Алексей АННЕНКО
член Союза журналистов России

 

 

А ЧТО ОМАР ХАЙЯМ?

 

Абакан. Газета «Пятница», 2005 год.

 

Много лет, фактически с начала газеты «Пятница», под таким заголовком на первой странице мы встречаем стихотворения великого поэта Омара Хайяма.

 

Сегодня, например, это:

Я к гончару зашёл: он за комком

комок

Клал глину влажную на круглый

свой станок:

Лепил он горлышки и ручки

для сосудов

Из царских черепов и

из пастушьих ног.

 

Самое удивительное, что почитатели классической персидской литературы были немало удивлены, когда узнали о великом поэте Хайяме. Они знали о Рудаки, Фирдоуси, Саади, Хафизе и многих, многих других. Иранцы, афганцы и таджики почитали также среди великих людей хаджи Гийас ад-Дина Абу-л-Фатха Омара ибн Ибрахима ал-Хайями. Знали его как знатока Корана, математика, астролога, лекаря, историка. Был он также известен, как осторожный и влиятельный царедворец. Да, писал рубаи (четверостишия), но не относился к ним серьёзно.

Наверное, и сам Хайям был бы удивлён, когда узнал бы, что с середины девятнадцатого века, он стал известен в Европе как великий поэт Востока. В 1859 году вышла книга переводов его стихов, выполненная Эдвардом Фицджералдом. И «персидский поэт-философ» стал необычайно популярен по обе стороны Атлантического океана. Он вошёл в моду.

К его творчеству обратились и востоковеды. Их удивило обстоятельство, раннее казалось невозможным: в Х I веке, в мусульманском Иране, высказывались дерзкие по отношению к господствующей религии идеи и суждения!

Замечательный русский востоковед Валентин Алексеевич Жуковский в 1897 году писал о Хайяме: «Он – вольнодумец, разрушитель веры; он – безбожник и материалист; он – правоверующий мусульманин, точный философ, острый наблюдатель, учёный; он – гуляка, развратник, ханжа и лицемер; он – скептик – эпикуреец…» В итоге он пришёл к выводу, что Омар Хайям «выработал себе стройное мировоззрение на почве мистицизма суфиев».

Кто же такие « суфии»? Словари определяют суфизм, как «мистико-аскетическое течение в исламе» (то есть суфизм – порождение и одна из форм проявления мусульманского благочестия). Но о каком же благочестии можно говорить, когда мы читаем:

 

Я в мечеть не за праведным словом пришёл.

Не стремясь приобщиться к основам пришёл.

В прошлый раз утащил я молитвенный коврик,

Он истерся до дыр, - я за новым пришёл.

 

Остаётся недоумевать. До тех пор пока не признать, что существовали и существуют люди, которые владели и владеют приёмами мистической практики. Их способ познания не укладывается в рамки присущего большинству людей рационального восприятия мира. Их мало интересуют проблемы общественной морали, законодательства, государственные дела и политика. В некоторых случаях они даже не различают понятий добра и зла. Они не испытывают желания кого-нибудь поощрить или наказать. Они социально пассивны. Им легко удавалось приспособиться к господствующей религии и даже порой обретать славу столпов и светочей веры под сводами почитаемых храмов. Они люди как бы не от мира сего. В исламе – это суфии. Возможно, Омар Хайям был великим суфием и писал свои стихи, ощущая духовную независимость от ислама.

Вместе с тем, возможно, в рубаи Хайяма суфии видели нечто такое, что не только не противоречит исламу, но как раз и есть выражение наивысшего религиозного благочестия? Что поэт, говоря об одном, имел в виду совершенно другое. Вот как, например, взглянул, «глубоко сосредоточившись», на приведённое на первой странице четверостишие современный исследователь (по материалам журнала «Наука и религия»):

 

Я к гончару зашёл: он за комком

комок

Клал глину влажную на круглый

свой станок:

Лепил он горлышки и ручки

для сосудов

Из царских черепов и

из пастушьих ног.

 

Не правда ли, какой мудрый смысл! Однако это всего-навсего экзотерический ( профанический, внешний) уровень понимания стиха. Я оставляю за скобками весь путь перевода и толкования значений, которые прошёл исследователь. Например, гончар может быть переведён и как - Гончар-Бог. К кому запросто мог зайти Хайям? Ни к кому не заходил, а в состоянии мистического экстаза вознесся к Божьим Чертогам. И увидел не просто ремесло, а Творение из фрагментов сущностей тех, кто уже умер. В результате получился следующий дословный перевод:

 

В состоянии мистического

экстаза я вознёсся к Мастерской

Гончара.

У подножия кругов небесных

Сфер я увидел Великого Творца.

Он доблестно и беспрестанно

Творил людские сущности

Из сущности тех людей,

которые жили на Земле.

 

И это только один виток спирали суфийского стиха. Вряд ли Хайям, сочиняя рубаи, хотел таким образом выразить своё миропонимание – ему удобнее было выразить его в философском трактате.

Возможно, стихи были ему нужны, чтобы позабавить друзей, собравшихся попировать в одном из садов родного города – Нишапура. Но, возможно, они преследовали и некие просветительские цели. Например, научить окружающих, следуя за витками сокровенного содержания стиха, проникать в мистический смысл вещей и явлений. А также – развить у тех, кто начал путь духовного восхождения, способность произвольно, по желанию, со всей очевидностью переживать различные состояния, вплоть до состояния смерти и рождения.

Получается так: Омар Хайям был большим учёным, столпом веры, хитрым царедворцем и это была внешняя сторона его жизни. По внутренней сущности Хайям был вдохновенным мистиком и провидцем, суфием и поэтом. Причём, вторая сущность со временем стала определяющей.

Возьмём ещё одно стихотворение:

 

Я видел скитальца, сидящего

На выжженной солнцем земле.

(Нет в нём) ни неверия и ни

ислама, ни мирского и ни религии,

Ни истины, ни справедливости,

ни шариата, ни убеждений.

Кто же может быть отважнее

него в двух мирах?!

 

Скиталец (“рэнд”), которого видел Хайям, фигура неясная и многоликая, определяемая по восприятию. Он может быть таким, каким его видят русские и западные переводчики стихов поэта:

 

Вот беспутный гуляка, хмельной ветрогон:

Деньги, истину, жизнь – всё поставил на кон!

Шариат и Коран – для него не закон.

Кто на свете, скажите, отважней, чем он?

 

Однако, люди, способные “глубоко сосредоточиться”, возможно, увидят многое.

Этот скиталец стар и молод, весел и грустен. Он беден и богат, слаб и могуществен. Он мудр и безумен, учён и невежествен. Он существует и его нет.

Он живёт одновременно в двух мирах – мире людей и там, где пребывают высшие сущности.

Он похож на людей, знакомых и неизвестных, живущих на “выжженной солнцем земле”…

 

* * *

Получается также, что у зачинателей газеты «Пятница» уже с первых дней её существования, начавших печатать стихи восточного мудреца, была и сокровенная, не выраженная громкими словами, но, тем не менее, ясно поставленная цель – сделать наш мир, окружающих людей лучше, приподнять их мировоззрение хотя бы чуть-чуть выше окружающей повседневности. За пятнадцать лет существования это во многом удалось, о чём свидетельствует первенство и в тиражности, и в числе подписчиков.

 

 

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

29 дата публикации: 15.04.2007