Владимир Савич
Рассказы
От редакции: С другими произведениями Владимира Савича можно познакомиться здесь.
Осенняя история
Весна в тот год выдалась холодной и неприветливой. Стоял апрель, а в старом городском парке всё ещё лежал снег, грязный и беспризорный как та старая бродячая собака, что жила под смотровой площадкой парка, угрюмо взирал он на зеленеющие в его проталинах робкие травинки.
Как ни силился порывистый весенний ветер сбросить с неба тяжёлое одеяло серых туч, старания его в лучшем случае приводили к лишь к незначительным брешам в паутине облаков. Сквозь них, спеша, толкая друг друга, к земле устремлялись бесстрашные солнечные лазутчики, и в эти короткие минуты всё оживало в забытых весной сумрачных парковых аллеях. Беспокойно звенели ручьи, сбегая по крутым склонам паркового вала к бормочущей талой водой небольшой городской речке. Хлопотливо горланили о чём-то важном грачи и горячо картавили голуби, прожорливо склевывая брошенные им хлебные крошки, а старые, стыдящиеся своей наготы деревья приветливо качали солнцу заждавшимися одежд ветвями. Но, как ни злобствовала зима, ни оттягивал свои дни агонизирующий снег, прячась в тёмных аллеях парка, ледяное могущество закончилось в одну ночь. Весна, подобно стыдливой девственнице, сбросила свой халат и тихо вошла в старый парк. К утру от былого владычества стужи остались лишь мутные зеркала многочисленных луж.
Земля со спринтерской скоростью пустилась навёрстывать украденные у неё дни. Трава мягким, зелёным, с жёлтыми плямами одуванчиков ковром покрыла парковые поляны. В прозрачном весеннем воздухе повисли эскадры перелётных птиц, и гомон строительных работ рухнул на ветки застывших в весеннем оцепенении деревьев. Многоголосый, никем не управляемый шум настраивающегося огромного оркестра с утра до поздних сумерек носился по парку, затихая, но не смолкая даже и на короткую весеннею ночь.
Ах, это светлое, как улыбка любимой и быстрое, как сама жизнь, чудо весны! Как упоительна она там, где долго свирепствует зима. Сколько раз, встречая её, я не уставал удивляться, как много таится в ней такого, что заставляет душу забывать об убожестве нашей жизни. Сколько раз, задрав свою непутёвую голову, смотрел я на весенние облака - миражи, что невесомые парят над просыпающейся землёй. То замком заколдованным обернутся, то давно забытым лицом, то вдруг по-солдатски быстро сгустятся, нахмурятся и прольются скорыми, как детские слёзы дождями, а то проплывут себе мимо, закрыв лишь на минутку солнечный диск, подарив мне надежду на жизнь вечную и прекрасную.
Всё жило и цвело той весной так, как будто от этого шумного гомона и мозаичного многоцветия зависело что-то очень архиважное в этом забытом Богом и людьми старом парке. Пожалуй, только старый разлапистый клён, столько раз встречавший весну, равнодушно взирал с высоты своих веток на рождение нового мира. Но даже он, старый ворчун, чья родословная терялась где-то глубоко в недрах проснувшейся земли, был охвачен весенним волнением, свойственным всему живому на земле, независимо от возраста и глубины залегания корней. Сегодня он был просто старым деревом, с нетерпением ожидающим рождения новой листвы.
Стояло свежее вымытое апрельское утро. На театрально розовеющем горизонте продирало глаза отдохнувшее за ночь солнце, и, не нарушая сладкую дрёму старого парка, по-хозяйски готовилось на долгий и маетный весенний день. Напуганный сюжетной линией утреннего сна, неспокойно загорланил спящий воробей. На заскорузлой ветке проснулась кленовая почка. Хотя, впрочем, очень может статься, что сонный вскрик птицы был лишь знаком, символом в её пробуждающейся судьбе. Поди узнай, а может она и вовсе не спала сегодня, стиснутая своей тесной велюровой кофточкой, в предчувствии чего-то волшебного.
Солнечные пальцы, блуждая в зеленеющей кроне спящего дерева, наконец, коснулись почки и с уверенностью опытного кавалера стали расстёгивать застежки на её узкой блузке. Смущённая опустила она глаза к земле, где в зеркале лежавшей под деревом лужи увидела себя одетой в нежно-зелёный бархатный камзол.
- Какая удивительная судьба, должно быть, ждёт меня впереди? - подумал первый в этом году лист, глядя на своё волшебное преображение.
Побежали полные надежд и открытий весенние дни. Вскоре уже всё дерево оделось в молодую листву, так же верившую в свою исключительность. Беспечно и счастливо, что свойственно всякой молодости, росла новая крона, а вместе с ней взрослел и лист. Солнце давало им тепло, а заскорузлые грубые ветки упоительно сладкий нектар.
Виси и дрожи себе от восторга переполняющей тебя жизни. Но разве только для того, чтобы болтаться на прочной ножке и переговариваться с птенцами, живущими под твоей сенью, ты был рождён? - говорил себе лист. Где же невероятная судьба, о которой ты мечтал на своём первом рассвете? И где, в конце концов, счастье и любовь - призрачные субстанции всякой живой жизни? Задавая себе эти вопросы, кленовый мечтатель отчаянно вертелся на своём стебельке, пытаясь найти среди невест своего рода то, что называется любовью. Мелькали какие-то формы, линии, изломы и изгибы, но всё это годилось лишь для романтического воздыхания, но никак не для всеобъемлющего чувства, ради которого можно шагнуть и под ураганный ветер, и вынести отчаянный зной. Тогда печальный созерцатель обратил свой взор на соседское дерево. В самой на первой взгляд нелепой встрече всегда таится ухмылка всесильной судьбы. Невзрачный листок чужого дерева - ни форм, ни окраски, но чувство, вспыхнувшее в душе нашего героя, было настоящее - любовь, которая должна сделать жизнь такой, о которой он мечтал на том далёком рассвете.
Глупый влюблённый мечтатель, решивший тягаться с безжалостными законами природы и осуждающими взглядами доброжелательной толпы ! На что ты замахнулся, наивный дуралей? На гены и коды!! На что обрёк себя глупец? На сладкие, но недолговечные муки любви.
Но когда любишь, разве есть сомнения и принимаются веские доказательства твоих заблуждений. Нет, нет и нет!!! Природа не признаёт колебаний в нашем выборе. Если бы было по-другому, то мир давно бы превратился в безжизненную пустошь на вселенских просторах.
Стремительно летели дни, но их беззаботность стали нарушать странные для молодой листвы вещи. Так, вчера ещё жёлтые головки нежных одуванчиков сегодня почему-то превратились в мохнатые седые шапки, и ветер разнёс их по парковым дорожкам. Листья видели, как осыпали свои лепестки нарцисс и тюльпан, и как, по-геройски, стоя, умерла сирень.
- Что происходит, почему они сохнут и осыпают свои прелестные лепестки? - обращала свои наивные вопросы молодая листва к замшелой старой ветке, на которой росла.
- Маленькие глупые листочки. Знайте же, что всё в своё время вянет, превращаясь в ничто, и называется это смертью, - тяжело кряхтя, объяснила им много повидавшая на своём веку ветка. Значит, и мы умрём, - взволнованно шелестели листья. Но этого не может быть?!!! Мы такие молодые и красивые, дающие тень земле и воздух небу! Мы тоже умрём?! Нет, глупая ветка этого не может быть, ты просто выжила из ума! - и, дрожа от смеха, они принимались потешаться над глупой старухой.
- Неужели это правда, всё, что ты говоришь? - в тайне от других интересовался лист у прорицательницы.
- Да, мой маленький зелёный глупыш, придёт время, и ты обратишься в жёлтый мёртвый лист, и, бесполезный, отправишься, пылиться в чей-то гербарий, как живое напоминание обманчивой юности.
- Но это же такое счастье - умереть! - взволнованно говорил лист удивлённой собеседнице. Ведь тогда, оторванный от дерева, я смогу, наконец, встретиться со своей любовью.... Ведь она тоже умрёт и упадёт на землю? - с надеждой спрашивал у старухи любознательный лист.
- Умрёт, конечно, умрёт. В этом мире, увы, нет ничего бесконечного, ибо в бессмертии нет жизни, - философски грустно прогудела мудрая наставница.
Лист поспешил рассказать об услышанном своей возлюбленной. Сколько же было радости и упований в этом, казалось бы, печально-драматическом открытии! Печальном? Но ведь не для наших героев. Они-то теперь точно знали, что, несмотря на разделяющие их непреодолимые расстояния и на несовместимость генных кодов, они непременно встретятся, одолев непобедимые законы мироздания. С этого дня жизнь приобрела смысл и цель. Существование же - косые и осуждающие окрики благожелательной листвяной толпы.
- Ах, какой красивый, но неумный лист, - судачили о нём отвергнутые невесты кленового рода. - Вы только посмотрите, кого он выбрал себе в любимые, какой-то невзрачный листок, годный только что для веника в общественной бане.
- Дурочка, - говорили ей, смеясь, доброхотные соседки. - И зачем ты только веришь этим шизофреническим сказкам сумасшедшего дуралея?
Млели в летней неге деревья, и в мареве грёз беспечные листья не замечали, как стремительно несутся дни. Горькое отрезвление пришлось на ещё по-летнему жаркий день, когда дремавший в зелёной кроне июльский ветер вдруг проснулся, как будто вспомнив о чем-то важном, лениво скользнул по морщинистой ветке и ...
- Ах, что происходит!!! - воскликнул первый обречённый в этом году лист и, медленно кружа, полетел в разверзшуюся перед ним бездну. И всем в миг открылась горькая, как опустевшее место погибшего, истина. И истину эту с каждым новым днём подтверждали жестокие законы мироздания. Осознав свой горький финал, листья с головой ринулись в жизненные искушения какие только возможны в лиственном мире, строя надежные заборы философских конструкций и идей. Но, увы, всё бессильно перед смертью с невероятной легкостью, рушащей и бетон, и идеи. В доказательство этого вскоре уже весь парк стоял в немыслимой красоте лиственного увядания, шурша рваной косынкой обманувшей всех весны.
Преобразились и влюблённые листья. Искусница осень украсила его зелёный камзол золотисто-жёлтыми эполетами, а её - бледно-жёлтым скромным сарафаном.
Медленно тянулись холодные дни, давно уже вороватый осенний ветр обчистил наших героев, стянув с них багрянец галунов и желтизну ситца. Давным-давно уже многие их сородичи гнили в многочисленных кучах, раскиданных по дорожкам парка, а влюблённые листья по-прежнему висели, качаясь в порывах осенней непогоды.
И снова, как много дней тому назад, стояло утро. На горьком рассветном небе, по-зимнему ёжась, вставало холодное солнце. Всё ещё дремало в старом парке. Проснулся осенний ветер - беспощадный хозяин парковых аллей и, завывая, рухнул на ветки деревьев. Привычно сшиб он очередную партию обречённых и понёс их к спящей в зыбких сумерках земле. Когда заблудившееся в голых ветках старого дерева солнце наконец разбудило дряхлого старика, всё было кончено. Пришедший на утреннюю смену дворник уже сгрёб упавшие листья, а с ним любовь нашего листа, в одну большую безликую груду. Скорбно смотрел лист, как седой сгорбленный старик долго возился с отсыревшими спичками. Едкий дым печального костра, низко стелясь над землёй, неторопливо подымался к безрадостному серому небу.
То ли от дыма этого пожарища рухнувших иллюзий, то ли от жалости к себе лист заплакал. Бунтарские мысли зароились в его голове. Он роптал на судьбу, что так жестоко обошлась с ним. Просил неумолимый рок побыстрей расправиться с ним и отнести туда, где тихо лежит его любовь. Всё замерло в парке - и деревья, и кусты, и сухая трава, и даже бесчувственный палач. Ветер стих, спрятавшись на дальних дорожках парка. Сочувственно скрипел ствол старого дерева, да узловатая ветка, на которой родился лист, утешала его. Но это листьям, веткам, людям свойственны понятия добра и зла. Природе они ни к чему, её миссия заключена не в сострадании и сочувствии, а всего лишь в грубой и низкой слежке за нашим пребыванием в этом мире. Но листьям ли судить, как впрочем, и людям, о неподвластных им законах бытия!!
Ожил притворившийся гуманистом ветер, и с новой силой ринулся на ветки деревьев. Легко, безболезненно отломалась казавшаяся такой солидной и надежной лиственная ножка. Долго кружился лист в каком-то призрачно-фантастическом танце, покуда не упал в смрадно дымящуюся кучу. И случилось чудо - он лёг как раз рядом с той, о которой мечтал всю свою жизнь. Прошли бунтарские мысли и на судьбу и на того, кто жил выше самых высоких деревьев.
Неизвестно сколько бы курился этот лиственный крематорий, если бы старый дворник, торопящийся скорей управиться со своей работой, не плеснул в костёр какой-то бензиновой гадости.
Разбуженным зверем заурчал огонь, и косматое, как дворницкая борода, пламя взметнулось к вершинам сиротливо стоящих деревьев, унося разноцветные искры лиственных сердец в неведомую им высь.
Не милости прошу…
Предисловие
В этом рассказе автор, как снежный ком, свалится на головы читателей в середине повествования. Кроме того - ни с момента его появления, ни до финальной точки рассказа о нём ничего не будет сказано. А именно: что он? кто он? чем занимается? и, вообще, с каких таких коврижек очутился в учреждении, где произойдут описанные им ниже события. Позиция автора не продумана композиционно! - воскликнет опытный читатель.
Чтобы не дать ему такой возможности сообщим об авторе следующее.
Марат Александрович (без фамилии, если кому угодно, подставьте фамилию подписавшего этот рассказ), 42 года, голубоглазый шатен, среднего роста, образование высшее, работает учителем физики в ПТУ, морально неустойчив, сожительствует с женщиной 35 лет...
...Отрывной календарь показывал вторую неделю сентября, а в ПТУ 137 всё ещё не было штатного преподавателя словесности. Уроки русского языка и литературы приходилось заменять, переносить, отменять, создавая дополнительную нервозность в нелёгкой педагогической жизни. Директриса звонила, просила, требовала.
Кадровая напряжёнка, - отвечали ей в районо. Изыскивайте внутренние резервы...
Резерв был найден в лице школьного военрука. Отставной майор бронетанковых войск, угрюмый, испитой человек с невыясненным высшим образованием и небольшим количеством учебных часов, стал решительно отпираться. Тогда был оформлен приказ О назначении …
На производственный манёвр майор ответил двухдневным запоем. По этому факту состоялся педсовет. Производственная разборка была в самом разгаре. Директорша метала метафорические стрелы и ненормативные выражения. Виновник скандала, отвернувшись к окну, остервенело крутил кительную пуговицу. В душном комнатном пространстве носились осязаемые на слух и нюх флюиды назревающей битвы.
Однако в момент наивысшего напряжения директорской речи дверь отворилась, и в учительскую несмело пролез молодой человек.
- Чего тебе, - зыкнула директорка, приняв его за ученика.
- Я, хм. Мне, кх. В некотором роде… При мне … Так сказать не ..., - человек пытался сложить из аморфной массы местоимений, частиц, суффиксов, и падежных окончаний нужные слова и предложения.
- Чей это? - утомлённая ожиданием путного объяснения, спросила директорка у преподавателей. Педколлектив непонимающе пожал плечами.
- Да это же, наверное, новый учитель русского языка и литературы, - воскликнул кто-то. Директор удивлённо приподняла очки…
В школе давно ходили разговоры и даже наметились общие очертания, коими должен был располагать будущий учитель словесности. Незамужние дамы (таких было немало) мечтали об этаком плечистом красавце с есенинскими кудрями. Пожилые преподавательницы (этих было не счесть) предпочли бы Есенину солидного мужчину с интеллигентским брюшком и интеллектуальными залысинами.
- Слав Славыч Голубков. Филолог, - представился худой, долговязый, напоминавший латинскую букву I, молодой человек.
Вот так подсунули стрекозла. У них там что, люди перевелись! - подумала директорша. - Филолог! Сухостой ты, а не филолог - разочарованно вздохнули работницы пед.труда. Ни кудрей, ни плечей. Ни вида, ни брида. Циркуль циркулем! Никакой солидности!
В новом учителе и впрямь солидность и не ночевала. Мятый синий пиджачок, клетчатые по щиколотку брючки. Коричневые, распластанные, напоминавшие гусиные лапы, туфли. В руках –потрёпанный дипломатик. На лице велосипедными колесиками - окуляры, а под ними - жившие отражением вселенской грусти тусклые глаза. Не будь в учебном заведении такой кадровой напряжёнки, обладателя такого затрапезного вида выперли бы с порога.
Директриса повертела в руках диплом, трудовую книжку и кисло, сморщившись, сказала: - Ступайте оформляться. Посмотрим, какой вы филолог.
Филологом он оказался никудышным. Нельзя, впрочем, сказать, что совсем скверным. Учебные планы писал, графики показателей чертил, наглядные пособия рисовал и вообще малым был неглупым, но в ПТУ мало знать, готовить и слыть не глупым, здесь ещё надо уметь править вверенным тебе контингентом. Умеешь: тут же тебе и почёт, плюс квартальная премия. Нет - грош тебе цена, минус прогрессивка. В этом смысле Слав Славыч был обречён на вечный финансовый обжим. С учениками он сладить не то, что не мог, он их попросту боялся. Те же, напротив, быстро обкатали нового учителя и, образно говоря, ездили на его вечно втянутой в пиджак шее. Ученицы писали ему сальные записочки. Приходи до гаражу. Там тебя я обниму! Ученики вешали на спину приглашение - У кого нет коня, садитесь на меня! Кричать он не умел. Двойки не ставил. Слышь, даун? Не поставишь удочку , смоем в унитазе - угрожали двоечники.
- Товарищ Голубков. Объясните коллегам, почему у Сафронова в журнале по русскому языку стоит отлично, а в районовской контрольной в слове электрификация он умудрился сделать 8 ошибок! Слав Славыч молчал, легонько пожимал плечами и виновато краснел.
С родителями своих подопечных Голубков робел, смущался, заикался и по первой просьбе отпускал учащихся копать огороды.
Вот контуженный! Весь бизнес загубит! - злобно шипели мастера, бравшие за такой обмен не меньше литра первача.
Зав. по воспитательной работе привлекла было его как чтеца в худ.самодеятельность, но после первого прослушивания, плюнув, сказала: - Вот подсунули филолога, как свинью подложили. Ни в шахну, ни в Красную Армию!
Таким образом, к концу первой четверти Слав Славыч представлял собой затюканную, затурканную особь. За эти несколько месяцев я никогда не слышал в его адрес ни то, что похвалы или благодарности, но даже и просто доброго слова.
Прошла осень. Минуло полдекабря. Школа была охвачена приятной предпраздничной лихорадкой. Ликвидировались хвосты и распределялись праздничные талоны. Дни стояли солнечные и морозные. Жизнь в них представлялась золотым шариком, подвешенным на мохнатую лапку судьбы! А в день, когда случилась кульминационная часть этой истории, смягчая силуэты домов, машин и прохожих падал снег.
Снег - моя слабость. Как человек образованный я знаю законы его породившие, но стоит ему пойти - и из дипломированного специалиста я тотчас же превращаюсь в дремучего дикаря, очарованного магией белой стихии. В то утро у меня как раз была форточка . Помню, я сидел у окна, курил и с наслаждением глядел на лихо закрученную импровизацию снежного танца. Снежинки то бестолково, как новички школьного ансамбля танца, толкались в небесах, то подхваченные лёгким порывом ветра, с изяществом победителей областного конкурса бальных танцев, начинали вертеться у моего окна.
Очарованный этой фантастической хореографией, я настолько потерял ощущение реальности, что даже стук в дверь воспринял не как просьбу открыть дверь, а как некое музыкально-шумовое оформление небесного танца. Сила звука нарастала. Я встал и нехотя отбросил хлипкую дверную щеколду. На пороге стояла секретарь директора. Лидия Сергеевна, как звали секретаря, говорила обычно сухо, лаконично и по существу. Сейчас её было не узнать. Голос взволнован, руки дрожат.
К нам едет ревизор. Либо грохнули инкассаторскую машину - подумал я.
- Мухой к директору, - приказала секретарь.
Я закрыл кабинет и, шлифуя версию инспекционной проверки, спустился в приёмную. В приёмной негромко тикали ходики, а из приоткрытой двери директорского кабинета доносился глухой рокот голосов. Бочком проскользнул я в дверную щель и оказался в широкой (с намёком на демократизм) просто обставленной комнате.
- Садитесь, - директорка кивнула на свободный стул.
Я присел, прикурил сигарету, осмотрелся и не поверил своим глазам. Стокилограммовая, обычно ничем непробиваемая дама (зав. по воспитательной работе) плакала и ласково поглаживала плечо такого несимпатичного ей учителя словесности С.С.Голубкова. Чтеца и участника художественной самодеятельности, не годного ни в шахну и Красную Армию . Я скользнул взглядом по лицам присутствующих и к своему удивлению обнаружил, что и у них глаза, как говорится, были на мокром месте.
- У Слав Славыча беда, - директорка впервые назвала Голубкова по имени отчеству. Умер сын…
Вскоре Голубков ушёл и его сутулую фигуру размыл непрекращающийся снегопад.
- Всё у этого Голубкова не так, как у людей, - сказала председатель профсоюза, когда сутулую фигуру размыл непрекращающийся снегопад… - даже несчастья у него случаются, когда у меня касса пустая…
- Надо обратиться за помощью к коллективу, - посоветовала директор.
- А что с них соберёшь. На букет и то не хватит по нынешним ценам!
- Может, с крыши снять, - выкрикнул зам. по учебной работе.
- С какой крыши? - директорка непонимающе глянула в его сторону.
- Я имею в виду - с фонда на ремонт училищной крыши, - сконфузился завуч.
- Да вы что, в своём уме! - возмутилась директорша.
- А вот у старшего мастера деньги есть на новую газонокосилку. Лето ещё далеко, пусть раскошеливается, - предложила зав. по воспитательной работе.
- Не дам, - набычился старший мастер. Я что, кожнае лето косой далжон махать. Не дам!
- Послушайте, до лета ещё надо дожить, а человеку помощь уже сегодня нужна, - усовестила его завуч.
- Так, закрыли тему, - директриса несильно грохнула по столу. Деньги передадите председателю проф.комитета, а поедет с ней, - она на минуту задумалась, - Марат Александрович.
Я хотел, было возразить, но директор, не дослушав, объявила, - на сегодня всё .
Вернувшись к себе в кабинет, я пристегнул булавкой к пиджаку выданную старшим мастером лепту и заснеженной тропой мы двинулись к трамвайной остановке.
А она, в общем, не такой уж и зверь - наша директор. У нас же как: обрезал директор премию - тут же в Чикотило запишут, а она, смотри, и слова добрые для Слав Славыча нашла, и денежные средства отыскала, - размышлял я, направляясь к трамвайной остановке. Рядом, черпая замшевыми ботиками снег, трусила профсоюзный лидер.
- Марат Александрович, Вы, капусту надёжно спрятали? - поминутно интересовалась она. Этим же вопросом она доставала меня и в трамвае. Я утвердительно кивал головой и постукивал себя по боковому карману. Лидер успокаивалась и принималась трещать о жизни, смерти и о повышении платы за электричество.
Дом Слав Славыча Голубкова находился в старой части города. Когда-то это был, очевидно, чей-то особняк. Сегодня - многоквартирный коттедж. От дождя, ветра и редких ремонтов дом совсем обветшал, штукатурка осыпалась, водосточные трубы прогнили, парадная арка скособочилась, черепица на крыше местами провалилась и зияла пугающими чёрными дырами.
Под стать всей этой невесёлой картине была и входная дверь. Отвратительно заскрипев несмазанными петлями, она неохотно пропустила нас в подъездный полумрак. Я ожидал встретить присущие смерти запахи: ладана, воска, хвои, но вместо этого на меня пахнуло сыростью, проросшей картошкой и прогорклым салом. Под ногами заскрипели, жалуясь на никудышную жизнь, лестничные половицы.
Квартирные номера были спрятаны под толстый войлок, серое шинельное сукно и чёрный теснённый дерматин. Если бы не металлическая пластиночка В.В.Голубков, пришлось бы прибегать к помощи управдома.
- Будем звонить? - полюбопытствовал я у профсоюзного лидера.
- Нет, я думаю у них открыто, - она легонько толкнула дверь квартиры Голубковых.
Дверь была заперта и, судя по всему, основательно. На лице моей спутницы проступила следы замешательства.
- Звоните! - решительно скомандовала она. Мелодичная трель, пробежав по квадратным метрам, затихла где-то в дальнем углу квартиры. Проф.лидер непонимающе пожала плечами и пнула дверной косяк замшевой бурочкой. От её прикосновения испуганно вздрогнули висевшие на потолке монашки и злобно лязгнул замок соседской двери.
- Ну чё вы лупитесь, в натуре! Чё вы людям продыху не даёте, - ядовито зашипела просочившаяся на площадку, дама. Во всем её облике: байковом халате, вигоневых мужских носках легко угадывалась содержательница воровской хазы .
Не зная, как объяснить причину своей назойливости, я молча топтался в лужице сбежавшего с моих сапог снега и вопросительно поглядывал в сторону профсоюза.
- Как это нет дома? Где ж им быть, у них же ребёнок умер! - оборвала даму моя спутница.
Соседка остолбенела и заготовленные в наш адрес метафоры и определения, застыли на её губах.
- Помер? Когда? - поинтересовалась она оправившись.
- Вчера.
- Что ты шнуруешь! Я ж Надьку утром с малым видела! В сад она его повела.
- Правда? - недоверчиво полюбопытствовала проф.лидер.
- Что б мне так жить, - и соседка рубанула воздух мощной ладонью.
- Хм, - многозначительно протянула моя спутница. Будем выяснять! Телефон у вас есть. Дама кивнула и пропустила нас в прихожую.
- Номер телефона? Должность? Место работы, этой, как её, Надьки, знаете? - коротко и деловито ставила вопросы профсоюзный лидер.
Соседка знала всё. Минут через пять дикий, безумный обман был изобличён. Надька была на работе. Ребёнок жив и здоров. Где находился и кого хоронил Голубков, - предстояло выяснить…
- Вот негодяй! Вот мерзавец! Это же ЧП, скандал, буза, щелкоперы, папарацци! - возмущалась директорка. – И, главное, зачем? Ну, я понимаю - запил. У нас по этому делу, - директриса щёлкнула себя по кадыку, - хоронят направо и налево. Но этот же не пьёт, не курит, с дамами не гуляет. Непонятно!!!
- Может, он того, с мужиками, - встрял в разговор преподаватель физкультуры.
- Да ну Вас. Тут серьёзное дело, а вам всё шуточки.
- Какие шуточки! Вы ж посмотрите вокруг. Пидор на пидоре сидит и этим, как его, трансвеститом погоняет. Распустили народ, демократы каканые! - обиделся физкультурник.
- Тихо мне, - зыкнула на него директорша. Вы-то чего молчите? - она обвела взглядом молчавших заместителей.
- Просмотрели, недоработали, недоглядели, - загалдела заместительская ватага.
- Интересно было бы мне знать, кто этого змея в школу-то приволок, - директриса цепким взглядом обвела присутствующих.
- Кажется, товарищ майор. Да, точно военрук! Я хорошо помню, - отрапортовал зам. по учебной части.
- Вот уж правду говорят, что руководителю должно иметь парочку гадёнышей, чтоб дремать не давали! - горестно вздохнула директор. И, обратившись к секретарю, сказала: - Лидия Сергеевна, - срочно готовьте приказ об увольнении.
- По какой статье? - полюбопытствовала секретарша.
- Какая статья! Убирать будем тихо и быстро. И смотрите у меня, - директорша обвела хмурым взглядом присутствовавших, - чтоб ни в школе, ни тем более за ней, никто ни слова. Понятно?
Собравшиеся обнадеживающе загалдели…
К вечеру снегопад закончился. В небе засверкали яркие звёзды. Луна голубым ломтем висела над соседской крышей. В квартире было тихо, тепло и уютно. Передо мной лежала гора дел: тетради, конспекты, планы, отчёты, но не работалось. Я всё время возвращался к сегодняшнему происшествию. Ну зачем он это сделал? Директриса права у него и впрямь нет веских причин для такого дикого обмана: не пьяница, не развратник, не игрок и на шиза не похож. Чем голову ломать ерундой, лучше пройдусь-ка по Чайковскому и спать, - решил я. И смахнув конспекты в портфель, отправился на кухню.
Негромкий отрывистый похожий на азбуку Морзе звук: точка - тире, тире – точка, исходивший от входной двери, поймал меня на кухонном пороге. Это ещё что за капитан Немо? - удивился я и открыл дверь. Думаю, что встреть я на пороге команду Титаника , эффект был бы меньший. В дверном проёме стоял учитель словесности С.С.Голубков! Где и как он узнал мой адрес - и по сей день для меня является загадкой.
- Добрый вечер, Марат Александрович. Извините ради Бога за столь позднее вторжение. Я буквально на минутку. Только два слова! Буквально два! Вы заняты? Если да, то я тотчас же уйду.
- Нет, ничем я не занят. Проходите, проходите, Слав Славыч. Вы как раз вовремя, я тут решил чайковского погонять. Составите мне компанию.
Голубков снял куцее демисезонное пальто, кенгуровки (как называли его обувь в училище) и прошёл на кухню. Он долго топтался возле табурета, не решаясь сесть.
Я почти силком усадил его на табурет и полез в холодильник за водкой.
- Марат Александрович, - мне не надо.
- Тогда чай? - предложил я. У меня цейлонский.
- Цей - лон - ский… - медленно раздельно произнёс он. - Цейлон - это хорошо. Эх, мне бы сейчас на Цейлон. Цейлон - рай, - писал Чехов. Хотя мне, пожалуй, нигде не будет хорошо. Я, знаете ли, из породы людей, закодированных на вечную неудачу.
- Неудача! Какая ерунда. Уберите не вот и удача. За удачу, Слав Славыч. И легонько коснувшись своей рюмкой чашки Голубкова, я выпил.
- Вы правы, разница между комической и космической стороной вещи зависит всего от какой-нибудь вздорной частицы. Убрал не - вот ты уже и не родился, не крестился, не женился, не врал, не изворачивался. Класс! Правда?
- Нет, неправда!
- Отчего же?
- Да тем, что: не видел, не слышал, не знал, не чувствовал.
- Видеть угрюмые лица коллег и наглые физиономии учеников. Слышать насмешки и издевательства.
- Что делать, Слав Славыч. Жизнь - длинный урок без перерыва. Согласитесь, трудно не сорваться.
- Нет, скорей жизнь не урок, а лишь короткая остановка в длинном пути на заплёванном полустанке! Ну, да в сторону философию. Вы, наверное, хотите знать, зачем я это сделал, - он замялся, - одним словом, Вы понимаете. Каковы, так сказать, мотивы, причины этого безумного, дикого поступка. Похоронить родного сына. Ведь он же не пьёт, не ширяется, бензин не нюхает, с женщинами не гуляет! Приблизительно так вы рассуждали? А хотите знать, почему?
- Вообще-то, я не претор, но если Вам хочется рассказать, то считайте, что и мне хочется послушать.
Слав Славыч внимательно посмотрел на меня и произнёс:
- Правда, хочется?
- Правда, - подтвердил я.
Несколько минут Голубков сидел неподвижно и свет горевшего на стене ночника освещал его бледное, усталое лицо.
- Коль уж это исповедь, то налейте мне водки. Кажется, исповедующимся дают немного спиртного?
- Да, по-моему, Кагор , - ответил я. Но думаю, что в нашем случае подойдет и Столичная , - Сдвинув рюмки, мы выпили.
- Сперва, пожалуй, начнём с того, почему я пришёл именно к Вам. Ведь Вас удивил мой приход. Не правда ли? - поинтересовался Голубков.
- Не скрою.
- Мне кажется, что Вы меня поймёте. То есть, поймёте, то, что я Вам сейчас расскажу. Но если и не поймёте, то, по крайне мере, не пнёте ногой под дых. Я это чувствую. С годами я стал похож на бездомного пса, безошибочно чующего в незнакомце работника живодерни.
- Скажем, не самое блестящее сравнение, но и на том спасибо, - улыбнулся я.
- Ну, а теперь коснёмся мотивов. Всё очень просто. В детстве всеми презираемый и нелюбимый хлюпик. Воля слабая. Способности скромные. Ни рыба, ни мясо. Ни в шахну, ни в Красную Армию. Окрики, запреты, тычки и зубоскальство. А мне, как и всякой порядочной кошке, хотелось доброго к себе отношения. И, чтобы добиться этого, я стал обманывать, придумывать себе всяческие болезни, и всё это лишь для того, чтобы хоть на несколько часов, дней вырвать от окружающих немножечко, чуть-чуть, самую малость доброго к себе расположения. Не милости просил я у людей, а сострадания! Однако, вызванное на мгновение доброе расположение оборачивалось ещё большим презрением. Шли годы, усовершенствовались способы. Я стал хоронить родных и близких. Согласен, дико, безумно, ужасно, только что сделаешь, коли мир такой. - Слав Славыч замолчал и я увидел, как крупная слеза, пробежав по его бледному лицу, упала на тихую тёмно-коричневую гладь цейлонского чая…
- Слав Славыч, но ведь есть масса простых и доступных способов отхватить от мира доброго к себе отношения. Друзья, например - воскликнул я!
Голубков горестно усмехнулся.
- Ну, пусть не друзья, скажем, приятели. Угостите их на халяву, они вам столько добрых слов наговорят, - на год с лихвой хватит!
- Марат Александрович, ну откуда у закодированного на одиночество человека могут быть друзья! Хотя я как-то опробовал этот способ с одним малоизвестным мне алкашом. - Ты меня уважаешь? - спросил я у него после первой бутылки. Знаете, что он мне ответил? Он на мгновение замолчал и, усмехнувшись, продолжил. - Две полубанки сверху ставишь, может, и зауважаю, а за меньше обращайся в профсоюз. А Вы говорите - приятели!
- Ну, а женщины? Жена. Любовница. Кто ещё поймёт так мужчину, как женщина! - воскликнул я.
Голубков усмехнулся: - Женщины любят красивых и умственно уравновешенных. Ни тем, ни другим я, увы, блеснуть как раз и не могу.
- Ну, заведите себе собаку, в конце концов, - не унимался я. У меня, знаете ли, сосед этажом выше живёт. Он с котом пьёт. А что, говорит, лучшего собеседника мне и не надо.
- Собака - это неплохая идея. Только её непременно отравит моя лестничная соседка, - Голубков тяжело вздохнул.
- Да, Ваша точно отравит, - подтвердил я, вспомнив красномордую даму в вигоневых носках.
- Да у вас, я как посмотрю, всё не крести козырь! Но есть же какой-то выход. Должна же быть какая-то лазейка.
- Конечно, есть - уверенно согласился Слав Славыч. - Собственная смерть.
- Ну, зачем же, так Слав Славыч. О смерти, да ещё и на ночь глядя. Нехорошо.
- Может быть, и нехорошо, но зато верно. В этом мире чтобы услышать о себе пару десятков добрых слов, непременно надо умереть.
Голубков замолчал и отвернулся к окну. На дворе стояла тёмная декабрьская ночь. Давно уже были потушены (в целях экономии электроэнергии) и без того горевшие через одного на третий уличные фонари. В окнах соседских домов погасли люстры, торшеры и ночники, даже свет взошедшей над крышами домов луны и блиставших по чёрному небосводу звёзд был притушен тонкой серой марлей ночных облаков.
- Я пойду. Уже поздно, - спохватился Слав Славыч и стал прощаться.
- Ну куда же, ведь ночь на дворе! - воскликнул я. - Останьтесь, а завтра вместе пойдём к директорше. Всё объясним…
- Что объясним? - оборвал меня Голубков. - Всё, что я вам здесь наговорил? Так для неё это - ахинея, глупость, вздор и бред сивой кобылы в январскую ночь. Это всё равно, что норовить истолковать язычнику, что снег - это не проделки какого-нибудь там Ярило или Белобога, а всего лишь атмосферные осадки в виде белых хлопьев, представляющих собой кристаллики льда. Вот так-то, а Вы говорите, объясним!
И он ушёл в холодную синеватую темноту декабрьской ночи. Гулко хлопнула подъездная дверь, незлобно тявкнула разбуженная собака. Стало тихо…
Утром я зашёл к директору. Страстно, запальчиво, горячо, убеждённо доказывал ей, что Голубков глубоко несчастный, замордованный жизнью инфантильный Ванька Жуков. Что всё, что он делал, вытекало из желания ощутить немного тепла к себе.
- Марат Александрович, - ответила мне директриса, - не морочьте мне голову. У меня есть проблемы и поважней Вашего Голубкова. Вон в училище крыша течёт! А где денег взять её залатать, ума не приложу…
Я больше никогда не видел Слав Славыча Голубкова. Ходили слухи, что за очередное прошение сострадания к себе он был избит такелажниками сортировочной станции, где он работал грузчиком и, не приходя в сознание, скончался на больничной койке первой городской больницы. Я не сказал на его могиле добрых слов в его адрес (а что бы я мог сказать - De mortuis aut bene aut nihil), но до конца моих дней я останусь признателен ему за то, что в ту ночь он пришёл именно ко мне.
Милочка
На освободившуюся в ведомственном доме коммунальных работников жилплощадь имели виды многие жильцы. И было отчего! Во-первых, двухкомнатная. Во-вторых, с окнами на запад. Претендовавшие с нетерпением ждали постановления жилищной комиссии. Вынесенное постановление не только испортило жильцам настроение, но и убило в них веру в справедливость. Квартиру решено было отдать сторонним людям.
- Я так этого не оставлю, - горячился в домовом комитете обитатель квартиры N13 с фрамугами на восток. - Я 20 лет прожил в этом доме и заслужил и телефонную точку, и нормальный вид из окна. И тут нате вам, здрасте, пожалуйста, вылезай, приехали. Квартиру с точкой и видом отдают черт-те знает кому!
- Вас-то чего жаба душит? Вы ж первый в очереди на расширение стоите, - увещевал его домовой староста.
- Я справедливость люблю, - не унимался жилец. - Хорошо, пусть не я! Вселите кого-то из старых жильцов, а этим отдайте их квартиру.
- Правильно! - поддержали его жильцы с рамами на восток. У нас в окна знаешь, как свищет.
- Товарищи, друзья, не кипятитесь. Потерпите ещё немного. Дом вот-вот пойдёт под снос. Все получим новые благоустроенные квартиры! - успокаивал народ староста.
- Под снос! Держи карман шире! Скорей вперёд ногами вынесут.
- Своим раздают, - взвизгнул женский голос.
- Да как вам не стыдно, - возвысил голос староста. Да будет вам известно, что нас облздрав просил им эту квартиру выделить. У них больная дочка! Поэтому нужна тёплая квартира и телефон.
- Знаем мы этих больных! Вон Петрович из четвёртой квартиры тоже гипертоник…
- Пусть пьёт меньше, так и давление нормализуется, - ответил на это домовой староста.
Жильцов восточной стороны можно было понять. Дуло с востока изрядно, да и окна выходили на заваленный песком и мусором и поросший тёмной жёсткой травой пустырь. Другое дело - запад! Ветры преграждались крытыми толью сараями, а окна смотрели на уютный, с грядками и кустами смородины, дворик.
Между сараями и грядками когда-то был небольшой фруктовый сад, от которого с годами осталось два трухлявых ствола. В них вколотили по большому гвоздю сотка , натянули крепкую шелковую нить и по строго выверенному графику сушили бельё. По центру широко и раздольно белели пододеяльники и простыня. Ближе к краям стыдливо жались бюстгальтеры и байковые панталоны. Большими барабанами бубнили наволочки, иерихонскими трубами гудели кальсоны. Зимой постирушки стремительно замерзали, и, раздуваемые зябким морозным ветром, начинали отвратительно трещать на манер спорящих базарных торговок...
Новые жильцы оказались людьми тихими, некоммуникабельными и, поговаривали, религиозными. Такой же тихой была их дочь - болезненного вида и неопределённого возраста девочка. Ходили слухи, что она не родная дочь квартиросъёмщиков: то ли приёмная, то ли подброшенная кем-то. У неё, кажется, было полное имя: не то Людмила, не то Эмилия, но все звали её уменьшительно-ласкательным - Милочка. Вкладывая в это вполне нормальное и красивое имя иронию, сарказм и намёк на ментальную убогость. Никто из сверстников не дружил с Милочкой. А на вопросы взрослых:
- Отчего же вы не дружите с Милочкой? - дети отвечали:
- А что с этой Милочки взять, окромя анализов?
Зимой Милочка любила сидеть у окна и смотреть на кроны деревьев, что росли на дворе старого кладбища.
Кладбище это, от которого остались мощёная дорога и ряд полуразрушенных склепов, когда-то было католическим,. Затем православным: от него сохранилось несколько мраморных крестов и деревянная часовенка. Потом интернациональным: тумбочками с пятиконечными и шестиконечными звёздочками, скамейками, столиками и оградками. Весной на кладбище упоительно пахло талой землёй и свежей масляной краской. Летом - кошеной травой и ромашкой. Зимой кладбищенский двор засыпало снегом, на котором причудливыми узорами лежали тени могильных оград.
Летом же Милочка все дни проводила в одиночестве на берегу городской, поросшей камышом и непролазным кустарником речки. Там её и нашли убитой. Ходили слухи, что убийцы не то выкачали из Милочки кровь, не то вырвали у неё сердце…
Девочку похоронили на том старом кладбище, деревья которого были видны из окон её квартиры. День похорон был тёплым и солнечным. Провожающих и прощальных слов было немного. Музыканты заиграли скорбное попурри. Диссонируя с мелодией, раскатисто застучали молотки и гроб исчез в темноте свежевырытой могилы. Стихли мелодии и от всего, что некогда звалось Милочкой, остался небольшой холмик, букетик цветов, пару венков, да крашеный суриком металлический крестик.
Прошло немного времени: цветы засохли, траурные ленты на венках выгорели, сурик облупился и по городу поползли слухи. Так, кладбищенская дворничиха рассказывала о некоем таинственном человеке, в вечерние сумерки являющемся на Милочкину могилу! По словам дворничихи, человек был одет в белый хитон, а лицом походил на Спасителя. Городская ясновидящая Ева заявила, что ей было явление Пресвятой Богоматери. Богоматерь, как утверждала сомнамбула, была вылитой Милочкой. Местный звездочёт Адамов определил по расположению Венеры (тоже, кстати, похожей на Милочку), что грядёт скорый катаклизм. Работники похоронного оркестра клялись, что слышали над Милочкиной могилой небесную музыку.
Последнее заявление привело к Милочке толпы ищущих новых музыкальных идей городских музыкантов. Интересный факт: после одного такого посещения доселе неизвестный пианист выиграл престижный международный конкурс! Озадаченные работники компетентных органов взяли ситуацию под свой контроль. Катаклизмы они перенесли на загнивающий Запад, а человека в белом хитоне объявили командиром экипажа самолета, который отважная стюардесса Милочка отбила у похитителей. Музыканты тут же изгнаны с кладбищенского двора, крест был срочно заменён фанерной (с красной звёздочкой) тумбочкой, обнесён скромной оградой и на Милочкиной могиле стали принимать в пионеры. Что самое интересное, - у прошедших здесь обряд поступления, резко возрастала успеваемость.
Горячие и нетрезвые головы из горкома комсомола готовили директиву о присвоении пионерской организации школы, где училась Милочка, имя отважной стюардессы . Однако пока бумаги ходили по инстанциям, кладбище закрыли для новых захоронений. Двор зарос бурьяном, так что уже было невозможно узнать искомую могилу, да и памятники с фамилиями и именами погребённых растащили оборотистые дельцы из бюро добрых услуг.
Однако свято место пусто не бывает. Прошёл слух, что студент филолог местного университета видел у Милочкиной могилы человека с пушкинскими бакенбардами на смуглом лице. На следующий день на кладбище за вдохновением повалил сочиняющий народ. И что характерно: вскоре имена посетителей замелькали на страницах известных литературных изданий. В ту же зиму старший преподаватель факультета естественных наук заявил, что наблюдал в Милочкиной ограде за процессом цветения розового куста! К весне у Милочки обосновались представители гонимых направлений науки. А уже летом было защищено несколько диссертаций, в том числе и по генетике! Вдохновлённые чужими успехами, на кладбищенский двор явились: правозащитники, отказники и два узника Сиона. И снова удача: после посещения могилы, узники Сиона получили право на репатриацию! Несколько лет топтались в Милочкиной ограде интеллектуалы. Они пили дешёвый Агдам , сочиняли воззвания и манифесты. Критик, вздумавший отвергать задекларированное в Милочкиной ограде, подвергался общественному презрению и изгонялся с кладбищенского двора!
В каком-то (точно не помню, каком году) при ограблении инкассаторской машины был убит известный городской авторитет, а уже на девятые сутки после гибели, авторитетскую тень видели в Милочкиной ограде. Естественно, что после этих слухов на заброшенный погост явились уголовники. В отличие от интеллектуалов, уголовники пили дорогой коньяк и били по рукам. Сука , решившая кинуть забазаренное у Милочки, каралась мочиловым . Самое интересное заключалось в том, что многие из авторитетов стали на путь исправления, а некоторые вскоре обернулись финансовыми олигархами. Это ещё больше повысило престиж могилы.
Кроме того, забредший случайно в Милочкину ограду городской дурачок Андрюша-космонавт неожиданно заговорил каноническими текстами Святого Писания, а жители высотных домов, что обступили старое кладбище, утверждали, что по ночам над Милочкиной оградой видно какое-то голубоватое свечение. Возможно, что Андрюша был умело скрывавшимся многие годы пятидесятником, а жители домов принимали огоньки сигарет допоздна сидевших в ограде уголовников за блуждающие огни, но, тем не менее, к Милочкиной ограде потянулись: попы-расстриги, церковные реформаторы, всякого рода сектанты и страждущие. Попы сорвали с тумбочки звёздочку и прикрепили к её вершине крестик, реформаторы мурлыкали негромкие псалмы, страждущие просили об исцелении. Прохудившаяся тумбочка, облепленная многочисленными записочками, прокламациями, денежными купюрами, медальонами и ладанками стала напоминать рождественскую ёлку. На надгробье всегда лежали калачики, бублики, горели лампадки, и стояла наполненная до краев рюмка с дорогим коньком. Вскоре прошёл слух, что прозрел слепец, живущий в проходящей рядом с кладбищем теплотрассе, а кладбищенский бомж выиграл в лотерею. После этого бичи, столовавшиеся могильными подношениями, стали с молчаливым почтением обходить Милочкину ограду. Взять у Милочки теперь почиталось у них смертным грехом!
Прошло лет тридцать после Милочкиной смерти и кладбище стало мешать городскому ландшафту.
- Товарищи, - сказал на бюро обкома зам. по строительству. Мы считаем, что в целях городского благоустройства целесообразнее старое кладбище снести, а на его месте разбить сквер.
- Правильно, - поддержал его зам. по идеологии. За последние годы кладбище превращено в вертеп! А на могиле этой Милочки посетителей больше чем в Мавзолее!
- Товарищи, - взял слово представитель комсомола, - совсем недавно мы лишили народ права на алкоголь, сегодня хотим выбить у него надежду на чудо. Мы шутим с огнём. Я решительно против такого решения.
Большинством голосов кладбище решено было снести.
Представитель комсомола оказался прав. Вспыхнул настоящий бунт. Возмущённый народ потребовал немедленной отставки городского правительства. Многочисленные собрания грозили перерасти в боевые действия. Руки прочь от священных могил! Оставьте надежду безнадёжным! Милочка - наш рулевой! - гласили плакаты, а у покосившихся кладбищенских ворот дежурили пикеты…
Много лет прошло с той поры, но всё ещё стоит в том городе дом с окнами на восток и запад. И между двух трухлявых стволов натянута шёлковая нить, на которой по-прежнему сушится бельё. Говорят, что чудеса происходят и по сей день. Кто-то видит в Милочкиной ограде расцветшие среди лютых морозов цветы, кто- то слышит в лиственном шуме неземной красоты женский голос, кто-то исцеляется, кто- то преображается, так, например, городской администрацией сегодня управляет оказавшийся когда-то в меньшинстве представитель комсомола.
Ради любопытства, прихватив для храбрости четвертушку Абсолюта , на Милочкину могилу сходил и я. День был солнечным и тихим. Как ни вслушивался я, как ни приглядывался, но так ничего таинственного не услышал и фантастического не увидел. Ветер лениво ворочался в кронах старых деревьев, в цветущем в ограде розовом кусте басовито зажужжал косматый шмель, в высокой траве сновали быстроногие кузнечики, а на цементированном надгробии грелась изумрудная ящерка. Всё дышало покоем и умиротворенностью, что в сегодняшней неспокойной жизни само по себе уже выглядит чудом....
Ваши комментарии к этой статье
№18 лето 2004 года дата публикации: 1.06.2004