Г.Ю.Ясько

НЕПОНЯТНЫЕ КНИГИ

Книги Л. Дмитриевой непонятны. Вникая в них, вдруг замечаешь, как мозг покрывается какой-то пеленой. В чем дело? Ведь слова – это просто символы?

Символ (по Флоренскому) – «это нечто, являющее собою то, что не есть он сам, большее его, и, однако, существенно через него объявляющееся» (1:287). Слова – это символы, являющие нам истинную реальность – инобытие. Слово – «это сущность, чья энергия, сращенная или, точнее срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет таким образом в себе эту последнюю» (1:287). Эти символизируемые словами бесценные сущности пребывают в платоновском Мире Идей. В словах инобытие входит в нашу жизнь, создавая новую реальность, двуединое энергетическое явление, мост или поток между разделенными до произнесения слов мирами.

Изреченное, т.е. «подводящее итог внутреннему томлению по реальности» слово – троично как и всякий организм. В слове находят фонему, морфему и семему. Фонема дает ему возможность проявляться в Плотном Мире. Морфема – это фиксированный смысл слова, его паспорт, который позволяет говорящему выбрать эти слова из словаря как наиболее подходящие для выражения этой мысли. Морфема позволяет отличать одно слово от другого в речи, значит она соответствует «личности» слова и может быть отнесена к Тонкому Миру. Семема – это жизненный смысл, вложенный в данное слово человеком в конкретном акте словоупотребления. Семема, будучи живой индивидуальностью, придавшей слову самобытность, индивидуальное бытие в этом мире, исходит из Мира Идей.

Есть люди, не воспринимающие семемы. Как лакей Чичикова: «Ему нравилось не то, о чем читал он, но больше само чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что значит». Петрушка воспринимал только фонемы и морфемы. Такие люди и не порождают семем. Как один чеховский герой, который говорил все что-то пустое, вроде: «Волга впадает в Каспийское море. Лошади кушают овес и сено». В этих людях нет огня, они его не чуют и не выявляют. Они сами и, конечно, порождаемые ими слова являются бездуховными оболочками. «Живыми трупами», - сказал бы Л.Н.Толстой, «зомби», как сегодня говорят.

«Но забыли мы, что осиянно только слово средь земных тревог, и в Евангелии от Иоанна сказано, что слово – это Бог. Мы ему поставили пределом скучные пределы естества, и, как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова».

Книги Л.Дмитриевой – это такие ульи. На первый взгляд, совершенно непонятно их назначение. Это не комментарий, объясняющий отдельные положения Учения, не критика его, не популяризация, не медитации на его темы, не поэтические впечатления от него. Это словесная каша.

Любой осмысленный текст – это живой организм. Он может быть нелогичным (текст поэтический), ведь взаимное расположение его органов – предложений мотивируется не последующими и предыдущими предложениями, не морфологически, не формально, не механически, а жизненно, органически, его внутренней сутью. Отдельные его предложения прежде всего выявляют дух целого, отсылают нас не к другим предложениям, а к скрытой реальности, выраженной в нем, они «вытекают» из нее. Предложения книг Л.Дмитриевой непонятны, пусты. Мы не находим в них смысла, идейной подоплеки, которую, как мы привыкли, имеют все книги. Между строк этих книг не просвечивают идеи, как того мы ожидали.

«Нет книги как таковой, а есть лишь тень какой-то другой книги, очень часто конкретное отражение ее астрального тела в другом произведении на ту же самую или близкую тему», - писал Махатма К.Х. (2:258). Книги Л. Дмитриевой – это тени не других книг, а тени астральной сущности. Бывают слова «вымученные», слова же книг Л. Дмитриевой - «замученные».

Л.Дмитриева не выражает своими словами идей, не насыщает их смыслом, энергетикой мира горнего. Фонемы и морфемы ее слов не несут семем. Ее слова не имеют неповторимой индивидуальности законнорожденных детей мыслителя, изрекшего, породившего их. Они лишены души, это своего рода «одержимые слова», это оболочки, дух которых вытеснен мрачным одержателем. Воспринимающий эти слова впитывает его негативную энергию, заражается ею, открывается темному вторжению.

Формально книги Л.Дмитриевой – бессмысленное словоизвержение, попросту – бред, по сути же это заклинания, в которых ведь и не важен смысл слов, а важен ритм их произнесения. Тогда понятно логически необъяснимое использование этой писательницей курсива, жирного шрифта, заглавной буквы, разных знаков препинания. Она ведь пользуется этими орудиями организации текста, апеллируя не к сознанию читателя, а к его подсознанию, создает ритм заклинания. Это черная магия.

Эти заклинания, как принято в черной магии, усугубляются кощунством – в них используется терминология Учения.

Потому-то у нормального, среднего, с живой душой человека, эти книги и вызывают отвращение, род морской болезни. Они и не рассчитаны на нормальных. Они для тех, в ком живой огонь духа проявляется слабо, чьи чувства грубы, а мысли тупы, чье сознание стремится к химерам низшего астрала.

В Надземном (468) о русском языке сказано: «Так язык, на котором дается Учение, своего рода дар известному народу». Воистину, Л.Дмитриева попирает дар Небес.

В слове познающий и познаваемое сплетаются энергиями. Произнося слово, мы ввинчиваемся вниманием в энергию сущности иного мира. В словах , замученных, лишенных радости нести смысл, энергию семемы, как то предназначил Давший нам язык, фонемы и морфемы сплетают энергии говорящего (читающего) не с энергиями платоновских идей, а с энергетикой мрачного руководителя черного мага, чьим «вдохновением» составлено заклинание.

В слове исходят от говорящего гены его личности, гены той личностной генеалогии (иерархии), к которой говорящий принадлежит. Словом своим входя в иную личность говорящий зачинает в ней новый личностный процесс. Слово – это семя. «В другой личности, как только попало в нее слово и было принято ею, … это слово делится на подлежащее и сказуемое, образуя предложение… В этом последнем подлежащее и сказуемое в свой черед тоже делится, образуя новые предложения». Идет процесс, сходный с делением яйцеклетки, выявляя и воплощая генетический потенциал слова, образуя в личности новые ткани, свойственные той личности, чьи гены принесло это слово. Достаточно развившись, эти ткани сами начинают плодоносить согласно природе их родоначальника. Так слово перерождает воспринявшего его, организует структуры его сознания по образу и подобию сознания, породившего это слово.

Определение слова как семени можно встретить в бесчисленном множестве мест различных писателей. Для развития и закрепления этого определения в Вашем сознании, читатель, я закончу этот свой посев так.

Семенем Царства Небесного, зерном его является полноценное, полновесное слово, слово языка, дарованного нам Свыше, слово, несущее тайну своего происхождения от Слова, о котором в Евангелии от Иоанна сказано, Слово - это Бог.

Слово бессмысленно произнесенное, мертворожденное, уже может быть сравнено не с зерном, а с мякиной. Смотрим в словаре, что такое «мякина»: «Отход при обмолоте и очистке зерна… Состоит из семенных пленок, частей колосков, частей соломы, размельченных листьев, неполноценных зерен, а так же из семян сорных трав».

…Самое же непонятное в книгах Л. Дмитриевой – кто и зачем финансирует их издание.

Цитированные источники

1.П.А.Флоренский. У водоразделов мысли. М. 90.

2.Письма Мастеров Мудрости. М. 97.


 

Ваши комментарии к этой статье

 

5 дата публикации: весна-лето 2001