Ирина Смирнова
Микалоюс Константинас Чюрлёнис
Это нам только кажется, что живопись и музыка – разные вещи. Это у них ракурс такой с того места, откуда мы обычно смотрим на них. Но если приподняться на цыпочки, ну хо тя бы мысленно, и потом ещё чуть-чуть повыше, то становится очевидно, что на самом деле это проявления одного целого. Это нечто можно назвать гармонией, можно - как-то по другому, суть от этого не изменится и притягательность будет так же сильна. Для кого-то - тревожный сигнал, что его такая удобная и обустроенная жизнь, вовсе не самое лучшее, что есть на земле. Для кого-то - постоянный зов, звучащий в мозгах, и не дающий, ни отдыха, ни покоя. И мир этот совсем рядом с нами, стоит только перейти любую улицу в любом городе и открыть невидимую калитку в ту страну, где краски звучат, а звуки переливаются всеми цветами радуги. Вот только, что делать потом? Уйти в тот мир или вернуться и жить в этом, лишь вспоминая об увиденном и тоскуя по нему?
Его имя лучше всего известно самому берегу Балтийского моря, – если окажетесь в Литве на песчаных дюнах, - попросите, чтобы они назвали вам его. «Микалоюс Константинас» - прошелестят вам в ответ травы песчаного берега. «Чюрлёнис» - ответит им первая же волна. И сверкнет слезой янтаря, – радуясь, что он приходил на землю, печалясь, что недолго тут побыл…
Он услышал органную музыку раньше, чем начал ходить и говорить, даже раньше, чем родился. Его отец был крестьянином, променявшим труд земледельца на музыку, ставшим органистом в сельской церкви и завоевавшим музыкой сердце красивой умной и образованной девушки – будущей матери художника. Говорят, она замечательно пела и чудесно рассказывала сказки. Любовь и органная музыка встретили эту душу на пороге нашего земного мира. Стоит ли удивляться тому, что он родился, уже понимая, что и цвет, и звук, и мысль суть разные варианты одной и той же истины, уже зная и видя эту калитку, уже слыша её скрип и поворот ключа…
Он чувствовал гармонию, где бы и как она н и проявлялась, но до двадцати лет только музыка почти безраздельно владела им.
В семь лет мальчик, благодаря урокам отца, уже знает нотную грамоту и свободно играет с листа. Потом учёба в Оркестровой школе князя М.Огинского, потом (на средства того же Огинского ), - учёба в Варшавской консерватории по классу фортепиано. В двадцать лет он уже сочиняет первые небольшие пьесы для фортепиано. Далее Чюрлёнис продолжает обучение, но уже по классу композиции. В варшавском альманахе «Меломан» печатаются некоторые его сочинения. Параллельно с этим Констант(ино) (таково его второе имя и так звали его в семье) увлекается историей, литературой, естественными науками, классической и современной философией.
На пороге нового века, в 1899 году Чюрлёнис с отличием оканчивает институт и отказывается от должности директора новой музыкальной школы в Люблине. Спокойная, обеспеченная, размеренная жизнь не для него. Заветная калитка, ведущая в страну гармонии и творчества, манит неудержимо. В 1900 году он задумывает небольшую симфоническую поэму «В лесу», с которой ведёт теперь отсчёт история литовской профессиональной музыки. Одновременно с этим он поступает в Лейпцигскую консерваторию. И с этого же момента для рассказа о чудесной стране, ждущей нас за заветной калиткой, ему перестает хватать только музыки. Тот мир, который он встречает там, всё сильнее захватывает его, всё острее необходимость рассказать и показать его нам - человечеству. К звукам добавляются краски, к музыке – живопись. С 1902 года он, получив диплом, живёт на частные уроки, сочиняет музыку, восходящую по форме к его кумиру – Баху. И учится теперь уже живописи и рисунку.
Через семь лет после выхода в свет первой музыкальной поэмы «В лесу» родилось первое оригинальное произведение художника Чюрлёниса «Музыка леса» (Как тут не вспомнить одну из рекомендаций друидов – размышлениям предаваться именно в лесах, ибо деревья помогают человеку настраиваться на правильный лад и придают его мыслям силу и глубину.) Чюрлёнису, уже знающему законы композиции музыкальной хорошо видно, что и в живописи они действуют точно так же. Это одни и те же законы гармонии, которые действуют повсюду, просто в материальном мире им сложнее проявиться и их сложнее заметить за суетой и кажущейся бессмыслицей повседневных событий. Но Чюрлёнис, который ещё в утробе матери ощущал основу их составляющую – любовь и гармонию, слышит, видит, узнает их как созвучность с собственной душой.
В те годы (1902-1906) в Польше, казалось, сам воздух напоен мечтами о независимости и освобождении и революционные бури потрясают и Польшу, и пока ещё никак не выделенную в ней Литву.. В пейзажах Чюрлёниса тех лет отчётливо проявлены все эти умонастроения . Облака, деревья вода, - всё наполнено энергией борьбы и освобождения.
А ещё он ищет в окружающем мире огонь, зажигаемый в душе лучшими человеческими качествами - жаждой истины, справедливостью, верой и верностью. Его Дружба (1906 г.) и Истина рассказывают нам об этих поисках. И в той, и в другой отчётливо виден полёт, устремлённый к свету.
В письме к брату от 1905 года он пишет: К живописи у меня ещё большая тяга, чем прежде, я должен стать художником. Одновременно я буду продолжать заниматься музыкой и займусь ещё и другими делами. Хватило бы только здоровья, а я бы всё шёл и шёл вперёд!
Тем же летом он вместе с семьёй Брониславы Вольман путешествует по Кавказу и Крыму. Он пишет: Я рисовал или по целым часам, сидел у моря, в особенности на закате я всегда приходил к нему и было мне всегда хорошо, и с каждым разом становилось всё лучше. Так в его творчестве появляется море, которому посвящена его одноименная симфоническая поэма и многие живописные работы того периода.
В 1905-1906 годах начинается то, что потом будет названо «литовским национальным возрождением». Это время привнесло много нового в жизнь Чюрлёниса, осознавшего себя литовцем уже не только этнически, но и в культурно-общественном отношении, продолжавшего творить и в живописи, и в музыке. Можно только догадываться, какие мощные и неиссякаемые источники силы даёт нам мир творчества, мир тонких энергий. Весенняя выставка в Петербургской академии художеств сменяется поездкой по музейным столицам Европы – Праге, Дрездену, Нюрнбергу, Мюнхену, Вене. Вернувшись из поездки, он становится участником и организатором Первой литовской художественной выставки, которая открылась 27 декабря 1906 года. Затем следуют два года активнейшей общественно-культурной работы по возрождению национальной культуры в Литве. Для этого Чюрлёнис переселяется в Вильнюс. В лице Чюрлёниса Литва получает сразу и первого профессионального композитора, ярчайшего национального живописца, и умного и поэтичного публициста, ясно и проникновенно пишущего о проблемах культурного возрождения, и неутомимого общественного деятеля. И при этом не прекращает творить – на вторую литовскую выставку в 1908 году он выставляет 59(!) работ, пишет симфоническую поэму «Море», полусотню фортепьянных пьес.
Огонь гармонии, небесный огонь красоты всё ярче разгорается в нём, всё яснее и чётче предстаёт перед ним тот прекрасный мир, который он видит и понимает с детства. И люди, ощущая в нём этот источник, тянутся к нему и к его творчеству. Живопись и музыка Чюрлёниса становятся всё ближе по своей сути и уже трудно сказать - это сыграно или нарисовано. Во всяком случае, если посмотреть на любую картину художника, как на данный нам клавир, то сразу проступает мелодия, которую можно спеть или сыграть с листа или с холста.
Его живописный талант развивается мощным крещендо, я думаю, здесь такое сравнение вполне оправданно, картины, серии пастелей следуют одна за другой. Образы предметов на них постепенно начинают терять свою самую верхнюю, земную оболочку и сквозь неё всё ярче и яснее проступает суть, а отдельные моменты, виды сменяются всё более отчётливыми проявлениями процессов, происходящих в мироздании.
(Если бы кому-нибудь пришло в голову проиллюстрировать Тайную доктрину Елены Петровны Блаватской, то лучших иллюстрация, чем картины Чюрлёниса, на мой взгляд, не найти. Причём, это касается не только цикла Сотворение мира , но всего изобразительного наследия Чюрлёниса в целом.) Картины обретают всё большую масштабность, а примерно с 1906 - 1907 годов небо и пространство на картинах отчётливо меняются. Чюрлёнис пишет уже не небеса и воздух, а сам космос. То есть, он перешагивает пределы земного видения (я не могу безапелляционно это утверждать, но посмотрите сами, там внизу есть ссылка). Просто по ощущениям - это уже глубже и больше, чем земное небо. И это не его фантазии, фантазии обычно либо совсем плОски, либо имеют очень небольшую глубину. Это знание и вИдение мира таким, каков он есть на самом деле. Не хочется анализировать картины по отдельности - вместе они звучат как оркестр, где все инструменты сливаются воедино, но не теряют своего неповторимого голоса. Всё настойчивей проявляются в картинах вертикали, устремляющие зрителя вверх, всё ярче и ослепительней становится цвет и свет на картинах. Мы словно поднимаемся из полутьмы и сумерек корней огромного векового, несоизмеримого с человеческим существованием леса. Поднимаемся тем же путём, каким стремится сама жизнь - вдоль стволов, вверх к солнцу. И вот уже среди общего сияния возникают отдельные светящиеся точки, отдельные сгустки энергии, они выстраиваются лентами и хороводами... И всему этому вторит его музыка. Это самый настоящий подлинный реализм, но реализм не земной.. Свет и огни манят к себе неудержимо… В земной жизни к нему приходит признание, его работы благожелательно оценивают в Петербурге, цвет тогдашнего художественно общества - Лев Антокольский, Мстислав Добужинский, Бенуа, Бакст, Сомов Лансере в один голос отмечают поразившие их искренность, высокую духовность и необычное дарования своего литовского собрата. Тогда же он встречает свою любовь и первого января 1909 года происходит венчание Константиноса и Софии Кимантайте, так же уроженки Литвы, филолога и лингвиста.
Но третья часть симфонии на исходе. Такое жаркое горение, такое подчинение высшим энергиям, такое пропускание через себя, когда человек становится как бы экраном того огромного мира вечной космической гармонии, когда он рассказывает об этом мире, по сути, самим собой, не может пройти бесследно для земной оболочки. Плюс упорный непрерывный труд по 24-25 часов в сутки , как пишет он сам... Грубая земная материя не в состоянии всего этого выдержать. Долго быть привратником у той калитки, чтобы указывать путь другим людям, а самому только видеть, оказывается, нельзя... Начинаются приступы того, что в наших источниках аккуратно и прилично названо душевным расстройством . Возможно, Чюрлёнис просто меняет свой земной ум на космическое Знание. Что случается потом и как всё это происходило, вероятно, навсегда останется тайной. Чюрлёнис переезжает к тому времени в Петербург, город во многом губительный для таких вот открытых и не имеющих защитного слоя солнечных натур. (Пусть не обижаются на меня жители Петербурга - ваш город прекрасен, но чтобы жить в нём, нужен какой-то особый иммунитет.) На некоторое время знакомые теряют художника из виду, он перестаёт посещать друзей. А когда они, встревоженные его отсутствием, отправляются навестить его, то находят его совершенно больным. Жена забирает его в Друскинискай, но состояние его ухудшается и его помещают в клинику неподалеку от Варшавы. В больнице художник проводит около года. Состояние его улучшается настолько, что (внимательно вчитайтесь в эту фразу) ему даже разрешили немного порисовать! . Но, видимо, тщетно пытаться удержать в этой земной оболочке. Короткая записка с поздравлением жене после рождения его дочери была его последним письмом. Привратнику больше незачем стоять у калитки, его род не пресекся… 10 апреля 1911 года в возрасте 35 лет человек по имени Микалоюс Константинас Чюрлёнис уходит от нас, оставив нам свои знания о великих законах космоса, о его строении, процессах и гармонии, выраженные не сухим научным языком, а музыкой и живописью.
Его жизнь сама похожа на симфоническую четырёхчастную поэму, построенную по законам гармонии. Симфония окончена. Кто сказал, что он умер, разве сыгранная мелодия умирает? Он просто устал ждать нас, медлительных и опасающихся, у волшебной калитки. Ему надоело быть привратником и он зашагал в ту сторону, где мелодия, живопись и самые прекрасные мысли и стремления человеческой души - одно и тоже. И имя всему этому - гармония.
На всё, что он успел сделать, ему хватило четырнадцати лет.
Но в такие летние дни, как сегодня, когда блики солнца на листве сливаются с птичьими трелями, смех соседской девчушки похож на созревающую землянику, а кроны платанов и ясеней впитывают в себя синеву неба, мне начинает казаться, что нет никакой калитки (ну разве что у нас в мозгах) и что тонкий мир и космос точно так же проявлен в любой травинке. И никто никуда не уходит, потому что незачем.
Здравствуйте, Микалоюс! Как Вам работалось сегодня?
Ваши комментарии к этой статье
№18 лето 2004 года дата публикации: 21.06.2004