Николай Смирнов

 

Великий Кристалл Командора Крапивина

 

Статья в сокращении напечатана в журнале
«Русский язык и литература для школьников», № 6, 2006.
Публикуется по: http://npj.ru/sat-ok/sat-ok_1

 

 

Владислав Петрович Крапивин – фигура в отечественной литературе уникальная. Он автор многих повестей и романов, посвящённых детям, и поэтому его часто называют детским писателем. Но книги его с пристальным вниманием читают и взрослые, находя в них ответы на волнующие их вопросы. Происходит так потому, что серьёзнейшие проблемы детства, а именно – взросление и взаимодействие с миром взрослых – раскрываются в крапивинских повестях с особенно пронзительной силой и точностью.

Не надо адаптироваться к реальности. Надо её менять. Это – основа крапивинского мировоззрения. Обращённое к детям, такое понимание жизни сталкивается с яростным сопротивлением тех взрослых, для которых дети – вечная помеха.

Крапивин задаётся вопросом: почему современная школа ценит и формирует в учениках лишь два свойства: не получать двоек и быть послушными? Разве в этом её высокое предназначение? Разве обществу главным образом нужны нерассуждающие исполнители?

Знаменитый писатель – не только отвлечённый теоретик. Он основатель и многолетний руководитель детского дворового отряда (позже превратившегося в городскую пионерскую дружину), который возник в Свердловске в 1961 году. Отряд назвали «Каравелла», потому что основным занятием ребят было изучение морского дела и самостоятельная постройка парусных судов. Все парусники в «Каравелле» сделаны детскими руками по чертежам Командора, как ребята стали вскоре называть своего наставника. Также там занимаются фотоделом, журналистикой, фехтованием…

 

Крапивин оказался писателем необычайно плодотворным. За сорок с лишним лет творческой деятельности он написал более полусотни повестей и романов, десятки очерков и рассказов. Его произведения переведены на многие языки мира.

 

О причинах своего обращения к фантастике Крапивин говорит так: «Наверное, для того, чтобы проверить на прочность, на гражданственность моих «реальных» героев. Фантастика позволяет создать обострённые конфликты, ситуации, когда борьба идет не на жизнь, а на смерть – то есть ситуации в сегодняшней реальной жизни для моих мальчишек редкие, почти невозможные, хотя вполне реальные для мальчишек военных лет, например. Но мне-то важны сегодняшние мальчишки! Вот и сталкиваю их с необычными обстоятельствами. Таким образом, фантастика для меня – это создание экстремальных ситуаций, обстоятельств, в которых действуют сегодняшние реальные мальчишки!»

 

14 повестей составляют цикл о Великом Кристалле. Наиболее известны из них «Голубятня на жёлтой поляне», «Выстрел с монитора», «Крик петуха», «Застава на якорном поле», «Гуси-гуси, га-га-га…», «Белый шарик матроса Вильсона», «Лоцман».

 

Герои Крапивина – знаменитые « крапивинские мальчики» – полные гордого достоинства изобретательные и беспечные дети с чистыми прозрачными душами. Они приобретают в фантастических повестях необычные способности – лечить людей, дружить со звёздами, легко чуять всякую ложь и лицемерие. А главное – они могут путешествовать по граням Великого Кристалла.

 

Постижение тайн мироздания здесь достигается без сложных формул и приборов, но усилием благородного искреннего чувства, альтруистического порыва. Более того, этот способ постижения оказывается более органичным, чем иной, инструментальный. Время и пространство в космогонической модели Крапивина теряют определённость, их значимость предельно мала. В повестях о Великом Кристалле время зримо подчинено вечности, а пространство – многомерной беспредельности.

 

О параллельных мирах пишется давно и много. Но мало у кого структура запараллеленых миров оказалась столь чарующе притягательной.

 

Великий Кристалл описан во многих произведениях. Разные герои говорят о нём по-разному; наиболее полное описание дано в повестях «Крик петуха» и «Гуси-гуси, га-га-га..». Отец Витьки Мохова – пацана 11 лет, легко преодолевающего мембраны между гранями, – крупный учёный, нашедший научный способ проникновения в сопределье. Он пытается объяснить теорию Кристалла главному герою, а потом появляется сынок и вносит свои коррективы…

 

Мохов шагнул к панели. В чёрной глубине большого экрана повис зеленоватый, реальный – хоть пощупай – кристалл. Он был похож на полупрозрачный, заострённый с обеих сторон карандаш.

- Представим, что у Вселенной именно такое строение...

Корнелий кивнул:

- Я представил... Но тогда вопрос: почему мы не видим этой стройности в натуре? Галактики – это лохматые спиральные образования...

- Ну, голубчик мой! Вы рассуждаете как мой давний оппонент доктор д'Эспозито. Он хотя и доктор, но полный... простите. Нельзя же представлять модели так буквально. На самом деле данные здесь плоскости Кристалла – это многомерные пространства...

- Да, я понимаю.

- Материальные субстанции возникают именно внутри этих пространств. Это во-первых... А кроме того, даже наука кристаллография утверждает, что в местах нарушения кристаллических структур часто появляются спиральные образования. Как аномалии.

- Следовательно, мы – крупицы одной из аномалий, – усмехнулся Корнелий.

<…>

Мальчишка расставил ноги циркулем, поддернул на боках майку, сунул руки в тесные карманы. Склонил набок лохматую голову.

- А трактовка граней здесь принципиально не та. Число их бесконечно, значит, они должны быть вплотную друг к дружке...

– Он выдернул руку, профессионально пробежался пальцами по рядам клавишей. Гранёное кольцо в глубине экрана потеряло свою ребристость, превратилось в круглую баранку. Лишь приглядевшись, можно было рассмотреть на нём частые, как на трикотажной материи, рубчики. Мальчик сказал со скромной назидательностью:

- Во... Грани вплотную, рядышком, значит, их соединение может случиться совсем легко, от одного маленького чиха. Только надо выяснить точно, от какого. Может, просто от желания...

- Великолепный научный термин «чих»! – взвинтился Мохов. – Небось опять с Мишенькой Скицыным занимались несусветным трёпом!..

Только сейчас Корнелий понял, что за сердитостью Мохов прячет громадное облегчение. Что во время всех прежних разговоров седой костлявый человек с бледно-синими глазами испытывал беспрерывную томительную тревогу вот за этого растрёпанного пацана. За сына. За негодного бродягу Витьку.

- Не, это я сам придумал, – скромно похвастался Витька. – Скицын, наоборот, спорит. Как, говорит, тогда быть с Мёбиус-вектором... Видишь, он признал твой вектор... Говорит, ребро-то все равно по прямой не пересечёшь, для перехода получается расстояние, равное одному витку, плюс-минус линия между точками. А виток, говорят, равен бесконечности...

- Наконец-то он сказал умную вещь...

Витька опять хихикнул:

- А в масштабах кристалла что бесконечность, что ноль – всё одинаково. Они сливаются...

 

Из уст подобного сорви-головы такие парадоксальные фразы могут быть восприняты как безответственные ляпы. И совершенно напрасно. Интуитивно Витька угадывает один из основных постулатов восточной философии, который всё больше находит применение в современной физике и, как это ни странно на первый взгляд, психологии.

Любая пустота таит в себе массу вариантов развития (пример – пустой кувшин, который можно наполнить чем угодно); просветление в буддизме недаром отождествляется с пустотой. Мир по восточным представлениям – майя, иллюзия, виртуальность – всё тот же нуль. Из этого следует потрясающий по красоте вывод: значит, и любая часть нуля – тоже нуль, следовательно, человек может при верном подходе обрести могущество всей вселенной. Эта простая схема – краеугольный камень всех систем психофизического совершенствования, будь то боевые искусства, йога или цигун.

Нуль – это и та неисчерпаемая кладовая энергии, утверждают физики, что заключена в космическом вакууме.

Несмотря на свои поразительные свойства, Великий Кристалл не самодостаточен. Наряду с ним существует ещё понятие Дороги. Дорога – это…

 

…Путевая полоса, бесконечно протянувшаяся сквозь грани совмещённых кристаллических пространств и хитросплетения темпорального континуума. А может быть, и сквозь межпространственный вакуум... Это обычный тракт – местами асфальтовый, местами мощённый булыжником, кое-где устланный плитами со старинными письменами загадочных цивилизаций. А иногда он – просто песчаный или земляной, с травянистыми обочинами и застоявшейся в тележных колеях дождевой водой. Идёт эта Дорога среди звёзд и миров, идут по ней люди разных времён. Порой встречаются те, кто давно потерял друг друга. Иногда находят то, что нигде в жизни найти не могли. А некоторые идут, зная дальнюю и тайную цель. Может быть, хотят даже отыскать смысл бытия... Сама Дорога бесконечна, и Время на ней бесконечно тоже. И возможно, кое-кто отыщет, что искал, поймёт, что хотел понять...

 

Какой бы сложной и многомерной ни была природа Великого Кристалла Вселенной, такое понятие, как Дорога, ещё более непостижимо. И в структуре Кристалла места для Дороги нет. Ибо Кристалл замкнут хотя и в бесконечное, но всё-таки в Кольцо, а Дорогу замкнуть нельзя. И если мы хотим иметь пусть и упрощённый, но зримый образ, то должны представить Кристалл, обвитый нескончаемым серпантином снаружи, вне своих граней.

 

«Функция Дороги абсолютна и милосердна, это последний шанс всякой живой души найти того, кого потерял, что-то исправить, что не сделал – доделать», – говорит Крапивин. Дорога размыкает пусть и колоссально огромную, но всё же замкнутость Кристалла. Однако эта замкнутость внешняя, в то время как внутри него происходит постоянное ветвление, углубление его сложности появлением новых пространств и времён. Дорога же, по сути дела, представляет собой не что иное как Дао – центральное понятие китайской философии. Это тот неуловимый и текучий центр мира, вокруг которого вращается всё мироздание. Это путь всех вещей, выход за рамки любых ограничений.

В отличие от многих современных фантастов Крапивин убеждён, что у человека есть возможность отделить добро от зла. «Добро в мире – изначально, – пишет он. – Оно родилось вместе со Вселенной. Зло возникло просто как отрицание добра и всего мира. Беда в том, что злу живётся гораздо легче. У него ведь одна цель: уничтожить добро. А у добра целей две: во-первых, творить, строить, созидать мир, а во-вторых, защищать то, что сделано, от зла. Значит, и энергии нужно вдвое. А её у добра и зла, увы, поровну. Если же добро забудет о творчестве и направит усилия только на войну со злом, то погубит себя. Станет двойником зла».

Как раз в активной постановке данной проблемы заключается сила и непреходящая ценность творчества Командора Крапивина.

 

 

«Лоцман»

В повести «Лоцман» излагается теория «отражённого мира». Смысл её сводится к следующему: один мир, одна грань Кристалла может отразиться при определённых условиях в другой грани, другом мире и начать развиваться в его пределах самостоятельно. Теория отражённого мира – хорошая метафора для выражения того соотношения, которое существует между произведениями самого Крапивина. Одно произведение «отражается» в другом и в своём отражении приобретает какие-то новые качества героев, раскрывает новые стороны таящихся в мире возможностей.

 

Больной лейкемией детский писатель Решилов бежит из больницы, и фактически это спасает ему жизнь. Оказавшись на краю смерти, он отпускает вечную формулу «надо, потому что принято», и начинает жить, сообразуясь только со своим внутренним чутьём. «Я – человек без имени, беглец в свою последнюю сказку...» – говорит он о себе.

Он отстраняется от свершившегося «знаменитого» прошлого, чтобы получить шанс на возрождение. Этим он уподобляется ребёнку. Ребёнок тоже не отягощён сознательными воспоминаниями, не тащит за собой хвосты разочарований и призраки ушедших побед.

Однако желание забыть прошлое наталкивается на ряд препятствий. Мало захотеть уподобиться ребёнку. Сила накопленной инерции велика, а освобождение от неё – это ещё и высвобождение утерянной творческой силы, возможность снова начать писать. Но творческая сила не может потеряться где-то вовне, причина затяжного творческого кризиса всегда одна – нарушение взаимодействия сознания и бессознательного. У ребёнка нет такой проблемы, и возвращение детского самоощущения, всей его живости и непосредственности – это серьёзная психологическая работа над собой.

Уже в самом начале этой работы беглеца подстерегают первые ловушки. Решилов – человек известный.

 

Сашка выпрямился, вытянул шею, глянул на меня так, будто я в марсианина превратился.

- А вы умеете?!

- Что?

- Ну, это... писать повести...

- Приходилось, – признался я. Не хотелось выкручиваться, раз уж дёрнуло за язык.

- Ёшкин свет, вот это да... – сказал он шёпотом. – А вас... как зовут?

- Игорь Петрович.

- Ну... на книжках ведь так не пишут.

- На книжках, – вздохнул я, – пишут « И.Решилов»...

Сашка округлил пухлые губы, выпустил сквозь них воздух и даже малость обмяк. Спросил недоверчиво:

- Это, значит, «Стеклянные паруса», да?

- «Значит». Куда деваться...

- Ёшкин свет! И «Клипер «Колдун»?

- Читал, что ли?

- А что ли, нет!.. А это правда вы?

- Чтоб мне провалиться!

Я клятвенно прижал к груди ладонь. И в этот миг хлипкая подгнившая лавочка крякнула и осела в траву. Книги посыпались, мы с Сашкой вскочили. Я почему-то перепугался, как дитя.

Завопил жалобно и всерьёз:

- Но это правда я! Честное слово!

 

Особенность Крапивина как писателя в том, что серьёзные научно-философские догадки соседствуют в его повестях с совершенно сказочными фрагментами. Более того, они тесно переплетены. Крапивин знает, что чудо живёт у каждого порога, вот только далеко не каждый готов увидеть его и восхититься увиденным. Необходимо накопить в себе искреннюю детскую жажду чудесного, уловить тонкий камертон определённого душевного состояния. Волшебные приключения Решилова – это его возвращение в мир собственного детства, творчески развитый и овеществлённый взрослым воображением детского писателя. А Сашка – проводник по миру, который придумал сам Решилов.

Сашка живёт по вдохновению. Он чувствует, что многие правила и запреты ненастоящие и существуют лишь для того, чтобы развивать смекалку и нестандартность мышления. Именно рядом с подлинным ребёнком Решилов окунается в мир своего детства. Юный лоцман противопоставлен привычному существованию мира взрослых. Он не вымучивает боязливого «может быть», поминутно оглядывающегося на рамки общепринятого. Он полноводно и цельно живёт подлинной реальностью, доверяет ей и принимает её. И реальность послушно изгибается под его детским мановением.

 

- Ничего, – сказал Сашка. – Завтра у нас ещё день... Куда пойдём? – И вскочил на другой конец лодки. – Может, туда? – Он махнул рукой. – Или туда...

Наверно, мне показалось или просто придумалось потом, но сейчас вспоминается, как при каждом взмахе его коричневой ломкой руки вдали открывалась то улица с причудливыми домами, то панорама целой столицы, размытая в предзакатном воздухе, то морская даль с жёлтыми от солнца парусами... Гибкий, с разлетевшимися волосами, покрытый бронзовым налетом, Сашка дирижировал пространствами. Смеясь, он оглядывался на меня... И это одно из самых хороших воспоминаний в моей жизни.

 

- Смотри-ка! Звёзды! Откуда они здесь?

- Не-а, не звёзды это. Просто светлячки такие летучие, они в облаках водятся. Потому что люди же не могут, чтобы совсем без звёзд...

 

Истина, которую мог обронить Маленький Принц из сказки Сент-Экзюпери?, полна глубокого смысла. Можно сказать, что в этих бесхитростных словах заложено мудрое понимание подлинной человеческой природы. Люди не могут жить без звёзд, этих маяков далёкого света. И если звёзд всё-таки местными условиями не предусмотрено, то нужна хоть какая-то замена. Хоть светлячки, но… пусть будет свет!

Но Крапивин даже в фантастических повестях остаётся реалистичным. Многие сашкины одноклассники слишком рано принимают систему ценностей взрослого мира.

 

Сашка посопел на ходу и отозвался сумрачно:

- А что им с того, что ты проводник? Вот если ты по-каратэшному умеешь лягаться или кассетник у тебя японский – тогда ты человек.

- Сашка, ну не все же такие!

- Не все... Только те, кто не такие, заступиться не могут. Ни друг за друга, ни за себя...

 

Власть силы и денег равнодушна к подлинным творцам мира. А творцы, вынужденные жить одновременно в нескольких реальностях, часто оказываются беззащитны перед грубым невежеством. Более того, каждый из таких людей сбалансирован своеобразно и тонко, и далеко не всегда линии их замысловатых узоров гармонично накладываются один на другой.

Решилов проходит через ряд испытаний, и самое тяжёлое – гибель Сашки…

 

Сашка лежал ничком, в метре от головы валялись расколотые очки. Льняная рубашка на спине была в бурых пятнах, волосы тоже в засохшей крови. Правую руку он поджал под себя, левую откинул в сторону... Мне вдруг показалось, что пальцы шевельнулись, будто хотели сжать кремнёвый осколок. Я быстро нагнулся, схватил Сашку за тонкое запястье с белой полоской от сорванных часов. Потянул осторожно. «Сашка...» Рука легко отделилась от тела. Из места обрыва тянулись какие-то белые ленточки, похожие на резиновую лапшу...

- Это алгор-р-ритм! – крикнул из-под крыла скелетик.

Опрокидываясь во тьму, я успел сжать остатки сознания, спрессовать их в мольбе: «Не надо! Пусть это будет сон!»

 

Исчезновение Сашки означает для Решилова поражение и жуткое пробуждение в беспощадной больничной реальности. До той поры Решилов пассивно существовал в придуманном им сновидческом мире Кристалла, теперь, чтобы безбоязненно вывести этот мир под солнечный свет, он должен сохранить ребёнка в сердце. В символическом пространстве Подгорья это значит – любой ценой спасти проводника.

Сильнейшее переживание возвращает цельность воли. Энергия бессознательного вливается наконец в сознание и превращает крик отчаяния в приказ мага – оператора реальностями.

 

…И сделалось, что это сон.

 

Но сон Решилова непрост. Ветка реальности, которую силой своего скрытого дара закрыл Решилов, задним числом перешла из случившегося в призрачное сновидческое воспоминание. А развитие системы продолжилось по более мягкому сценарию.

Пора сделать последнее усилие – и тогда станет доступна Дорога. Тогда доступно полное обновление, перерождение. И сомнение в правильности этого шага уже становится просто опасно. Переходя над пропастью по хрупким мосткам, ни в коем случае нельзя сомневаться. Потому что путь уже начат, и он требует полной концентрации и цельного устремления. Сейчас отвлекаться опасно для жизни – слишком тонок путь. Но Решилов допускает на минуту сомнение – и едва не падает в пропасть.

 

Нет уж, голубчик, ни на какое плато я с тобой не пойду.

Уж не вслух ли я это сказал? Потому что Сашка пробормотал сонно:

- Тогда я один пойду...

Я вздрогнул, уронил тетрадку. Но Сашка спал как ни в чём не бывало, посапывал. Показалось мне, что ли?

Я осторожно положил Тетрадь на пол у кресла, закрыл глаза, откинулся. Почему-то запахло больничным коридором – знакомо и тоскливо. И негромкий бас Артура Яковлевича укоризненно раздался надо мной:

- Игорь Петрович, голубчик мой, что же вы в холле-то... Спать в кровати надо. Пойдёмте-ка баиньки в палату...

Я обмер, горестно и безнадёжно проваливаясь в то, в прежнее пространство, в унижение и беспомощность недугов. О Господи, не на-до!..

<…>

- Кстати, – сказал Артур Яковлевич, – я смотрел ваши последние анализы, они внушают надежды. Весьма. Если так пойдёт дело, то...

 

Возвращайся домой, в стылую плоскую «реальность». Тебе даже дадут там шанс… Только возвращайся, уходи из созданного тобой мира, отдай нам твою энергию раскованной свободы и понимания, откажись от Дороги… Но Решилова уже не соблазнить, и он сопротивляется, как сопротивлялся сашкиной гибели. И отстраняет от себя наведённое оцепенение…

Творческая энергия протекает отныне свободно, она возвращается в активное состояние. Придуманный мир становится явью.

 

 

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№29 дата публикации: 01.03.2007