Таня Ахтман
«Произведение»
Однажды я заблудилась в большом странном городе. Не помню как попала туда, но всё было мне незнакомо и непонятен язык, на котором говорили люди. Очень хотелось пить, я была голодна и устала, но всё в этом городе было мне чужим и безразличным. Я бесцельно шла по улицам и казалась себе невидимкой. Уличные торговцы продавали еду и питьё, но я не умела купить... В узком, похожем на коридор переулке, на выступе глухой стены лежало нечто, похоже, съедобное, но я, остановившись на мгновение, пошла дальше, не взяв.
Я пыталась вспомнить, как попала сюда и что было прежде - и не могла. Свои мысли я слышала на языке, который не связывался с предметами окружающего меня мира. Я не могла отразить на нём картинку, которую видела - не могла сказать себе о еде хлеб . Голос моего сознания звучал по иным законам и был не совместим с этим городом.
Прежде я никогда не задумывалась о связи Большого мира с собой - своей внутренней жизнью... - с тем, как собираю в себе всё происходящее, как зависима от звучащего во мне монолога. Вот, не сумела сказать хлеб - не сумела воспроизвести в слове то, в чём жизненно нуждалась… и прошла мимо, словно не видела еды и не была голодна… Я не сумела обозначить данность символом, совместимым с моим сознанием, и реальность осталась за гранью моей жизни, а я теряла силы от голода и жажды.
На площади собралась толпа и там совершалось действо, видимо, в неком ритме, потому что угадывалась закономерность, неведомая мне… Для меня происходящее там объединялось стремлением усилить хаос. Это было похоже на строительство песочного замка, но в обратной последовательности, когда каждое движение отнимает горсть песка – разрушает первоначальный замысел, смысл которого не определялся в образах, хранимых в моей памяти. Это был незамок, некорабль, недом, нехлеб... И сам город был - негород. Казалось, он существовал в отражении моих глаз, но его подробности были не определены из-за незнания мною слов и потому ощущались миражом.
Действо на площади достигло своего апогея - становилось всё невыразительней: люди вяло шевелили пальцами, что-то бубнили, сонно моргали, затихали понемногу, ложились, засыпали и площадь, казалось, пустела... У меня кружилась голова, но страха не было: моё одиночество было таким полным - совершенным - что, видимо, даже чувства скользили по его идеальной сфере...
Почти теряя сознание от усталости и слабости, я забрела в место, которое ощутила как тенистый дворик с маленьким фонтанчиком у стены. Кажется, я долго пила слабые капли. Рядом стояла усыпанная старой листвой скамейка. В изнеможении я опустилась на неё и последний всплеск сознания стал сном о Бахчисарайском фонтане...
Когда я проснулась, в светлеющем небе растворялись звёзды. «Бахчисарайский фонтан - вспомнила - дворик, скамейка, вода...» Мне показалось, что я уже не одна, узнавала каменные ладони - я пила их вчера перед сном, сумев утолить свою жажду, и теперь фонтан связывал меня с этим, уже не чужим мне, городом.
Я встала со скамейки и увидела, как смятую рыжую листву покинула фигура женщины, скамейка опустела, словно я разбрасывала себя горстями, пока не возникло дно из обнажённых деревянных рёбер с облупившейся краской.
Город возникал из небытия - проявлялся усыпанной старыми листьями скамейкой, фонтаном и словами, чудесно произнесёнными однажды и ставшими для меня теперь возможностью жить. Двор зарос кустами сирени и она цвела теперь, рассыпалась передо мной тяжёлыми букетами и томным ароматом...
Я вышла на улицу, пройдя под круглой аркой, и остановила проезжавшую пролётку. Город ещё не проснулся. Дворники мели тротуары. По каменным лицам домов струились скупые слёзы - переливались по чашам балконов и пропадали в подземной реке. Пахло сиренью.
Я остановилась у кондитерской и толкнула звякнувшую дверь. Сонная хозяйка принесла мне булочку и горячий шоколад. На скатерти в светло-сизую клетку стоял кувшинчик с тюльпаном, пахнущим сиренью. Шоколад был густым, очень сладким, но вкус у него был кофе и, прикрыв глаза, я пыталась понять тайну этой чашки.
Простите, как называется этот город? - спросила я хозяйку.
Сейчас семь утра... обычно мы открываем немного позже, - улыбнулась она. - Ещё булочку?
Мне стало тревожно. Я уже не была голодна и одинока: город отзывался - я пила из его чашки. Что происходило между нами? Я не владела здесь ничем - даже его именем, запахами и вкусом. Вчера, в идеальной одинокости, я была голодна, но спокойна. Я понимала, что потерялась в Мире, и мысль, даже такая грустная... спасала меня - я отвечала себе, и моё одиночество не было абсолютным. А потом мысль устала и вырвались видения: Бахчисарайский фонтан, поэтические грёзы , запах сирени, которая цвела – когда-то – на весенних каникулах в Бахчисарае...
Когда тюльпан пахнет сиренью и шоколад – кофе, а ты пьёшь, потому что иначе не можешь жить, то с каждым глотком в душе растёт страх. И выходя из кондитерской, уже не знаешь, пролётка ли ждёт у двери или электричка подземки; помнишь только, что уносит куда-то и лучше забыться. Это словно если бы рука, что ещё мгновение тому назад держалась за скобу от люка космического корабля, соскользнула случайно - вот он – в дюйме от напряжённых пальцев... нужно зацепится... за... за скобу? Корабль?... Землю? Космос? Жизнь? Не всё ли равно теперь...
Я пила шоколад со вкусом кофе и боялась жизни... Я не знала, что вырвет из моей забытой памяти несколько глотков неосознаваемой жизни, не знала какое воплощение примет кофейный запах за дверью кондитерской, но я... уже не могла... - не хотела признать призрачность города - отказаться от спасительной иллюзии: мирного часа за столиком со светло-сизой скатертью и тюльпаном в кувшинчике, от воды из фонтана и уединённой скамейке в сиреневом раю.
К моему столику подошёл брат. Он заказал что-то, как всегда, сложное и обильное, и принялся рассказывать, с удовольствием жуя, бесконечные подробности сюжетов... В его монолог вплетались хохот, автомобильные гудки, раздражённые голоса и сам он, казалось, мерцал, как экран...
Брату принесли блюдо с мороженным.
“Скажи, как называется этот город?” - спросила я.
“Попробуй ореховый пломбир, - сказал брат.
Прости, мне пора...
Ты всегда ведёшь себя... - слова замерли за спиной; я боялась дослушать, - боялась, что мираж брата окажется сильней моих и ждущее меня за дверью обернётся испанским сапогом.
Вдоль улицы стояли серые дома с балконами, завешенными линялыми детскими колготками. Прополз накренившийся на бок троллейбус с торчащей из двери половинкой хлебного батона, пахло бензином, пирожками и серыми влажными тряпками.
Простите, как пройти? - спросила я у проходящей с тяжёлыми сумками женщины.
Дальше... - ответила она.
Я прошла до конца квартала: Сейчас будет переулок, где в подвальчике обувной магазин, затем я выйду на площадь, пройду к автобусной остановке и - домой. Да, нужно купить молоко, хлеб и, кажется, кончился кофе.
Я прошла переулком - мимо нескольких ступенек вниз, спускающихся к двери, с прибитым над ней огромным ботинком. В нескольких шагах, в стене, за решётчатой дверью увидела круглый дворик, который не замечала прежде. Он зарос лианами сиреневых бугенвилий. У стены стоял скромный фонтан с едва сочащейся влагой, рядом была присыпанная старыми листьями и увядшими цветами скамейка. Казалось, пахло сиренью. Я приостановилась, ощутив укол душевной печали, тронула рукой калитку, но она не поддалась и я прошла дальше, свернув на улицу, знакомую до узнавания лиц манекенов в витринах...
Вот, сейчас остановится мой автобус и я сяду у окна рядом с девушкой-студенткой. Я вошла в автобус и оглянулась - свободное место было у окошка напротив входа.
Простите, - сказала я пропускающей меня девушке. Она рассеяно кивнула, не отрываясь глазами от конспекта на коленях.
Сейчас будет парк, а затем площадь с бронзовым кентавром и начнётся дождь, - я создавала город, в котором должна была жить, а он отвечал мне своими улицами, дождями и позволял пить из своих чашек.
Авг. 97г.
© 2003Татьяна Ахтман; 08- 9957475;
URL : http://www.geocities.com/akhtman
Ваши комментарии к этой статье
№18 лето 2004 года дата публикации: 1.06.2004