Спартак Ахметов

 

БРОНЕНОСЕЦ С ПРОБОИНОЙ
ПОД ВАТЕРЛИНИЕЙ

И.А. Ефремов
К семидесятилетию со дня рождения И. А. Ефремова

40 лет назад, 5 октября 1972 года, ушёл из жизни Иван Антонович Ефремов. Его младший друг и коллега, писатель и геолог Спартак Фатыхович Ахметов, был у него в гостях в последний день его жизни. Об этом визите он рассказывает в своём очерке, написанном в 1978 году к празднованию семидесятилетия со дня рождения Ефремова.

Очерк публикуется по сборнику «Спартак Фахытович Ахметов. Информация из будущего. Научно-фантастические рассказы и повести. Алма-Ата: Издательство «Жалын» Государственного комитета Казахской ССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, 1986».

О. Ерёмина

 

К Таисии Иосифовне Ефремовой я стараюсь ездить на трамвае, чтобы не подходить к дому со стороны Ленинского проспекта. Изредка забываюсь, сажусь в троллейбус, и тогда приходится сходить перед универмагом «Москва». Едва ноги касаются жёсткого тротуара, как я снова попадаю в то равнодушно-серое утро, придавленное свинцовыми облаками. Даже осенние листья кленов кажутся пепельными, даже лёгкие фигуры берез имеют мышиный оттенок.

Весь мир стал серым и тусклым.

И я бегу наискосок через улицу Губкина, продираюсь сквозь серые кусты, оскальзываясь, огибаю углы дома. Воздух обжигает лёгкие, сердце гонит по телу расплавленный свинец, тяжелеют ноги. Бегу изо всей мочи, но всё-таки не успеваю. Дверь квартиры Ефремовых уже страшно распахнута, в кабинете сидят и стоят люди с исковерканными лицами, на полу валяются обрезки бумаги и кислородные подушки. Взвизгивает телефон. Кто-то берёт трубку: «Да, правда... Сегодня утром...»

В спальной комнате мебель вжалась в углы. Необыкновенно длинная, постель протянулась от стены до стеллажей, разделив мир пополам, и на ней лицом в зенит лежит Иван Антонович, кривя губы в едва заметной усмешке. Будто спрашивает: «К-как я вас разыграл?..»

Он лежит и улыбается...

 

...Часть отпуска с женой и сыном я провёл в Феодосии. В Москву мы вернулись первого октября. Могли бы задержаться ещё на неделю, но у сына случился приступ астмы, и врачи посоветовали быстрей уезжать от моря. В Москве я сразу позвонил Ефремову. Иван Антонович был весел, мало заикался, сказал, что они с Таисией Иосифовной только вчера вернулись из Перхушково, где провели лето.

- Не слишком мучились от жары?- спросил я.

- Ничего, выдюжил... Таисии Иосифовне пришлось со мной повозиться. Что же вы нас на даче не навестили?

- Наш институт колхозу помогал. Сенокос, уборка зерна... Потом торфяники загорелись, от них - лес. Почти все мужчины были брошены на борьбу с пожарами. А потом мы с Галей и Камиллом поехали в Феодосию.

- Что Вы говорите?! И в Коктебеле были?

- Конечно! У волошинского дома гуляли! - похвастался я.

- К Марии Степановне не заходили? Впрочем, об этом при встрече. Как здоровье Галины Леонидовны и Камилла?

- Сынок малость приболел... А с Галей - что сделается? Она всегда здорова.

- Как Вы выражаетесь... Иметь такую жену - всё равно, что выиграть миллион рублей.

- Да я знаю, Иван Антонович. Просто шучу так, ну - острю вроде.

- Ладно оправдываться! Небось прийти хотите?

- Если можно...

- Сейчас мы с женой заняты подготовкой собрания сочинений. А вот среда - свободна.

- Как обычно, вечером?

- Ну да. С трёх до шести моя жена заставляет меня отдыхать.

И после двадцати лет совместной жизни он со вкусом говорил: «Мы с женой, моя жена...»

 

Два дня пролетели. Четвёртого октября мы поехали к Ефремовым.

Стояла блистательная осень 1972 года. После невыносимо жаркого - с дымовой завесой лесных пожаров - лета наступили ясные тёплые дни. Дожди почти не тревожили, листья на деревьях и под ногами пересохли. На Ленинском проспекте пылала красно-жёлтая часть спектра, осень от этого казалась ещё теплей. А когда троллейбус утыкался в запретные огни светофоров, можно было уловить шуршание опавших листьев под ногами пешеходов.

Ровно в шесть мы стояли у дверей квартиры № 40. Собрались с духом, четырежды прижали чёрную кнопку звонка. Навстречу улыбнулась маленькая Таисия Иосифовна с ножницами в руке. Я вручил ей букет, оправленный в жаркие листья клёна:

- Вам.

- Какие чудесные астры! - восхитилась она. - Сейчас поставлю в вазу... Проходите, пожалуйста, не обращайте на меня внимания - кончаю расклейку.

- Как Иван Антонович?- шёпотом справилась Галя.

- Хорошо... Можете сидеть допоздна, только не слишком его волнуйте. Волчек, это Галочка и Спартак Фатыхович.

Волчек, он же Иван Антонович Ефремов, доктор биологических наук, профессор, лауреат Государственной премии, основатель новой науки - тафономии и автор романа «Туманность Андромеды», стоял у входа в кабинет заполняя собой дверной проём. Он громаден и массивен, словно броненосец. Из глаз, как из прожекторов, исходят столбы голубого света.

У дверей квартиры Ефремовых мы всегда робели и напрягались. И зря - нас встречал не корифей всех наук, а добродушный мужик Иван, интеллектуал Иван Антонович, с которым равно можно пойти на медведя, посмаковать тонкости стихов Бунина или Волошина. А ещё он так мило заикался. А ещё он мог выхватить воображаемый кольт и п-пристрелить незадачливого спорщика - из жалости. А ещё он мог вот так сильно и мягко утопить в общем-то немалую мою кисть в своей огромной ладони.

Нас усадили на диван под паруса чайного клипера на большой фотографии. Рядом, на низеньком столике, заваленном бумагами, стояла пишущая машинка с латинским шрифтом («Пишу письмо одному американскому учёному», - объяснил Ефремов). На другом столе - громадном, со множеством отделений, ящичков, шкафчиков и застеклённых плоскостей - помещалась другая машинка. Таисия Иосифовна прошла к ней и принялась что-то печатать.

- Собрание сочинений на полном ходу, - сказал я, оглядывая две стенки застеклённых стеллажей с книгами.

- Да, пока всё слава Богу,- Ефремов улыбнулся. - Мой курносый секретарь заканчивает подготовку третьего тома.

- А в каком издательстве выйдет собрание?

- Как обычно - в «Молодой гвардии».

- Вы говорили, что всего будет шесть томов...

- Нет, остановились на пяти. Это даже лучше. Издание шести томов растянулось бы на три года, а так - только два. Больше шансов дожить.

- Иван Антонович, я недавно познакомился с одним врачом-кардиологом. Очень дельный специалист. Он Ваш страстный почитатель и хочет быть полезным.

- У меня на каждую болезнь сердца по врачу. - Смеётся Ефремов очень красиво, голубые зайчики прыгают в глазах. - Несколько профессионалов. Но всё-таки они не стоят единственного ангела-хранителя. - Он посмотрел на жену.

- А как сейчас?

- Живу и прислушиваюсь. Иногда ночью просыпаюсь оттого, что сердце остановилось. Как будто завод кончился. Жду - пойдёт, не пойдёт? Оно шевельнется и опять застучит. С-слава Богу, пронесло! Я похож на броненосец с пробоиной под ватерлинией. Судно ещё на плаву, но машинное отделение заполняет вода...

Таисия Иосифовна подняла очень деловые глаза, поправила прядку волос на лбу.

- Я кончила, только страницы пронумеровать.

- А что вошло в остальные тома? - спросила Галя.

- В двух первых - рассказы, четвёртый том - «Дорога ветров» и «Туманность Андромеды», пятый - «Лезвие бритвы».

Пока Таисия Иосифовна горделиво загибала пальцы, я вспомнил, как Иван Антонович рассказывал о своей писательской работе.

Практически она началась в детстве, когда Ефремов в осаждённом интервентами Очакове зачитывался книгами Райдера Хаггарда. Читал, где попало, даже на пожарной лестнице. Здесь его и контузило шальным снарядом, с той поры он немного заикается. Влюблённый в приключения, Иван Антонович после окончания петроградских мореходных классов плавал по Охотскому морю старшим матросом. Потом Ленинградский университет, геологические и палеонтологические экспедиции на Урал, в Среднюю Азию и Сибирь. Особенно много Ефремов работал в Сибири: на Сихотэ-Алине, в междуречье Амура и Амгуни, в Якутии и Верхне-Чарской котловине, где сейчас проходит трасса БАМа. Фактически во всех экспедициях Иван Антонович собирал, даже не собирал, а переживал материал, из которого впоследствии были сделаны рассказы «Катти Сарк», «Алмазная труба», «Юрта Ворона», «Голец Подлунный», «Белый рог»... Потом началась война. На фронт Ефремов не попал, хотя просился многократно. Его назначили в комиссию по инспекции заброшенных горных выработок. Война требовала сырья, и тридцатипятилетний доктор наук опять объездил Урал, Сибирь и Казахстан. Потом его свалила странная форма азиатской лихорадки, заработанная в многочисленных экспедициях. И ещё он почувствовал, что у него есть сердце - начало пошаливать.

Жил он во Фрунзе, много работал, думал, И поставил перед собой три задачи: написать о невероятных происшествиях, чтобы разбудить фантазию молодёжи; рассказать о древних цивилизациях, историю которых в то время у нас мало знали; возвеличить прекрасную женщину - матерь человечества. И вот теперь все эти задачи решены и воплощаются в пятитомник.

И ещё я вспомнил 1957 год и длинные очереди у газетных киосков за свежим номером журнала «Техника - молодежи». Печатался новый роман Ефремова «Туманность Андромеды», переведённый позднее на 29 языков.

- Жалко, экземпляра «Дороги ветров» не нашли, - пожаловался Иван Антонович. - Перепечатывать долго, а для расклейки нужны две одинаковые книги.

Настала минута моего торжества. Я вытащил из портфеля томик с летящими оленями на сером переплёте:

- Вот! - достал по случаю.

- Вы - колдун! - ахнула Таисия Иосифовна.

- Не колдун, - весело возразил Иван Антонович, - а отец родной и благодетель. Теперь я Ваш должник.

- Рассчитаетесь подпиской на собрание, - корыстно сказал я. - Из авторских экземпляров.

От могучего хохота Ефремова задребезжали стёкла в стеллажах, испуганно глянула антилопа с картины, а чайный клипер понёсся так резво, будто в его паруса ударил шквал. Таисия Иосифовна встревоженно подошла к мужу и коснулась его плеча:

- Так нельзя.

- Ладно, не б-буду. - Ефремов понемногу успокоился, одёрнул просторный домашний костюм, поправил галстук. - Вы «Таис Афинскую» читаете?

- Конечно, - кивнула Галя, - все номера журнала «Молодая гвардия» собираем, хотим переплести.

- И как она вам?

- Роман о женщине, написанный рыцарем!

- Жалко, в собрание «Таис» не войдёт, - сказал я.

- Сперва надо отдельной книгой издать. Кстати, о настоящих женщинах... Расскажите, как вы были в Коктебеле.

- Мы на теплоходе туда поехали, - начал я. - Камилла, конечно, укачало. Пришлось остаться. Вот и погуляли около Волошина...

- А в дом зашли?

- Нет...

- И Марию Степановну не видели?

- На балконе сидела очень старая женщина - наверное, она.

- Надо было зайти, передать от нас привет. Вас бы и ночевать оставили, и показали бы всё.

- А мы и не знали, - с сожалением протянула Галя.

- Неужели я не говорил, что знаком с вдовой Волошина? Это поразительная женщина! В войну она немцев не испугалась. Всё уберегла - рукописи, картины, вещи. А огромный гипсовый муляж египетской царевны Таиах в саду закопала. Удивительная женщина, настоящая женщина! - Когда Ефремов волновался, он немного бледнел и сильнее заикался.

- Надо выпить элениум, - строго сказала Таисия Иосифовна.

- Т-ты расскажи, к-как добиралась с Марьей Степановной в Коктебель, а я отыщу всё сам.

Оказывается, лет десять назад Волошина гостила у Ефремовых. Потом они летели в Симферополь - причём Мария Степановна впервые села в самолёт. Рейс не задался, их сажали на запасные аэродромы, не кормили. В Симферополе не подали автобус, пришлось заночевать в стоге сена. Очень неудобно и голодно. И всё-таки Волошина не унывала и восторгалась полётом, как девочка!

Бесшумно, словно слон из джунглей, появился Иван Антонович. Улыбаясь и кивая, дослушал рассказ жены.

- Теперь видите, какое знакомство упустили?

- Что ж делать... В будущем году исправим ошибку.

- Такие возможности нельзя упускать, они могут не повториться... А Волошин был не только прекрасным художником и поэтом, но и большим человеком. На его могилу до сих пор ходят местные татары и привязывают пёстрые лоскутки, как святому.

- А Галя ездила в Старый Крым на могилу Грина.

- Я на ней была лет пятнадцать назад, - оживилась Таисия Иосифовна. - Еле отыскала... Там ещё алыча молоденькая росла.

- Теперь на могиле чугунная ограда, простой, прямо угольный обелиск, портрет в овале. Алыча разрослась в громадное тенистое дерево. Ягоды созрели, я сорвала несколько. И вам привезла.

Галя развернула пакетик и передала Ивану Антоновичу. Тот с любопытством потрогал тёмную ягодку, показал жене.

- Вот бы высадить косточку. Алыча с могилы Грина!

- Холодно здесь, - посомневался я, - не будет расти...

- Мне пора на кухню. - Таисия Иосифовна поднялась. - А вы поговорите о Грине. И за Иваном Антоновичем присмотрите, доверяю его вам. - И ушла.

Рядом с огромным шумным мужем она казалась ещё меньше и тише. В разговор вступала редко, больше молчала, слушала. У неё очень милое округлое лицо, коротко остриженные волосы, которые, как и у Ивана Антоновича, начинаются сразу над треугольничками бровей. Вообще они очень похожи - как отец и дочь. И всё-таки громадный мужик Иван в присутствии жены кажется расшалившимся сыном, балованным мальчишкой. Он требует постоянного внимания и контроля. И Таисия Иосифовна следит за ним. От неё словно исходит силовое поле жизни, которое поддерживает на поверхности броненосец с пробоиной под ватерлинией. Десять лет назад она буквально спасла мужа. И он написал ещё три романа, в том числе «Лезвие бритвы» и «Таис Афинскую».

- Ещё мы были в галерее Айвазовского. Кстати, там выставлены некоторые акварели Волошина.

- А музей Грина уже открыт?

- Да! Мы заходили в него несколько раз.

- Не очень там наворочено?

 -Что Вы, нам понравилось! - воскликнула Галя. - Ведь всё сделано по эскизам Саввы Бродского!

- А мне не нравятся рисунки, на которых изображены корявые изломанные люди... Ассоль - весёлая, здоровая девочка. Носится по берегу, хорошо плавает. А на иллюстрациях Бродского - бледный тщедушный призрак.

- Но ведь она и у Грина такая, - попробовал возразить я. - Изгой, тихоня. Сидит у моря и ждёт принца.

- Г-грин неправильно понят. Вспомните Ахматову! Она тоже выросла у моря, плавала в шторм, ничего не боялась... Настоящая приморская девчонка!

- Ассоль скорее не девчонка, а облако в юбке.

- Вот и целуйтесь со своим облаком! А мне нравятся здоровые к-красивые женщины. - Иван Антонович помолчал, успокаиваясь. - Впрочем, чёрт его знает, может, Вы и правы. Грина можно толковать и так, и этак. Вообще он не совсем додумал эту вещь. Фантастика какая-то - сидеть и ждать принца семнадцать лет.

- Кстати, о фантастике. Вы уже прочли... - Я назвал книгу известного фантаста.

- Видите ли, - серьёзно сказал Ефремов, - надо прежде всего договориться о терминах. Научная (это прилагательное в последнее время стали забывать!) фантастика призвана экстраполировать развитие науки и техники, человеческого общества на неопределённое количество лет в грядущее. Призвана будить воображение молодёжи, готовить её к самым парадоксальным открытиям. В этом смысле научными фантастами были Жюль Верн, Уэллс и наш Беляев. Названный Вами писатель использует фантастику как литературный приём для построения критиканских произведений. Причём, вкус у него не безупречен...

Мы с женой сидели, опустив головы. Нам нравились произведения критикуемого писателя, написанные с кинематографическим блеском. Мы почти не задумывались - насколько они научны. Ефремов же в своих книгах прежде всего учёный. Он напрочь отвергает все развлекательное и смешное. И в то же время, как человек, он неистощим на выдумки, прозвища, дружеские розыгрыши. Об этом часто вспоминают его соратники по экспедициям.

- Чего приуныли? - усмехнулся Иван Антонович. - Я не против юмора, я против зубоскальства. Писатель должен выдавать информацию, а не острить. Если же он вдобавок топчется на месте, варьирует без конца одну и ту же расхожую мысль, множит слова, а не идеи, стремится каким-нибудь вывертом ошарашить читателя - то это не писатель. Когда-то он писал подлинно научно-фантастические повести, и они мне нравились. К одной книге я даже предисловие написал. Но потом он сбился с научно-фантастической дороги, отчего у меня и произошёл с ним разлад. К сожалению, он не одинок. Иные писатели - как та собачонка, что выскочит из подворотни, тявкнет и, поджав хвост, назад. Ну, Бог с ними. Как ваши научные дела?

В своём институте мы занимаемся выращиванием и исследованием кристаллов. Первые опытные образцы всегда приносим показать Ивану Антоновичу, который очень любит всё тяжёлое и каменное. На этот раз я вытащил из портфеля отливающий перламутром обломок фторфлогопита.

Иван Антонович поспешно взял его и долго разглядывал, далеко отставив от глаз. Поколупал пальцем.

- Да-а-а... - повернулся к двери и громко позвал жену.

Прибежала взволнованная Таисия Иосифовна в голубом переднике.

- Что случилось? Тебе плохо?

- Посмотри, какую прелесть нам принесли.

Ефремова сначала осмотрела мужа, успокоилась и осторожно приняла в руки большой кристалл.

- Очень, очень красиво! Приятный блеск, благородный цвет - вполне декоративный камень.

Кристалл водрузили в центре столика, расселись вокруг, как язычники, и долго любовались мягкими переливами света на чешуйках слюды.

-Что - попьём чайку?- нарушила молчание Таисия Иосифовна.

- Конечно! - весело сказал Ефремов.

Перешли в кухню, даже не кухню, а уютную нарядную комнатку с удобными встроенными шкафами (вся меблировка квартиры - по эскизам Ивана Антоновича). Ели тыквенную кашу по-ефремовски, паштет из гусиной печенки. Пили чай с сыром и яблочным пирогом (фирменное блюдо Таисии Иосифовны). Иван Антонович усиленно угощал Галю миндальными козинаками. Это, мол, любимое лакомство эллинских женщин. Я читал свои стихи. Иван Антонович слушал хорошо: с большим вниманием и доброжелательно. Таисия Иосифовна тоже слушала, но смотрела только на мужа. Двадцать лет она смотрела только на мужа, словно боялась, что стоит отвести взгляд - и тот исчезнет. Будто это не материальный могучий Ефремов, а голографическое изображение, созданное лазерным лучом её взгляда. Взгляд соединял их, как пуповина соединяет мать и дитя. Все животворящие соки - здоровье, сила, нежность - переливались через пуповину в больного мужа. А все грехи и болезни она брала на себя.

Потом Иван Антонович опять говорил о всеобщей притягательности жанра научной фантастики, о молодых писателях Сибири, подающих большие надежды, о своей книжке «Алмазная труба», которую якутские геологи таскали в рюкзаках. Читал стихи Волошина и Ахматовой, читал очень хорошо, без всякой внешней аффектации. А бунинские строки произнёс так, будто к себе примерял:

 

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной...

Срок настанет - Господь сына блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я всё - вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав...

 

После стихов Иван Антонович рассказывал о своих монгольских экспедициях, о литературных планах. Он собирался написать повесть о броненосце «Ретвизан», героическом участнике русско-японской войны. Задумана ещё одна книга - «Дети росы», о давнем прошлом нашей родины. Потом опять говорили о Феодосии и о том, как любили этот город Грин и Волошин.

- Города следует оценивать по количеству купленных в них книг, - сказал я. - В Феодосии я ничего не приобрёл, а вот в Ворошиловграде нашёл одну довоенную фантастику и четыре тома толкового словаря.

- И словарь уже укомплектован? - вскинулся Ефремов.

- Что Вы! Половины нет.

- Тогда наша квартира должна цениться выше Ворошиловграда, - заторжествовал Иван Антонович, - потому что я Вам подарю по меньшей мере шесть томов словаря.

- Всё-таки он немного перевозбудился, - попеняла Таисия Иосифовна, когда муж вышел.

- Моя вина, - покаялся я.

- Пойдём, поздно уже. - Галя поднялась. - Ивану Антоновичу надо отдыхать.

Прошли в кабинет, где Иван Антонович пеленал толстенную стопу книг.

- Вы что? - вскинул он огромные продолговатые глаза.

- Нас Камилл заждался, спать не ляжет.

- Если так - не удерживаю.

Я достал книжку и протянул её Ефремову.

- Опять автограф?- засмеялся он.

- Если можно...

- Кому на этот раз?

- Сыну.

- Ему не смею отказать.

Сел за стол, выбрал ручку и стремительным почерком начертал: «Камиллу Ахметову на добрую память от автора. 4 октября 1972 г.»

Пошли одеваться. Иван Антонович ревниво следил, как я снимаю огромных размеров тапки.

- Не велики?

- В самый раз - сорок четвёртый.

- Неужели у нас одинаковые ноги?

Принялись меряться. Узкой ступне Ефремова с необыкновенно высоким подъёмом я противопоставил нечто лаптеобразное. Оправдывался:

- Нога геолога.

- Рассказывайте! - насмешничал Иван Антонович. – П-пристрелить из жалости!

Помог Гале надеть плащ. Заметил заботливо:

- Пора переходить на пальто, вечером холодновато.

Мы топтались у дверей. Не хотелось уходить от этой лёгкости и раскованности. Обидно даже - только пришли и уже прощаться. У лидера советских фантастов даже темп течения времени иной. Ещё раз утопили ладошечки в огромной кисти Ивана Антоновича. Во дворе помахали руками провожавшим из окна Ефремовым - маленькая жена на фоне громадного, контражуром, мужа.

Ушли...

 

А потом наступило 5 октября. Кто может знать, как это было? Может быть, и так...

В четыре часа утра Иван Антонович проснулся оттого, что остановилось сердце. Несколько секунд лежал без движений, выжидая. Сердце молчало. Он хотел подтолкнуть его, как толкают не вовремя остановившиеся часы, но не смог поднять руку. «Всё, - мелькнула мысль, - броненосец пошёл ко дну...»

Он повернул голову к постели жены и постарался улыбнуться, чтобы та, проснувшись, не испугалась его неподвижного лица.

Он лежал и улыбался...

 

...Жизнь не остановилась. Прошло более десяти лет. Прожекторные лучи ефремовского взгляда бьют через наше время в будущее. Его кабинет неприкосновенен. Стеллажи с книгами, рабочий стол, антилопа и чайный клипер на стене. Всё как при жизни. И только в углу кабинета на тумбочке под его портретом горит неугасимый огонь. Растёт стопа книг - последние издания на разных языках. Людям по-прежнему нужно его слово...

Прошло более десяти лет. Что произошло за это время?

В те скорбные октябрьские дни из Коктебеля пришла телеграмма: «Плачу вместе с вами. Маруся». Мы так и не смогли повидать Марию Степановну Волошину. Её не стало в 1977 году.

В двухстах тысячах общественных и домашних библиотек стоят шесть томов в чёрных переплётах с золотым тиснением. Издательство «Молодая гвардия» выполнила свои обязательства перед И. А. Ефремовым. Четырежды переиздана «Таис Афинская».

Советская фантастика обогатилась именами сибиряков. Виктор Колупаев, Борис Лапин, Вячеслав Назаров, Сергей Павлов, Николай Шагурин, Дмитрий Шашурин, Аскольд Якубовский... Все они изданы «Молодой гвардией».

Иван Ефремов похоронен на Комаровском кладбище под Ленинградом, в местах, которые он очень любил.

 

1975 - 1983 гг.

 

a  b  c

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

51 дата публикации: 7.09.2012