
Александр Херсонов
«Россия, Россия, Россия -
мессия грядущего дня!»
1
«Люблю отчизну я, но странную любовью.
Не победит её рассудок мой»,
- признавался Михаил Юрьевич Лермонтов. И он же воскликнул беспощадное:
«Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ…»
Мы, россияне, по-видимому, генетически обречены любить родину «странной», нерассудочной любовью, которая иногда уживается с… ненавистью. Есть такое понятие в психологии, как «любовь-ненависть»…
Мы любим родину с тоской и жалостью, которые, в конце концов, приводят к отчуждению от неё, а то и к бессильной ненависти…
На изломе веков Отечество познало краткий период поэзии, получивший название «серебряного века» (1895 - 1920).
Символист Константин Бальмонт в «Родной картине» делится с читателем подавленным настроением:
«Полусвет и полусумрак, и невольно рвёшься вдаль,
И невольно давит душу бесконечная печаль».
Однако, в «Стране, которая молчит» появляется нюанс нового настроения:
«Страна великая, несчастная, родная,
Которую как мать, жалею и люблю».
Оригинальный рецепт от вековечной тоски по нелёгкой доле России, предлагал в 1896 году поэт Фёдор Сологуб:
«Я - Бог таинственного мира,
Весь мир в одних моих мечтах.
Не сотворю себе кумира
Ни на земле, ни в небесах.
Моей божественной природы
Я не открою никому.
Тружусь, как раб, а для свободы
Зову я ночь, покой и тьму».
Согласимся с тем, что сологубовский рецепт годится на все времена, «работает» и в наши дни, избавляя творческую душу от тоски из-за врождённых изъянов родины…
Но, оказывается, стойкое ощущение божественного «Я» не является панацеей от российского сплина даже для такого творца, как Фёдор Сологуб. В «Гимнах родине» поэт признаётся:
«О, Русь! В тоске изнемогая,
Тебе слагаю гимны я.
Милее нет на свете края,
О, родина моя!
…Твоих равнин немые дали
полны томительной печали,
тоскою дышат небеса…
Твои суровые просторы
томят тоскующие взоры
и души полные тоской.
Но и в отчаянье есть сладость,
тебе отчизна стон и радость,
и безнадёжность, и покой».
Вот она, любовь русского человека к родине:
«Люблю я грусть твоих просторов,
Мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров
Я не боюсь и не стыжусь».
Так, может быть, секрет «странной» любви к отчизне заключается в том, что мы бессознательно любим именно Святую Русь-Россию?
Но что же это за феномен, печаль России и печаль по России? Уж не жаль ли нам Святую страдалицу - Россию, именно Святую, в той же степени, как нам жаль распятого Христа? Не одной ли природы эти всемирные жалости-печали? Видимо так, если поэт называет печаль по России бессмертной.
Вот оно, слово поэта-ясновидца:
«Печалью, бессмертной печалью родимая дышит страна
Но русское сердце тоскует вдали от родимой земли» (1903).
То же самое ностальгическое чувство по России испытывает и поэт Валерий Брюсов:
«За полем снежным - поле снежное,
Безмерно белые луга.
Везде - молчанье неизбежное,
Снега, снега, снега, снега…».
Но поэт-акмеист Иван Бунин не склоняет голову перед нищенством России, её вселенской тоской:
«Я не люблю, о Русь, твоей несмелой,
Тысячелетней, рабской нищеты».
И всё же:
«Но этот крест, но этот ковшик белый…
Смиренные, родимые черты!» (1905).
2
Особенно трагично, с бессильным надрывом, писали о родине поэты, предчувствуя приближения новых времён, которые Александр Блок назвал «неслыханные перемены, неслыханные мятежи».
И всё же к 1917 году печально-тоскливые настроения русских поэтов в отношении родины меняются на новые, ранее не познанные ощущения.
Совсем иные, чем у Бальмонта, Сологуба и Брюсова возникают мысли и настроения в отношении России у поэта Андрея Белого. В стихотворении «Родине» поэт призывает:
«Россия, Россия, Россия -
Безумствуй, сжигая меня!»
Удивительное видение возникает перед поэтом:
«В твои роковые разрухи,
В глухие твои глубины
Струят крылорукие духи
Свои светозарные сны».
Космогоническое пророчество звучит в страстном призыве поэта:
«Не плачьте: склоните колени
Туда - в ураганы огней,
В грома серафических пений,
В потоки космических дней!».
Звучит и надежда. На кого? На сошедшего Христа!
Вот оно, соединение двух великих и бессмертных имён: Россия и Христос!
«Сухие пустыни позора,
Моря неизливные слёз -
Лучом безглагольного взоры
Согреет сошедший Христос».
«Пусть в небе - и кольца Сатурна,
И млечных путей серебро.
Кипи фосфорически бурно,
Земли огневое ядро!
И ты, огневая Россия,
Безумствуй, сжигая меня.
Россия, Россия, Россия -
Мессия грядущего дня!»
Поэт-философ Юргис Балтрушайтис так же тоскует в творчестве. Но это совершенно иная тоска, которая не «зацикливается» тоской по родной земле. Тоска поэта вселенская:
«Вся мысль моя -
Тоска по тайне звёздной,
Вся жизнь моя -
Стояние над бездной».
Что есть жизнь человека, спрашивает поэт? И отвечает:
«Сон бесцельный,
Трепет беспредельный».
Между тем поэт замечает:
«В синих высях Бога
Ночных светил живые письмена»,
а
«Некий круг связующий объемлет
Простор вещей, которым меры нет».
Как мал, бессилен человек, когда
«За мигом миг в таинственную нить
Власть Вечности, бесстрастная свивает».
И горько сожалеет:
«Какая боль, что грозный храм вселенной
Сокрыт от нас великой пеленой».
Александр Блок тоскует «скромнее», его тайна не мирового масштаба, она запрятана в самой матушке-России:
«Ты и во сне необычайна,
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю, а дремотой тайна,
И в тайне - ты почиешь, Русь».
Что касается души поэта…
«Живую душу укачала,
Русь, на своих просторах, ты,
И вот - она не запятнала
Первоначальной чистоты».
Беспредельна вера А. Блока в Россию будущего:
«Пускай заманит и обманет -
Не пропадёшь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…»
Поэт ясновидчески восклицает:
«О, Русь моя! Жена моя!
До боли нам ясен долгий путь!»
3
Поэты «есенинского призыва» как один с душевной болью писали о родине.
Крестьянский поэт Спиридон Дрожжин вовсе непритязателен к родной земле:
«Я вижу Волгу
И с лесами опять поля,
А там дорожка
Куда-то вьётся далеко…
Ах, если б счастья немножко,
Как здесь жилось бы мне легко».
Поэт Александр Ширяевец ищет и находит причину тоски по родному краю. Вначале восклицает:
«Сколько буйных сил непочатых
У тебя, родная Русь!»
И затем переходит к главному:
«И такие силы львиные
Зарывалися века!
Не с того ли и надрывная
Тяжела твоя тоска?»
Поэт Пётр Орешин (1915) задаётся вопросом: «Кто любит родину»? И рисует непритязательную картину:
«Кто любит родину, русскую землю с худыми избами,
Чахлое поле градом побитое?
Сила измызгана, потом и кровью исходит силушка,
А избы старые, и по селу ходят нищие…»
И находит парадоксальный ответ на свой же вопрос:
«Он, лапотный, больше всех любит родину!»
И объясняет суть видимого парадокса:
«Ведь потом и кровью полил он, кормилец,
Каждую глыбу и каждый рыхлый и тёплый ломоть
Скорбной земли своей!»
О мучительной, тоскливой любви к родине писал и Сергей Есенин:
«С того и мучаюсь, что не пойму,
Куда несёт нас рок событий…»
Но, в конце концов, разобравшись в существе происходящих в России исторических событий, поэт провидчески воспел
«Новые в мире зачатья в отблеске алых зарниц…»
И в этих мировых зарницах увидел новую будущую Россию, действительно прошедшую краткий путь «от сохи до атомной бомбы».
Хорошо известны хрестоматийные строчки поэта:
«Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою».
Величие человека и поэта Сергея Есенина заключается не в традиционном оплакивании России, а в призыве смело двигаться к новым, неизведанным временам:
«О, Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными временами
Встаёт иная степь».
Не прост в мыслях и чувствах поэт Сергей Есенин:
«Долга, крута дорога,
Несчётны склоны гор,
Но даже с тайной Бога,
Веду я тайно спор».
Мощно, убеждённо звучит в год Революции призыв поэта:
«Сокройся, сгинь ты племя
Смердящих снов и дум!
На каменное темя
Несём мы звёздный шум.
Довольно гнить и ноять,
И славить взлётом гнусь –
Уж смыла, стёрла дёготь
Воспрянувшая Русь.
Уж повела крылами
Её немая крепь!
С иными именами
Встаёт иная степь».
Прошло столетие. И новая Россия по пророчеству С. Есенина рассталась с «каменным теменем» и чутко прислушивается к «звёздному шуму» наступивших Времён Эры Водолея.
Ваши комментарии к этой статье
№52 дата публикации: 15.12.2012