуразвалившихся домиков с запущенным садом стояла худая старушка в застиранном голубоватом платье и белом платке и, прислонившись головой к притолоке, смотрела в небо. Нас она не видела. О чём она вспоминала?..
Город кончился: об этом нам сообщил соответствующий дорожный знак. Слева лес на холмах, справа болотистая низменность и деревья, заслоняющие озеро. Мы – уже усталые – упорно топаем вперёд. Меня утешало то, что именно этой дорогой из Переяславля двигался Пётр, ища подходящее место для строительства своего флота.
Вот вдали замаячил какой-то дорожный знак: Веськово. Пройдя несколько первых домов, мы увидели раскрашенный дом – даже крыша раскрашена – с надписью: «Музей чайников». Около него стояли две девушки.
– Где ботик?
– А вы пройдите ещё метров пятьсот.
И мы шли ещё.
Дорога плавно повернула вправо, деревья отошли от берега, и мы заметили ботик. Правда, на нём стояли столики и сидели люди, и музыка звучала отнюдь не историческая, а перед ним – множество машин и ларьков. И мы поняли, что это не тот ботик.
Итак, шесть часов вечера. Берег пуст. Где же ботик?
Нам показали на тропу, которая вела вверх, в гору. По тропе спускались экскурсанты. Мы потопали вверх: слева – памятник молодому Петру, затем – еловая аллея, заканчивающаяся обелиском в честь Петра со словами указа царя к переяславским воеводам: лодки и галеры беречь. Слева небольшой домик в стиле деревенского классицизма с запертой дверью и закрытыми ставнями. Над фронтоном надпись: Великому Петру – усердный Переяславль».
Мы крутим головами: где же ботик? Народ, сидящий в машине, смеётся над нами:
– Ботик перед вами!
– Где?
– В том доме, на который вы смотрите!
Вот так: оказывается, ботик стоит под крышей и за стенами. Мне стало смешно, а Коля от досады даже отказался фотографировать и сам Ботный дом, и памятник. Кадр оставался последний, а впереди мог быть интересный закат. Если бы нас кто-нибудь подвёз, мы бы успели посмотреть ботик вместе с экскурсией, которая только что ушла. Нам оставалось только оглядеться: дорожка от обелиска ведёт к Ротонде, дальше, за деревьями, виднеется Белый дворец – части музейного комплекса. От обелиска же вниз по склону когда-то была просека, через которую коридором открывался вид на озеро. Но сейчас деревья разрослись, кроны их почти смыкаются. Тому, кто закладывал этот парк, было бы грустновато. Деревья старые – я заметила несколько дубов и лип. Под ними сумрачно. Трава окошена, но никакого намёка на клумбы нет.
Музей был заложен по личному велению Александра I в самом начале его царствования, в 1803 году. Очевидно, что за два века музейный комплекс не претерпел никаких изменений.
У лестницы я уговаривала Николая сфотографировать статую молодого Петра, но он наотрез отказался. «Урод», – говорит.
Полюбовались на озеро: широкая полоса воды вдоль берега имела светлый зелёный цвет и, казалось, излучала какое-то свечение. Дальше цвет воды был тёмным, облака из светлых, лёгких становились всё более тёмными.
От памятника Петру видна Александрова гора и Клещин – они находятся на противоположной стороне озера: светлая зелень травы на фоне тёмного контура леса.
Возвращение
Мы устали. Надо на автовокзал. И тут же, словно услышав наши мысли, остановилась машина, которая за пять минут привезла нас в центр, откуда мы на городском автобусе доехали до автовокзала.
Автовокзал воспринимается как произведение архитектуры худших советских времён: одноэтажное мрачное зданьице с глухими коридорами и маленьким окошечком кассы. Через десять минут мы купили билеты на проходящий автобус, запаслись в буфете местными – весьма вкусными – беляшами и соком, съели всё это и вскоре тронулись к Москве. Характерно то, что стоило нам забраться в автобус, как небо затянуло мглой и начался очень сильный дождь – под стать утреннему.
Доехали удивительно быстро: через полтора часа спускались в метро…
Дома я вручила Нине и Ладе «волшебный букет» – маленький букетик из веточек с клубникой, собранный на Александровой горе, и заварила зверобой с Владимирской горы…
Через пять дней…
В Переяславль поехали Нина и Микаиль. Они подробно осмотрели краеведческий музей, куда мы не зашли. Нина залезла на Клещин и была поражена: наверху, на памятнике археологии, местные старушки устроили гряды с редиской и картошкой. Вся территория раскопана, а вынутые из земли камни сложены в сторонке кучкой. Нина притащила оттуда кусок розового мрамора (!).
Пока она скакала по Клещину, методичный и флегматичный Микаиль нашёл внизу потрясающую окаменелость – какой-то моллюск передаёт нам привет из миллиардолетней древности.
Нина привезла из Переяславля букетик душицы, которая в наш с Колей приезд ещё не цвела. Хочет ещё…
Фотографии Николая Смирнова и Микаиля Ахундова
Ваши комментарии к этой публикации
Ваши комментарии к этой статье
№33 дата публикации: 25.03.2008