В.Недзвецкий
МЕТАМПСИХОЗА
Публикуется по: Переселение душ. М.: Ассоциация Духовного Единения «Золотой век», 1994, с.384-400.
Учение о переселении душ представляет ответ на сложный и пытливый вопрос древнего ума, ответ замечательный, оказавший могущественное влияние не только на верование Востока, но также и на учение еврейской философии, старой и новой. Так Платон считается с возможностью переселения душ людей в животных и обратно, сообразно с привычками прежней жизни и применительно к ней (см. Политика, пер. Карпова, стр. 523). Ориген, рассматривая слова Ал.Павла о том, что Бог возлюбил Иакова и возненавидел Исава раньше дел, до рождения, следующим образом объясняет представляющееся противоречие правде Божией: «Иаков был достойно (т.е. справедливо) возлюблен Богом по заслугам предшествующей жизни!» (О началах, стр.158 изд. Казанск. Дух. Акад.). «Что одни души назначаются для почётного, а другие - для низкого употребления, это есть следствие предшествующих заслуг или преступлений их (о. сит. стр. 241) ... «душа когда-то ещё в древности совершила то, за что впоследствии в одном человеке была возлюблена, а в другом возненавидена прежде, чем в теле Иакова она стала занимать Исава, а в теле Исава была подчинена братом» ( id . примеч. внизу ср. стр. 269). Эта последняя цитата особенно интересна; обращаю внимание читателей главным образом на слова «когда-то ещё в древности»... Т.е. когда же именно, это всего важней, и мы постараемся это осветить в настоящей статье.
Шопенгауэр, прославляя метампсихозу, констатирует противоположность её иудаизму и возникшим из него религиям (Выпуск 8-й, стр. 523, изд. Ефимова 1903 г.). «Врождённость моральных качеств хороших и дурных более подходит к учению о метампсихозе, по которому «хорошие и дурные поступки человека подобно тени следуют за ним из одного существования в другое», чем к иудейству, которое требует, чтобы человек приходил на свет моральным нулем и затем в следствие разумного обсуждения решал, кем он должен быть, ангелом или чёртом» ( вып. XIII, стр. 645). Шопенгауэр ссылается на Талмуд, где рассказывается, что душа Авеля переселилась в тело Сифа: «Слова Матф. 16, 13-18 получают глуб окий смысл лишь, если предположить, что это высказано при условии догмата метампсихозы» ( вып. VIII,стр. 523). Надо правду сказать, обоснование метампсихозы у Шопен гауэра неопределённо, шатко: то он говорит, что индивидуум, у мирая, разлагается (его воля получает новый интеллект), то утверждает, что 1000 лет назад «были те же самые люди, что теперь» ( вып. XIII, стр. 667). Но как это может случиться и часто ли, если интеллект новый, другой? Ведь он не пустяки? Да и возможно ли? Наконец, и современные нам буддисты придают огромное значение переселению душ, перевоплощению, объясняя этим, между прочим, и тот действительно замечательный факт, что дети иногда совсем не похожи на своих родителей, и тот факт, почему благоденствуют грешники: они-де жили плохо в предшествующей жизни, до этого, т.е. теперешнего их существования.
Прошу сопоставить мнения Олькотта и Шопенгауэра; они указывают на две интересные проблемы, стоящие в какой-то зависимости друг от друга. Франкфуртский мудрец, к сожалению, не приводит библейских цитат, на основании которых он противопоставил иудейский взгляд - метам психозе , к воображаемой невыгоде для первого. Может быть, здесь разумеется известное место Иезекииля: «Если у него (праведника) сын разбойник... делает, чего он сам (праведник - отец) не делал, он умрёт» (18, 10-13)... «Но если у кого родился сын, который, видя грехи отца своего, не делает подобного... то он не умрёт за беззаконие отца» (18, 14-19). Но если вспомнить Исх. 20, 6, где Бог является «наказывающим детей за вину отцов до 3-го и 4-го рода», то перед нами выступят две возможности: 1) сын наказывается за грех родителей (ср. Исх. 34, 7 и Иез. 18,2) и 2) не наказывается за них. Почему? Потому что в первом случае совершает грехи родителей, а во втором случае не совершает их; первый является истинным сыном своего отца de facto и de jure , тогда как второй, по крайней мере de jure , уже не является сыном своего отца, как бы чужой ему, греховному, не похож на родителя нравственно (а иногда и физически). Но откуда такая разница? Можно думать 1) согласно «иудейскому» мировоззрению у Шопенгауэра, что сын, придя в возраст, сознаёт дурные поступки отца, размышлением дойдёт до их отрицания, пойдёт другим путем, благочестивым и, по крайней мере, не совершит грехов отца. Однако если отец и сын действуют в одинаковых условиях – ceteris paribus , то несовершение сыном грехов отца возможно тогда, если порочная наследственность последнего уже очень ослабела в сыне, настолько, что с ней легко справиться путём размышления, а это бывает не часто, ибо сама-то такая борьба трудна. Недаром даже Ап. Павел говорил: «По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего?» ( Римл. 7, 22 и 23) и делающий меня пленником за кона греховного»... Чтобы слово принесло плод, надо, чтобы оно упало не на каменистую почву. Эти соображения приведены с целью показать, что наказание детей за родителей или отсутствие его может быть просто следствием степени наследственности, а не какой-то прежней жизни, как это требует метампсихоз; последнее предположение не необходимо, устранимо. Дети могут наследовать известное качество родителя в меньшей, слабейшей, чем было у него, степени: внук унаследует меньше греха деда, если отец боролся с этим грехом, чем если содействовал последнему, развивал его в своей жизни, - разные дети, младшие и старшие, могут унаследовать злую склонность в неодинаковой степени 1. С этой точки зрения усилия воспитания не пропадают: не достигнув цели в одном поколении, они достигают её в следующем, уменьшая нежелательное качество отца или матери. Злое, преступное свойство характера, во всяком случае, не есть что-либо бесконечно большое, неисчерпаемое; нет, это величина и, как всякая величина, может убывать, слабеть, сходить «на нет». Это будет очень ясно, если принять во внимание защищаемое мною мнение, что личность не элемент, а содержит зачатки нескольких индивидуальностей (2 или 3): в одной из них личность живёт сама (большею частью всю жизнь, изредка не всю), а для других служит носителем. Представьте, что какая-нибудь одна греховная индивидуальность, благодаря воспитанию, несчастиям, и т.п. утомилась, ослабла в личности отца, то зачатый в это время сын уже унаследует не её, а другую, носимую отцом, не будет поступать, как отец и не будет наказан, так как не за что 2. На нём, таким образом, оправдаются предсказания И езекииля (18, 14-19). Основываясь на Исх. 20, 6 и 34, 7 можно предполагать, что такое ослабление, если не уничтожение, злой индивидуальной воли можно ожидать в третьем или четвёртом роде; и классическая мифология представляет превосходный пример этого рода в освобождении Атридов от тяготевшего на них греховного проклятия. Вспомните: Атрей оскорбил брата, который ему за это жестоко отомстил (первый род); грех перешёл на Атрида-А гамемнона , убитого женой (второй род) и на сына Агамемнона - Ореста, убившего свою мать (третий род); но после тяжкого наказания Орест слышит «голос: проклятие снимается ... земля манит меня на подвиги, на радость новой жизни» (« Ифигения», Гёте). Перед нами языческая мифология подтверждает откровение, слова которого, таким образом, являются действительно «незнаемыми и познаваемыми». «Мене, фекел, фарес» знаменуют не всегда наступление, а иногда окончание кары; и эти три слова говорят не только государству, но и отдельной индивидуальности. Агамемнон и объясняет Электре (см. «Агамемнон», траг. Альфиери), что «братоубийственная ненависть наследственна» в его племени, но она, ликвидированная страданием и кровью, наконец, исчезла; и этот психологический факт, полный трагизма, невольно наводит на вопрос, как могло умирить, восстановить равновесие преступление, нагромождаемое на преступление? Но ведь и «Давид совокупи беззаконие беззаконию, убийство же любодейством растворив», и это породило преступление его сыновей, пока улеглось, наконец, взбаламученное море проклятого наследья. Что наследственные качества и свойства могут исчезать (хотя бы временно), это лучше всего видно на сыновьях знаменитостей, ибо по Лафатеру «нет ничего реже, как знаменитый сын знаменитого отца». И понятные индивидуальные особенности, сделавшие карьеру отцу, им и исчерпались, истощились настолько, «что для сына уж ничего не осталось из этого хорошего наследства; надо ждать несколько поколений, чтобы ослабевшая индивидуальность снова постепенно окрепла и вновь расцвела, по-видимому, неожиданно, в виде какой-нибудь знаменитости; 3 так папоротник цветёт только в Иванову ночь, чтобы погаснуть на целый «год». Эти соображения показывают, насколько педагоги должны изучить родителей, чтобы знать, чего ждать от их детей. Из массы примеров укажу три: 1) Ровоам 2) сын Кромвеля, дотянувший до старости, не выходя из посредственности и, - 3) уже в наши дни - сын великого композитора Вагнера, не проявивший никаких способностей к строгому жанру своего отца, но - вот что важно для воспитателя - показавший большую способность к сочинению комической музыки, к которой его отец никогда не прикасался. Таким образом, незнаменитый, дюжинный сын великого отца, де-факто, конечно, его сын, но de jure как будто кого- то другого, низшего; и можно думать, что это даже не «как будто», а воистину ( de jure , читатель!), если верить, что личность не элемент (см. ниже). Так Исав походил не на Иса ака, а на древнего великого ловца Нимврода, был сын, продолжатель его примитивной, дикой, неукротимой, страстной и сильной натуры.
Здесь мы подошли ко второй из отмеченных выше проблем, высказанной Олькоттом, - путём метампсихозы, уясняющей, «почему дети бывают не похожи на своих действительных родителей. И мы видим опять, что для этого н е надо метампсихозы, перевоплощения умершего чужого, если и утвердиться в убеждении, что личность не элемент, а носит несколько индивидуальностей: выпадает индиви дуальность какого-нибудь весьма или не столь отдалённого предка, может быть, и такого, qui vestait inconnu . Через призму не совсем прозрачную, способную отчасти поглощать свет, проходит пучок различных лучей; одни задержатся, поглотятся существом призмы, другие пройдут через неё и засияют радугой. Личность - это призма, поглощающая одни индивидуальности, а другие пропускающая в жизнь, одни заедающая век, погребающая их в своих недрах, а другие - носящая на крылах своих. И на известном расстоянии, спустя долгое время, вы, видя этот спектр жизни, узнаёте, из чего состоял луч бытия, прошедший через данную великую личность; при этом вы понимаете, что может сделать, на что способна «плоть, похотствующая на дух»: она способна удержать его в своих объятиях, не пустить в жизнь, по крайней мере, некоторое время, часто весьма долгое. «Свяжи Азазела и положи его во мрак, чтобы он не смотрел на свет» (книга Эноха, гл. 10, 4-6). И сколько ангелов заперты таким о бразом оковами без веса в долинах, пылающих плотью, до д ня расплаты, в ожидании награды или суда. «И я произведу перемену с теми, которые родились в тьме и в своей плоти не были награждены почестью» (Энох. 708, 11). Как родятся гении от обыкновенных людей, орлы - от пресмыкающихся, молния - из промерзлой грязи, из праха - ангелоподобный человек?! Не из тех ли он, которые некогда оставили своё жилище и опустились на гору Ермон?... Досадно только, что таким образом -«связываются» не одни Азазелы и не только падшие... Луч жизни, проходя через личность, даёт спектр бытия. Однако прежде, чем займёмся этой спектроскопией, у кажем ещё на одно важное обстоятельство.
Раз личность носит, содержит зародыши нескольких индивидуальностей , назначенных для жизни, то отсюда ясна абсолютная недозволительность, безнравственность самоубийства: в лучшем случае человек имел бы, может быть, право распоряжаться собой, но раз в нём зачатки нескольких и притом совсем других, не похожих на него индивидуумов, убивать себя он не вправе, - это будет только самоубийство, но и беспричинное убийство других. Самоубийце можно сказать словами « Рамайяны»: «Безбожник, ты одной стрелой безжалостно троих убил ...» Да! Вероятно, именно троих. Отсюда понятно и столь характерное для древности стремление к увеличению потомства. Чтобы не умирать, не замуровать в себе другие индивидуальности, жаждущие часа жизни, Акиба утверждал, что «мужчина не имеет права сидеть без жены»; Зороастр вопрошает умершего: кого ты оставил после себя на земле? В Ветхом Завете то и дело вступают в брак, познают и настолько часто, что невольно удивляешься познавательной способности древних. И это, повторяю, понятно, как и та, на первый раз, странная, парадоксальная страстность, наблюдаемая часто у слабых, умирающих чахоточных: она - не развращённость, а стихийный вопль заживо погребаемых индивидуальностей, гибнущих в недрах умирающей личности... вопль странный, болезненный, как те грустные, трепещущие, поющие тени, которые оставляет за собой уходящий день и гаснущая лампада. «Гаснет день, собираются вечерние тени... горе мне», вдруг как бы не к слову прибавляет Иеремия; но на самом деле это «к слову», естественно: с днём, как и с личностью, уходит целый мир; не даром Иисус Христос не сказал, что Авраам видел Его, но что он видел день Его.
Теперь уместно вернуться к спектроскопии и воспользоваться библейским примером Авраама и его ближайших потомков, среди коих мы видим три резко очерченные, совсем различные индивидуальности, Измаила, Исава и Иакова (о Исааке - ниже), пережившие тысячелетия и оставшиеся «сами собою», такими же - верными себе 4. «Ангел сказал Агари об Измаиле (Быт.16, 12): «Он - будет между людьми, как дикий осёл; руки его на всех и руки всех на него; жить будет он перед лицом всех братьев своих».
Эти слова остаются в силе и до сих пор относительно пустыни, агарян, гордящихся происхождением от Измаила. Иаков жив до сих пор в лице сынов своих; Исав есть в каждом народе, все три индивидуальности сохранились. Особенно замечательна личность Исава, необработанная, г рубая, но не мелкая и не маленькая. Это «дикая маслина», которой суждено привиться (Рим. 11,17), это « ины овцы, яж е не суть от двора сего» (Иакова), но их же подобало п ривести Христу... По пророчеству Исаака, будет день, когда Исав свергнет его брата - Иакова. Вспомните ту незлобивую добродушную прямоту, я хотел бы сказать, чисто русскую, с которою Исав помирился с обманувшим его братом, обманувшим его опять, сейчас же после примирения, и вы поймёте; 1) что в Исаве много хороших задатков и 2) что эти две индивидуальности не идут вместе; по крайней мере Иаков отказывается (33, 18-17), хотя Исав и не прочь. Подумайте об этом хорошенько - «здесь мудрость», как говорит апостол Иоанн. Примите во внимание, что Исав был носителем такой величайшей «святой» индивидуальности, как Иов (Быт. 36, 33); и здесь опять великий смысл. Просветите Исава, и от него засияют светочи, как Иов; освятите его, и явятся святители. Так вскоре по крещении Руси многие из грубых, некультурных скифских звероловов превратились в подвижников и святых. Измаил, дремавший тысячелетия и разбуженный Магометом, оставил следы в философии, естествознании, поэзии и несравненной архитектуре; но сделает ли он ещё что-либо великое - это весьма большой вопрос, чтобы не сказать более.
Иаков уже совершил своё несравнимое дело носителя Откровения и никогда не совершит ничего подобного - в этом нет и вопроса. Но Исав ещё может дать многое, как всякая неиспользованная, долго накоплявшая энергию подспудная сила; его слово ещё не сказано; сокровищ ищут не у разорившихся богачей, и помощи - не у бывших силачей. Правда, он некультурен - так культивируйте скорей; он дик - просвещайте, не искушая преступной медлительностью д олготерпения Божия! Скажут: Едом проклят. Пожалуй; но кто не был проклят? Чего другого, а проклятие-то ведь не оскудевало! Разве Едому сказано: «се оставляете дом ваш п усть?» И если Измаил де факто от рабыни, de jure Иаков от горы Синая, то кто - от свободных? Здесь начинается новый р яд мыслей. 1) Раз сохранились индивидуальности Измаила, Исава, Иакова, то где же Исаак? Я указываю целые нации с характером Измаила, Исава и Иакова; покажите мне одного человека с индивидуальностью Исаака. Да наконец какова, собственно, она? Его личность стоит особняком проявляет характерную кротость, не творит своей воли, но волю отца и в выборе жены, и в предполагавшемся принесении себя в жертву, и в благословении своих детей, детей, где он мог изменить своё благословение ввиду обнаружившегося обмана Иакова, но не сделал этого, повинуясь высшей силе Он любил Исава (Быт. 25, 28), несмотря на всё несоответствие их характеров, подобно тому как Иисус Христос заботился об «иных овцах, яже не суть от двора» (Иакова). Да! Исаак - прообраз человека Христа, в лице Которого его индивидуальность повторилась и пышно расцвела, и Авраам видя все особенности Исаака, мог провидеть в них день Христа. 2) В Быт. 21, 10, читаем: «Не наследует сын рабыни с сыном (свободные)»; Библия, очевидно, высоко ставила качество матери, выше, чем древность вообще, часто считавшая женщину полем (Коран), или простой носительницей плода (смотри Эсхила). Нет, мать может передать сыну наклонности, пороки, характер, вообще свою индивидуальную волю, быть его родительницей de jure воистину; ибо тот истинный сын, кто унаследовал «волю»; не даром на это так напирает мать Мирры (см. Мирра трагед. Альфиери . Конец 1-го акта: «Мы (т.е. с дочерью) имеем одну единую волю»). Библией не подтвердишь шопенгауэ ровского взгляда, будто от матери наследуется только (!) интеллект; всякий знает противоположные случаи; да это и теоретически немыслимо. У оригинальной воли отца чужой, т.е. тоже оригинальный, следовательно, часто совсем другой, неподходящий интеллект матери - это платье с чужого плеча, шлем Гектора на голове пигмея, кот в сапогах и пр.! Нет, воля создаёт, вырабатывает, наживает свой собственный интеллект - это клавиатура, вынутая из пианино, она не подойдёт к концертной рояли. 3) Итак, сын может походить или на мать, или на отца; но Исав не похож на своих родителей; однако здесь нет метампсихозы или предсуществования, а только повторение, сохранение индивидуальности отдалённого предка, задержанной в личностях Авраама и Исаака, принесённой Авраамом или Ревеккой из их общей родины Месопотамии, страны Нимврода. Это понятно с моей точки зрения на личность как нечто «составное», личность это – трезвучие, где два тона заглушены третьим и, не звуча, переходят в следующий аккорд 5. Но если представлять её а бсолютным элементом, то появление ребёнка совсем не похожего на родителей, было бы труднее объяснимым; могло бы вызвать и мысль о метампсихозе. «Не обращать внимания «на то, кто чей сын, - смешно и служит признаком ограниченного ум а», учит Шопенгауэр ( Вып. XIII, стр. 663>. Да! Но решение этого вопроса не так-то легко: есть сыны de facto и de jure - от рабы и от свободного. Царь кипрский у Альфиери (см. Мирра, конец 1-го акта) заявляет, что «природа соделала его отцом, а случай – царём». Может быть, но бывает наоборот; и каждый отец пусть говорит только за себя. Недаром у того же Альфиери Карлос говорит Филиппу: «Вы мне дали жизнь, но нрав я получил не от вас» («Филипп», акт IV, конец 2-й сцены). В этом смысле понятны и слова Христа иудеям: «Вы отца вашего диавола есте».
Итак, индивидуальность рецидивирует, сохраняет жизнеспособность тысячелетия, как семена в гробах мумий, возвращается, но вечна ли она? и откуда, как появилась впервые? Вечно не то, что всегда будет, то, что и всегда было; но ни того, ни другого нельзя сказать об индивидуальности; и это не противоречит закону её сохранения, так как ведь и материя сохраняется, но не вечна, с нашей точки зрения: сотворена, значит не всегда была, и подлежит разрушению (2 Петр. 3, 10), не всегда будет; недаром Платой и Шопенгауэр сомневаются в её существовании. Было время, когда не было индивидуальности в нашем обычном, резко выраженном, отличительном, сравнительном виде; она отсутствовала у Адама, представлявшего личность, надо думать, «цельную», подобную первозданному элементу, как «день един», «Раз индивидуальность, характер, темперамент, тип - называйте, как хотите, - отличает одного от другого, бывает принци пиально различная, то Адама, прежде всего, не от кого было отличать, не с кем его было сравнивать. Ева, может быть, разнилась только как женщина (и то насколько, неизвестно, н е сказано); но это не индивидуальность, так как, по моим наблюдениям, у мужчины и женщины может бьть одна, та же индивидуальность (см. мою статью «О физиогном. сх одстве». Мед.Обозр.т.5,№7,стр. 14), и это подтверждает до некоторой степени Библия, говоря, что жена создана не самостоятельно, а из тела (ребра) мужа, а тело – объективация воли, сама индивидуальность. И если бы мы хотели знать особенности предполагаемой (?) индивидуальности характера, темперамента Адама, то Библия не отвечает ничего подробного и определённого. Прежде всего, он не был ничьим сыном. Какой он был? Неизвестно; конечно, хороший - но в чём и чем? К чему он был способен? Какой имел темперамент? Чего хотел? - вот главное для характеристики человека. О чём думал, на что надеялся? На это пытаются ответить только «немец Клопшток» и господин Мильтон но их показания всё-таки, согласитесь, не могут иметь решающего значения. Одно можно сказать наверное: Адам блаженствовал, наслаждался всеми чувствами, видел Бога и говорил с Ним, воспринимал столь великое представление, жил такой широкой интеллектуальной жизнью, которая была только что по силам, как херувим, был весь полон очей и шёл, куда Дух хотел. В таком созерцательном состоянии нечего желать, воля замолкает, человек не знает, чего хотеть, что сказать; как это прекрасно выражено в евангельском рассказе о Преображении: Пётр «не знал, что сказать» (Марк, 9, 6), только выразил слабое желание остаться в том же хорошем состоянии, построив кущи (ст. 5). Но это понятнее со стороны Петра, до Преображения испытавшего тяжкую земную жизнь, чем со стороны первозданного, введённого во вселенную человека. Это было состояние всепоглощающего представления, которое и возможно только при молчании воли - таково блаженство святых созерцателей, изихастов, поэтов, мудрецов. « Внасыщуся, внегда явитимися славе Твоей», - заметьте: « внасыщуся» - состояние удовлетворения, когда нечего больше желать. Таково было состояние Адама; это не отсутствие воли - она была (иначе бы он не жил), но в состоянии ещё недеятельном, она не имела повода для своего проявления до первого искушения, до которого находилась ещё под влиянием Божественного внушения («не вкушайте», Быт. 3, 3); последнее до искушения абсолютно доминировало не искушенную ещё пока, податливую внушению Творца волю первозданного человека; однако эта неиспытанная, не проявившаяся ещё воля была свободна в существе своём, могла в будущем подходящем случае принять то или иное направление, но какое именно - это до искушения было ещё неизвестно Адаму. Такое состояние души совершенно н е отвечает нашему обычному понятию индивидуальности, достигаемой, кроме того, путём сравнения и различения. А дам представлял личность без ясно выраженной индивидуальности - лазурное, совершенно безоблачное небо. Я не стану касаться вопроса об устойчивости такого состояния и его доступности искушению, равно как и вопроса, почему первый человек, стоя в идеально благоприятных условиях под влиянием и защитой Бога, - в раю... всё-таки погрешил? Почему он послушался сатаны, которого не знал, а не Бога, которого знал, будучи Его творением и находясь раньше под Его влиянием? В это время воля, надо думать, была идеально свободна, т.е., по крайности, не менее наклонна к добру, чем к злу (если более - то не могло быть падения в грехе); но тогда почему же её компас уклонился именно к злу? В теперешних уже греховных условиях всё ясно: счастье и покой не стойки, опасны - утомлённый ими нерв потребует противоположного - т.е. волнения, траты накопленных в дни покоя сил, и катастрофа отрицательного колебания неизбежна. Но эти рассуждения теряют силу в приложении к совершенной нервной системе первого человека; они вступают в права после его падения, объясняя всё последующее и, прежде всего, происхождение индивидуальностей. Падение, изгнание из рая, отвержение, всё это было внезапно, диаметрально и не могло не вызвать массу разнообразных мыслей, сожаления, боязни, естественного стремления проникнуть в мрак грядущего: кончилось восприятие блаженных впечатлений, началось тягостное, серьёзное размышление. Каббала учит, что, приступая к творению, Бог вызвал пред очами Своими много предполагаемых мировых проектов, осуждал их и в Его недовольстве погибла масса миров. Это величественная картина немыслима относительно Всеведущего и Всемогущего ко благу; Он - «Свет и Нет в нём никакой тьмы»; зачем Ему и из пречистых рук Его сосуды не в честь. Но видение Каббалы приложимо к человеку после падения; он, подобный Богу, должен был уподобиться Ему созданием своего человеческого мира; и явилось пред его очами много предположений, и в море слёз погибла масса надежд, под Гром проклятий... И так даже до сего дня! И в этот миг падают люди, и с ними рушатся обломки миров, кровавые обрывки плоти, страстно хотящие жить!.. Первые люда томились в тоске, раскаянии, осаждаемые массой мыслей, предположений, гаданий о будущем. Но чувства родителей до и во время зачатия сильно влияют на характер, душевный склад будущего ребёнка; и понятно, от Адама и Евы, переживавших такое ужасное состояние, не мог родиться никто иной, кроме Каина, т.е. именно такого, как он. И теперь уже есть, с кем сравнивать Адама, и между Каином и райским Адамом - колоссальная разница. Это был день рождения индивидуаль ности, а рождение Авеля было днём её крещения: получилось две совсем различных, два неодинаковых, противоположных. Но почему, откуда эта противоположность? Объяснимо. У жасное душевное состояние прародителей после падения и изгнания было первой бурей их девственной, нетронутой и могучей души. А вспомните, что бури девственной природы бывают страшны, но непродолжительны; - могучие силы быстро вырабатывают спасительную противоположную реакцию, молодость всегда оправляется и приспособляется скоро. После грозы - солнце и радуга, за отчаянием – надежда, за Каином - Авель, за потерей счастия - его воспоминания и отголоски. И после убийства Авеля, эта антикаинская реакция, сознание ужаса, необходимости помощи свыше настолько возросли у прародителей, что и следующий сын их Сиф был благочестивым . Мне кажется, в зависимости от неодинакового душевного состояния родителей, Авель и Сиф были неодинаковы: первый просто чистый, хороший, второй уже прямо религиозный, благочестивый. Смерть Авеля заставила прародителей искать спасения и надежды только у Бога: они - родители - не могли предупредить катастрофы убиения, поняли своё бессилие вне Бога, а это элемент религиозности, благочестия. Недаром Енос, сын Сифа, положил начало формальному общественному богослужению, я хотел бы сказать: «церковности» (Быт. 4, 26). Следовательно, благочестие Сифа понятно, объяснимо без метампсихоза, без талмудического предположения о переселении души Авеля в тело Сифа (см. выше мысль Шопенгауэра в начале статьи). Так родилась первая чета индивидуальностей, породившая столь многочисленное потомство, видоизменяясь от различных обстоятельств места и времени. Дюпре (см. Байрон. Т. 2, изд. Ефрона ) изобразил Каина в виде серьёзного человека, беспокойно, пытливо всматривающегося в даль. Я не понял сначала этого великого произведения, но теперь понимаю: Каин начал рассуждать о важных вопросах бытия, близко касающихся его, заглядывать в будущее, и всё это среди уже тяжёлой трудовой жизни, а может быть, и продолжающемся искушении. Он рассуждал неопытно, ничего ещё не знал, сбиваемый с пути при неблагоприятных условиях; н ет ничего удивительного, что он ошибся, «неправильно разделил», «погрешил». Это был момент, когда суждение и осуждение близко» (Иова 36,17).
В статье «Религиозная поправка к философии» я высказал мысль, что индивидуальность переживает субъекта (см. стр. 819 и 820), святые индивидуально различны, и если нас тупит 1000-летнее царство Христово, то оно будет торжеством, брачной вечерей индивидуальности. По Иринею Лионскому (Против ересей, пер. Преображен, стр. 671-685), после воскресения мёртвых одни праведники будут взяты на небо, другие будут в раю, третьи в обновленном Иерусалиме, в зависимости, конечно, от индивидуальности каждого, - это будет её венчание. Но затем она, вероятно, исчезнет, как время и материя, - «покорится». Талмуд учит, что в церкви (синагоге) должно быть только то, что нужно для молитвы, т.е. всех, а не каждого индивидуально; и если так в церкви, то может ли быть иначе в небесах, в церкви вечности, когда Сын всё покорит Отцу и все в Господе будем? Какая тут и зачем нужна и возможна индивидуальность? Она, собственно, не представляет творения Божия, а создание или, лучше, следствие всё усложнявшейся жизни падшего человечества, и может (должна?) уничтожиться, когда «Бог воззовёт прошедшее», когда станет общепризнанным «то ты еси» и не будет разницы между моим и своим... Ибсен в величайшем своём произведении «Пер Гюнт» занимается вопросом, что значит «быть самим собою»? И решает двояким, противоположным образом, «навыворот и прямо». Второе значит, очевидно, поступить согласно своей главной, выраженной индивидуальности, доминирующей вашу личность. Так поступал и сам Гюнт и был осужден за это. Но потому, что его индивидуальность была низка, эгоистична, грубо утилитарна - самое большее, здоровый вол, да и то бодливый. Если бы у меня спросили пример человека, (бывшего «самим собою», я привёл бы в пример Бетховена. У него не было задатков «рабочего», долу пресмыкающегося и п р., не было и святого: он не был религиозен, не отличался ц ерковностью, держал статую Изиды, поклонялся «Бесконечному». У него было две индивидуальности: льва и орла, как это дивно (может быть, бессознательно) изображено в статье Клингерса, где орёл обращается к львиной физиономии Бетховена, и вы как бы слышите слово: сотворим! Орёл расправил крылья и приглашает льва, ещё молчащего. Но послушайте патетическую сонату или « Аппассионату» и вы услышите рычание льва. Бетховен два раза пытался выйти из «самого себя» - написать обедню; но... первая обедня не имела успеха, маэстро принялся за второю, но встретил страшные затруднения, несмотря на колоссальную небывалую, несравнимую музыкальную мощь. Дело не ладилось и Бетховен бегал по лесам, по целым дням не ел, соседи слышали, как он «выл» у себя в комнате и, наконец, нашли его одичалым, в полном запустении жилища и костюма (см. Биограф. Павленкова, «Бетховен», стр. 63). Оказывается что сил льва и орла маловато для литургии; а вспомните, какие дивные религиозные композиции создавали легко древние простецы-отшельники, а также и наш священник Турчанинов с его добрейшим, совсем не орлиным лицом! Однако Бетховен всё-таки написал замечательную обедню, как выше сказано, удаляясь от людей, бессознательно постясь, игнорируя одежду, уединяясь среди величественной природы, т.е. делая то, что и отшельники, - «отвергаясь себя», - вот начало второго ибсеновского ответа на вопрос о бытии самим собою. Ответ очень нов для не читавших Евангелия. «Быть самим собою значит отречься от себя... выражать собою лишь то, что выразить тобой хотел Хозяин» (см. «Пер Гюнт»). Но это перифраз слов Христа: «Если хочешь быть совершенным, раздай имение нищим и следуй за Мною» ( Матф. 19, 26). Сколько не слишком великих стало очень великими, немного позаимствовав из величайшей Книги! Оба эти ответа на вопрос о бытии самим собою символически соединены в видении Иезекииля; чем человек бывает и может быть, то пророк видел под твердию, а то, чем человек должен быть - над нею. «Он вочеловечился, чтобы мы обожились» (Афанасий Великий); борясь ради этого со своей нежелательной индивидуальностью, отец облегчает эту борьбу для сына, передавая ему меньше греховной наследственности и большую способность бороться, и, таким образом, через несколько поколений вредная индивидуальность исчезает, ослабеет до минимума, вредная воля дифференцируется в интеллект, потонет в боговедении. Ряд постепенно изменившихся таким путём поколений представят вид дел «сданных в архив», «испытуемых», записанных в «книгах разгибаемых». Однако ещё нельзя ручаться за невозможность рецидива: индивидуальность повторяется часто со всеми главными особен ностями обстановки (см. Похож, личности, «Вера и Церковь» 1906 г.), увлекая её за собой, подобно тому как сказ ано у Иезекииля о фараоне (31,16 и 17): «С ним отошли в пр еисподнюю... все дерева Едема и союзники его, жившие тенью его»... Есть характеры, типы «весёлых», «спо койных», «раздражительных», «впечатлительных», «вялых »... И есть лекарства веселящие, вызывающие смех ( напри имер , индийская конопля), успокаивающие (бромистые препараты ), раздражающие (атропин, мускалин), усиливающие впечатлительность (стрихнин), снотворные и пр. В будущем возможна«психологическая химия». В состав индивидуальности входит много материального, связанного с симпати татическим нервом, с какими-то «психологическими» вещес твами. Вот почему в борьбе со своей индивидуальностью важ ен выбор пищи и её количество. По Шопенгауэру, кровь и мышцы стоят в ближайшем отношении к воле; отсюда понятно, зачем богатые волей англичане любят кровавые бифштексы, ненавистные истинным монахам, склонным к вегет арианству. Однако надо вспомнить, что борьба со своим «я» не есть самоубийство, а стремление к лучшим условиям и ка чествам бытия; прежде всего - жизнь... Жить во что бы то ни стало - вот главная обязанность к самому себе.
Ужасно, когда человек заеден средою, лев переварен волом. Но пророк, спасённый от чрева китова, - лучший сим вол воскресения индивидуальности.
В.Недзвецкий
«Вселенское дело». Вып. 1.
Одесса, 1914.
________________
Примечания:
1 Взгляд Иезекииля приводит Пилад в « Ифигении» Гёте: «Не мстят на сыне праведные боги за все грехопадения отцов; злой или добрый, каждый воздаянье приемлет за дела свои от них»... Это почти дословная мысль Иезекииля .
2 Точно так же благополучие недостойных не с подтверждает предположения буддистов о несчастиях (этих счастливцев), испытанных ими в предшествующей ж изни, а объяснимо заслугой отцов их пред Богом, милующим «до тысячи родов» .
3 Ослабление индивидуальности ясно, например, в следующем случае обыденной жизни, когда первые дети похожи на отца, а следующие на мать: индивидуальность отца ослабла, истратилась на первых детей и пока уже не и с и лак объективироваться, она только возбуждает индивидуальность материнской клетки к размножению, - получается некоторое подобие партеногенезиса; клетка отца служила лишь стимулом. Известно, что если разрушить дрожжевые клетки, то в жидкости всё-таки остаётся какое-то химическое вещество, возбуждающее брожение, т.е. уже без содействия самих клеток. Важно было бы сделать подобный опыт со сперматозоидами животных, иногда не только пропадает индивидуальность отца, но получается иллюзия какой-то бессеменности , когда, например, белая женщина, родившая от мужа-негра чёрного ребёнка, потом выходит замуж за белого и от этого второго мужа иногда родит также чёрного ребенка, элементов которого не было в семени второго её мужа. Вероятно, дело в том, что совершенно чуждый организм первого ребёнка, развиваясь в противоположном, не соответствующем ему организме белой матери, оказывает на неё сильное, своё, чуждое влияние, остающееся надолго в крови и нервной системе скатывающееся на развитие второго ребёнка. Здесь нет бессеменности только потому, что это второй ребёнок. Однако чей он сын? De facto белого , а de jure?.. Да! не всегда «чернят» родители детей, иногда дети родителей, и последняя «чернота», надо думать, ужасней первой, должна смываться поколениями, в сущности, не повинными ни в чём.
4 Может быть, Измаил походил на мать и Авраам ему отец только de facto , не de jure ( ?); но тогда личность Агари была призмой, задерживаю индивидуальность Авраама. Исав не походил ни на Авраама, «и на отца, мать, не любившую его (Быт. 25, 28), след., ими задерживалась его индивидуальность, унаследованная от какого-нибудь отдаленного предка.
5 Например, два аккорда: до-ми-соль и си-ми-соль; представьте, что ми-соль не звучат, а «играют»только две индивидуальности: до и си.
Ваши комментарии к этой статье
№19 дата публикации: 01.09.2004